Ох, тяжело давалось самообразование звеньевой свекловодов Марине Панасовне Власенко. Все колхозники, вернувшиеся с полей, ужинают, а потом ложатся спать, а она садится за книжки и слипающимися глазами пытается разобрать расплывающиеся строчки. Хорошо, дочка Галинка помогает. Вместе они придумали выписывать в толстую тетрадь новые и непонятные слова и пояснения к ним.

Славная дочка выросла у Марины! Вся в мать и бабку, пусть земля ей будет пухом – такая же широкобедрая, большегрудая и веселая. Одна радость осталось – она, Галя. С тех пор, как муж Марины уехал в Киев учиться в университете на агронома, некому стало утешить и приголубить звеньевую. Правда, колхозный парторг Тарас Васильевич Забегайло, посматривал на Марину маслеными глазами, но Марина Панасовна свято берегла себя для мужа Терентия Тихоновича, который должен был вскоре приехать…

В этот раз проказница-дочка подсунула матери вместо книжек по агрономии англо-русский словарь. Марина наугад ткнула пальцем в страницу и сказала:

— Записывай – Clitoris. Записала?

Дочь кивнула.

— Теперь перевод – Клитор. Ох, ты!

Они обе покраснели. Как-то раньше, до совершеннолетия дочери, поговорить о женском не доводилось, а сейчас обе почувствовали в этом острую необходимость. Марина закусила губу и посмотрела на дочь. Та сидела, стиснув ноги и ухватившись руками за стол.

— Дочь, тебе нехорошо?

Та нехотя разлепила красные, как спелая клубника, губы.

— Нет, мамо, наоборот.

— Тебе опять… хочется?

— Д-да, прямо не знаю.

— Тогда раздевайся и ложись.

Да, подумала Марина, выросла дочка, надо осенью подумать о свадьбе. Пока Галинка торопливо стягивала с себя ставшее тесным платье, рубашку, Марина тоже обнажилась, оставшись в черных нитяных чулках на резинках. Галя уже привычно улеглась поперек супружеской кровати, расставила ноги и крепко зажмурила глаза: «Мамо, ну, что же, скорее!», и Марина одной рукой ухватила крепкую девичью грудь, а другую погрузила в волосатую щель…

Они менялись несколько раз, отдыхали и снова начинали услаждать друг друга, пока не утомились вконец, и не задремали в объятиях. Марина проснулась от тихого шороха. «Наверное, Серко возится у себя в будке, тоже никак не заснет», – подумала звеньевая, но шорох повторился, на этот раз близко, под окном. Марина привстала на локте и увидела лохматую голову с оттопыренными ушами. Луна светила незваному гостю в спину, но Марина Панасовна его узнала. Это был Сашко, один из двух Галиных ухажеров, балагур и гармонист. «Забирайся, Сашко!», – одними губами сказала Марина, но Сашко услышал. Через мгновение он стоял посреди спальни.

— Пойдем в горницу, – так же тихо сказала звеньевая и ухватила Сашко за сильную шершавую руку. Она повела его по толстым половикам, скрадывающим шаги к широкому дивану, но не дошла. Сашко опрокинул Марину животом на холодную клеенку стола и вошел сзади, как Серко в уличную суку…

Вторым Галинкиным женихом считался Павло, сын парторга Забегайло, но тот Марине не был люб. Была в нем какая-то гнильца, невидимая, но звеньевая Власенко старалась держать на расстоянии, как от дочки, так и от себя. То ли Сашко, бесхитростный, открытый «водитель кобылы» при председателе колхоза Игнате Петровиче Подкове.

Сашко выбрался в открытое окно так же тихо и ловко, как и вошел, а Марина, постояла немного на прохладе. Уже разгоралась ранняя заря, и она прилегла на свободную дочкину постель под тонкое одеяло…

Проклятый будильник, кажется, колотил прямо по голове. Марина с трудом разлепила глаза, села, потянувшись всем телом, а в окне уже маячил Павло, колхозный шофер. Тот жадно разглядывал богатое Маринино тело и стучал в раму согнутым пальцем. Звеньевая торопливо натянула на себя дочкину просторную рубаху.о

— Марина Панасовна, на работу пора! – крикнул Павло, криво ухмыляясь. – Я сегодня пораньше, так что собирайтесь. Галинка-то дома?

— Дома, дома! – проворчала звеньевая и пошла будить дочь.

Марина завтракать не стала, некогда. Она завернула в чистый рушник два толстых ломтя хлеба и немного прошлогоднего сала, нарезанного тонкими ломтиками, и дорогой с аппетитом поела, оставив дочке ее долю. Марина сидела в кабине, рядом с Павло, выставив локоть в открытое окно АМО, старой полуторки, чиненной-перечиненной в межколхозной МТС. Дочка Галина сидела в кузове и чему-то смеялась вместе с другими девушками из Марининого звена. Марина задремала, и чуть было не разбила себе нос о простецкую приборную панель. «Приехали!», – крикнул ей прямо в ухо Павло и снова ухмыльнулся. – «Что, тяжелая ночка была?». Она, не отвечая, открыла скрипучую дверку и выбралась наружу, подхватив узелок с остатками еды.