Пенсионером быть хорошо! Если есть здоровье, большая пенсия и еще стоит. Если оценить все критерии, то получаются три пятерки. У Вовки Макарова, молодого душой и желаниями, получалось другое число: четыре, три, пять.

Молодые соседи за тонкой стенкой вели себя скверно. Вместо того, чтобы погрузиться в мир грез до утра, они после женского призыва: «Рома! Иди сюда!» начинали предаваться разврату. Какой уж тут сон! Вовкина кровать стояла у той самой стенки, за которой скрывались вожделенцы, и он из-за обыкновенного упрямства не хотел ее переставлять куда-нибудь еще. Nolens-volens рука тянулась к члену, а утром Макаров вставал разбитый, и с больной головой.

Но внезапно все прекратилось. Вернувшись с вечерней прогулки, Вовка прилег и обнаружил, что за стеной – тишина! Не пахло жареным луком, не цокала каблуками молодая, не топал, как слон, Рома. Ни-ко-го! И первую ночь Макаров спал, как настоящий пенсионер, которому снится то старая работа, то магазины.

А на следующий день приехала она, новая соседка. Из длинной фуры рабочие извлекли диван, кровать на две персоны, два простых конторских стула и еще коробки и сумки. А затем из кабины перевозчиков мебели вышла невысокая полноватая пожилая женщина в джинсах и белой блузке, поднялась по лестнице и щелкнула соседней дверью. Затем рабочие быстро перенесли мебель и вещи в соседнюю квартиру, и на время все затихло. Въехала!

В душе Макаров надеялся, что теперь все будет тихо, но утром следующего дня он понял, что надеждам не суждено было сбыться. Ибо из-за стены в семь пятнадцать раздался грохот, словно соседка стучала в древнюю сторожевую колотушку. Какой уж тут сладостный утренний сон! Ровно в девять грохот прекратился, и из-под розетки в стене появился запах кофе. Как-то Вовка Макаров менял свою раздолбанную розетку на новую, и обнаружил, что соседская розетка стоит в той же самой дырке в стене, что и его. Хорошо, что питалась она от других проводов. А сейчас кофейный дух звал и возбуждал настолько, что Макаров пошел на кухню и тоже заварил кофе, только растворимый. В окно он разглядел, что соседка все с тех же джинсах в обтяжку и белой блузке, помахивая пустой сумкой, отправилась в магазин. Еще ничего, фигуристая, отметил про себя Вовка, только ноги, пожалуй, коротковаты и тонковаты.

Через час она вернулась с полной сумкой и направилась в квартиру. Но вскоре устойчивый запах кофе сменился другим. Из-под розетки устойчиво тянуло масляной краской и скипидаром. Похоже, соседка занялась ремонтом, но как-то тихо, без лишнего шума. Ровно в два часа дня запах из розетки снова поменялся. Теперь оттуда пахло куриным бульоном. Она обедала! И Вовка тоже пообедал, разведя в миске кубик куриного бульона и заправив его китайской картошкой быстрого приготовления. Затем из розетки снова завоняло краской, а десять вечера, соседка, звонко щелкнув выключателем, отправилась спать. День кончился!

Если бы Макарова спросили, зачем он это сделал, он бы, наверное, не ответил. На следующий день он решил узнать, как устроилась соседка за стенкой, куда поставила кровать, где разместила диван, и что это за картонные коробки рабочие заносили в ее квартиру. Когда она опять ушла в магазин, Вовка бодро выковырял свою розетку из стены и заглянул в отверстие, подсвечивая себе фонариком. Та же самая розетка, только вид сзади! Теперь оставалось выпихнуть соседкину розетку чем-нибудь диэлектрическим, чтобы не шарахнуло током, и…. Хорошо, что он подумал об этом заранее. Ведь потом нужно было как-то вернуть ее розетку на место? Он привязал к ней две веревочки, хотя это было нелегко из-за узкой дырки, и лишь тогда вытолкнул ее деревянной рукояткой молотка. Все! Макаров нагнулся и заглянул в светлое отверстие.

Неплохо, неплохо, и хотя угол зрения был маловат, кое-что он разглядел. Диван стоял у окна, кровать – возле самой дырки в стене, а картонные коробки скрывали, как оказалось, три высоких зеркала, составленных вместе. Напротив трельяжа стояли одинокий стул и настоящий мольберт. Так вот почему пахло масляной краской! Соседка была художницей!

Ладно, на первый раз хватит, решил Макаров, и не без труда втянул соседкину розетку на место. И вовремя! Потому что в ее прихожей защелкал замок. Она вернулась!

