Этот новенький сразу обратил на себя внимание. Я ловила заинтересованные взгляды девочек, направленных в его сторону. Они стали больше шушукаться и хихикать на переменах. И даже пренебрежительное выражение лица первой красотки моего класса Лиды, не могло обмануть меня. Парнишка, что и говорить, симпатичный. Можно было подумать, что парень с такой внешностью будет разгильдяем, что он будет морочить головы девчонкам, но всё оказалось не так.

Во-первых, он был отличник. Во-вторых, ожидаемого конфликта с мальчишками в классе не произошло. Он ладил со всеми, хотя особо ни с кем и не дружил. Я видела, как он разговаривал в коридоре с Кешей, признанным фаворитом Лидочки. Не знаю, что он говорил Кеше, но я видела, как тот перестаёт хмуриться, выражение его лица теряет напряжённость, а потом Кеша даже заулыбался. Новичок хлопнул Кешу по плечу, и они расстались друзьями. Лидочка потом долго ходила с разочарованным видом, и при взгляде на новенького, её лицо принимало ледяное выражение. Тот впрочем, никак на это не реагировал. В общем, Олег Донников, как звали нового ученика, вёл себя нестандартно, и это сразу привлекло моё внимание.

Он не был зубрилкой, толстым «ботаном» в очках. Напротив, он был подтянут, корректен и при этом действительно красив. Уверена, что все девчонки сохли по нему, но они его явно не привлекали. Кроме вежливого и несколько ироничного внимания к себе, они ничего не добивались, поэтому как могли, выражали своё презрение к новенькому. Всё это легко читалось мною. На учительской работе невольно ведь становишься искушённым психологом.

На уроке я дала задание прочесть главу из книги школьного курса, чтобы затем изложить её суть. На десять минут класс затих, уткнувшись в материал. Я, как обычно расхаживала между столами. Подошла к своему учительскому столу. Донников сидел прямо передо мной. Я посадила его так, чтобы была возможность понаблюдать за ним. И сейчас я бросила на него задумчивый взгляд. Он сидел прямо, держа учебник в руках и опустив голову. «А может быть, он – гей?» - внезапно подумала я. В этот момент он вскинул голову, и наши взгляды встретились. От его взгляда мне внезапно стало не по себе. Он был прямым и… нет, не наглым, но каким-то властным, что ли. Как будто бы он был учителем, а не я. Самым обескураживающим было то, что взгляд он не отводил. Так же продолжал смотреть, не меняя выражения лица, как будто бы требовал от меня чего-то. Я почувствовала, как на уровне сердца у меня заныло, а горло слегка сжало. Не в силах более выдерживать этого, я опустила взгляд. Обвела взором класс, и краем глаза видела, что Донников опять погрузился в чтение, и я уже избегала смотреть на него. Во мне нарастал протест. Не должен ученик так смотреть на свою учительницу. Мне следует поставить его на место.

— Донников, к доске. Расскажи нам, в чём состоят новые черты реализма начала XXвека на примере творчества Бунина.

Донников вышел к доске, заложил руки за спину и задумчиво поднял взгляд к потолку.