Макаров знал, что можно купить волоконно-оптический кабель для передачи изображений, но узкоглазые братья из-за Амура-батюшки пошли гораздо дальше и изваяли устройство для проникновения в чужие тайны со сменными линзами на одном конце и ЮСБ разъемом – на другом. Как говорится, только добавь воды в виде ноутбука, и Макаров метнулся на ближайший радиорынок. Эндоскоп, вот что ему было нужно! Только для дали, а не для близи. И он его купил на оставшиеся от недавней пенсии деньги. Правда, продавец, по пояс высунувшись из киоска, долго и воровато смотрел по сторонам, но потом сказал: «Инструкция на китайском!», и, завернув блистер в газету, протянул покупку Вовке. А ноутбук у Макарова уже был.

В некотором нетерпении он приехал домой и первым делом опробовал купленное устройство. Пока лапша отмокала в пластиковом корытце, он включил ноутбук и сунул в разъем на его корпусе. Драйверы установились сами собой, и шпионское устройство заработало, передав на экран мутноватое и блеклое изображение Вовкиной квартиры. Подобрав линзы, Макаров получил картинку вполне приемлемую, и прислушался к тому, что происходило за стеной.

Там уже разговаривали двое: мужчина и женщина. Макаров пригнулся к дырке и прислушался. Спорили, судя по голосам, молодой парень и пожилая соседка, и речь шла о деньгах.

— Сто рублей в час? Это мало! – почти кричал молодой.

— Больше я платить не могу! – отвечала женщина. – Вот продам картину, хоть одну, тогда, может быть…

— А я не могу часами сидеть с торчащим членом, я-то не Приап, а человек. И мне надо либо кончить, либо…. Короче, я ухожу. Отдайте мои пять сотен, и до свидания!

Вовка спешно сунул в дыру эндоскоп и увидел, что молодой мускулистый мужчина, голый, с одеждой под мышкой стоит рядом с мольбертом, а напротив него, тоже обнаженная, с палитрой в руке, стоит соседка. Вот как! Парень, видимо, натурщик. А почему художница голая?

— Видите? – кричал парень, указывая на член свободной рукой. – Чтобы он стоял, мне приходиться надрачивать его все время. А Вы меня давно уже не возбуждаете! Я ухожу!

Соседка подала ему несколько купюр, натурщик поспешно оделся и вышел из поля зрения эндоскопа. Затем хлопнула входная дверь, и художница осталась одна. Значит, она его не возбуждает… хм-хм? А Макарова – очень и очень! Если бы эта тетенька крутилась перед ним голенькая, да еще с палитрой и кистями, железный стояк был бы обеспечен! Рисуй, не хочу! А потом, после сеанса…

Более-менее все ясно. Теперь дело за малым: под благовидным предлогом проникнуть в квартиру художницы, а там – как получится! И в данном случае – импровизация в помощь!

Макаров надрочил член до стоячего состояния, надел тренники на голое тело и, с голым торсом, отправился в гости. Позвонил и в закрытую дверь сказал самое банальное, что пришло на ум: «Здравствуйте! У Вас соли не будет?».

В дверь просунулась соседкина голова, улыбнулась лицом, а глаза изучили Вовкино тело. Он втянул живот, хотя это было непросто, и повторил жалобно:

— Мне бы сольцы хоть немножко, а? Яишенку посолить…

И не преминул представиться:

— Макаров Владимир Анатольевич, начинающий пенсионер!

Соседка внимательно посмотрела на его выпирающий из штанов член и сказала:

— Ну, заходите, если соли.

Она отстранилась, пропуская Макарова в прихожую, и сказала в самое ухо:

— Мария Викторовна, можно просто Маша.

— А меня можно просто Вова! – ответил Макаров, протискиваясь между ее горячим телом в скользком шелковом халате и шершавой стеной прихожей.

Проходя мимо освещенной солнцем комнаты, Вовка заметил, что мольберт и остановился.

— Картина? Вы – художница?

— Что-то вроде! – засмущалась Маша. – Вышла на пенсию, увлеклась…

— Посмотреть можно?

— Да, конечно! Проходите.

Посмотрел, составил, так сказать, представление. Мазня, конечно. Пейзажики, рожи какие-то, луна зимой. Одна картина была закрыта полотном.

— А это что?

— Она не дописана! – закричала Мария Викторовна.

Но Вовка уже сорвал занавесь. О! На картине во всех деталях был изображен напряженный мужской член, стоящий под острым углом к волосатому лобку, а на его головке, сверкая, словно бриллиант, повисла светлая капля предэякулята.

— Это – для выставки эротического искусства. – смущенно сказала Мария. – Правда, неплохо?

— Неплохо? – заорал Макаров. – Отлично!

И, уже потише, добавил:

— Это его хозяин с Вами ругался?

— Слышно было?

— Да.

— Его…

— Позволите покритиковать?

— Конечно.

— Я бы добавил волос на мошонке, и вен на стволе.

— Но у Кости этого не было, а я пишу только с натуры. Если только Вы…

— Да не вопрос! Попозирую с удовольствием!

Макаров, позабыв о соли и приличиях, сорвал тренировочные брюки и забросил их в угол, явив даме тяжелый набрякший член в крайней степени эрекции. С минуту она внимательно его рассматривала, потом дернула плечами:

— Здесь тоже нет вен.

— Тонкий шнурок найдется?

Она пошарила в том же углу, куда Вовка только что запулил штаны, и протянула пыльную бечевку.

— Вот.

— Пойдет!

Вовка плотно намотал шпагат на основание члена и сделал легкомысленный бантик. Член немедленно отреагировал общим покраснением и посинением, а также вздутием всех кровеносных сосудов.

Я хочу писать этот член! – выкрикнула Маша и метнулась к мольберту. Она быстро сняла «Костин член» и водрузила на мольберт подрамник с девственно чистым загрунтованным полотном. Затем углем набросала углем контуры изображения и принялась работать кистями.

— Вообще-то Ваш Костя был прав, – подал голос Макаров. – Член надо как-то стимулировать.

— Ну, так давайте, – себе под нос сказала Мария, продолжая работать кистями. – У меня руки заняты.

— Макаров взялся за деревянный член и слегка его подергал.

— Я предлагаю Вам написать триптих про член: в спокойном положении, в стоячем и в извергающемся. А я буду позировать. Только пузо не рисуйте.

Мария рассмеялась:

— У Вас хорошее пузо, волосатое! А насчет триптиха – мысль хорошая, только боюсь не успеть. Времени мало!

— Можно работать ночами. Пописал, отдохнул, пописал…

— Ночами надо спать! – твердо сказала Мария. – А то с ума сойдешь!

И пожаловалась:

— Трудно писать член. Он все время разный. Нужно много эскизов.

— Не нужно! Нужен один фотоаппарат. Так многие художники делают. Берут фотоаппарат и снимают. Эскизы уже не в моде!

— У меня нет фотоаппарата, – грустно сказала Мария. – Да и пленки проявлять надо, а я не умею.

— Не надо ничего проявлять! – возразил Макаров. – Берете цифровой фотоаппарат, снимаете в автоматическом режиме, скидываете на комп, и даже распечатывать эскизы не надо. Вы, художники – страшные ретрограды!

— Нету у меня компа! – разозлилась Мария. – У меня ничего нету!

— А у меня есть! – торжествующе выкрикнул Вовка. И добавил вкрадчиво:

— Хотите, одолжу?

— Несите, – с сомнением в голосе сказала художница. – Я пока отдохну немного.

Макаров выметнулся из соседкиной квартиры, как был голый, напевая: «А если это любовь, если это любовь?», и, вспомнив одноименный советский фильм про ЭТО, где десятиклассник затащил одноклассницу на стройку и там оттрахал, после чего та, пребывая в растрепанных чувствах, пыталась отравиться.

Хорошо, что дверь не захлопнулась, подумал он, ковыряясь в ящиках, а то бы прыгал у двери, как инженер Щукин из «Двенадцати стульев». Ах, вот он! От суетливых поисков Вовкин член начал опадать, но он снова несколькими движениями руки вернул его в «боевое» положение, едва не кончив на ноутбук.

Вернувшись в квартиру Марии, Макаров принялся, было, подключать ноутбук к сети (подсел аккумулятор), но обнаружил, что розетка все еще болтается снаружи.

— Что это Вы там делаете, сосед? – наклоняясь над Вовкой, спросила Мария, При этом ее полные груди захотели тоже посмотреть на Вовку, покинули тесный халат, но она заправила их обратно.

— У Вас, мадам, розетка выпала! – ответил Макаров, заталкивая розетку в стену. – Теперь нормально.

Он подключил ноутбук к сети и включил фотоаппарат.

Художница оказалась понятливой. Макаров быстро научил ее азам цифровой фотографии, но обратил внимание на то, что его член, хотя и крепко перевязанный, совсем обмяк.

— Надо бы мой «бананчик» вдохновить! – сказал он, кивая на опавший член. – Но пока он отдыхает, можно сделать первые фото-эскизы для триптиха.

Маша взялась за фотоаппарат, а Макаров – за член, распустив бечевку и закрыв головку крайней плотью.

— Вот так и оставь! – сказала Маша, целясь объективом. – Чтобы «дудочка» была.

Несколько раз полыхнула вспышка, и художница удовлетворенно хмыкнула.

— Теперь залупнись!

Макаров давно не слышал такого «деревенского» слова, а уж их уст немолодой, но привлекательной женщины, не ожидал услышать и подавно. Но он «залупнулся». В прямом смысле. То ли от этого движения, то ли от повышенного внимания к Вовкиной персоне член начал толчками подниматься и наливаться силой. Маша сделала еще несколько снимков, и член напрягся, словно от мастурбации.

— Теперь завязывай свою веревочку, а я еще щелкну! – скомандовала фотографиня.

И когда мы перешли на «ты», я и не заметил, подумал Вовка, вновь туго, до посинения перевязывая член у лобка.

— А потом, думаю, стоит снять, как из члена брызжет сперма. – мечтательно сказала Маша. – Удобная штука – этот цифровой аппарат! А ты дрочи, дрочи. А когда задумаешь спускать, скажи…

Макаров несколько раз «передернул затвор» и член шевельнулся у него в руке.

– Снимай, Машка, сейчас кончу! – заорал Вовка и убрал руку.

Он со времен прыщавой юности не кончал так много и сладко. Вовка, отдуваясь и сопя, смотрел, как в ярких лучах солнца дергается член и выхлестывает все новые порции семени на Вовкин волосатый лобок, живот и лакированный пол Машкиной квартиры.

— Да! – восхищенно заметила художница, выключая фотоаппарат. – Такой мужичок, и не мой!

Член сдулся и упокоился на мошонке, а Макаров, наконец, задышал ровнее и предложил:

— Если живопись хорошо пойдет, то можно еще сделать еще один триптих – про тебя. Нет, рисовать будешь ты, а фотографировать, извини, я. Если на выставке будет место, обе работы можно повесить напротив друг друга.

— О! – сказала Маша. – Символично!

Вовка вытряхнул из аппарата SD-карту и вставил ее в гнездо на ноутбуке. Тесно, плечом к плечу, бедро к бедру они сидели рядом и рассматривали снимки в простеньком редакторе. Кое-где Маша «завалила горизонт», где-то аппарат плохо сфокусировался, но в целом фотосессия удалась настолько, что Марии стало жарко, и она спустила с белых плеч халат, обнажив полные груди.

Разумеется, женские груди созданы для того, чтобы их гладить, щупать, мять, терзать, а соски – чтобы тянуть, выкручивать, сжимать, защемлять. Но также еще и для того, чтобы крикливые младенцы, похрюкивая от удовольствия, высасывали оттуда молоко. Макаров давно младенцем не был, а поэтому он вцепился в Машкины груди с азартом юноши, которому впервые в жизни позволили делать с ними почти все, только не прижигать спичками, протыкать иголками или зажимать в тиски. А Макаров и не стал бы этого делать, а вот пофоткать обнаженную Машу он бы не отказался. Пока его отросток указывал на пол шестого, Вовка взялся за фотоаппарат.

Кажется, она и не рожала ни разу, груди, конечно, не девические, но они сохранили приятную упругость и объем, а соски задорно торчали в разные стороны. Зачет! Животик, конечно, был не детский, но и не напоминал глобус Галактики. Ножки тоже были приятными, не обвислыми, как у парализованных избыточной жратвой и сном по двенадцать часов в сутки старух. Попка - вообще как у спортсменки-скалолазки! А лобок – ухоженный, как английская лужайка со столетней шелковистой травкой! Что за девушка-тетенька-бабушка! Генетика, наверное!

Вовка Макаров нащелкал снимков не меньше пятисот, пока карточка не запищала «Больше нет места». Потом перенес фотки на ноутбук и задумался: «А как же динь-динь?». Накопившаяся жемчужная жидкость давно требовала выхода, а в простате аж что-то еле слышно пищало, как настольные кварцевые часы. Не хотел Макаров показаться хамом, но сложившаяся ситуация разрешилась сама собой. Девушка Маша подошла к окну, оперлась руками о низкий подоконник и призывно посмотрела на Макарова. «Что ж ты, милая, смотришь искоса? Низко голову наклоняя…». Прямо как в старой песне про подмосковные вечера.

Вовка почти не чувствовал одеревеневшего перевязанного члена, когда вошел в Машу сзади, но Маша, конечно, почувствовала это вторжение. «Обалдеть!», – только и сказала она, прежде чем обмякнуть в Вовкиных руках…

Месяца через три, в сентябре, состоялась выставка эротического искусства. Много было школоты, хихикавшей по любому поводу и жравшей чипсы и сухарики, хотя на билетах стояло «16+». Много было седовласых старцев, прибывших посмотреть на «сиськи-письки», может быть, последний раз в жизни. Серьезных работ в жанре эротики было мало. Много было пуританских задрапированных тел «догадайся, мол, сама», или лазания с микроскопом по половым органам. Места для двойного триптиха под девизом «Двое», конечно, не нашлось, но Макаров был горд, что именно его член был изображен в трех ипостасях: спокойной, возбужденной и брызгающей. И художница Мария тоже была довольна, получив диплом участницы выставки, кстати, очень красивый…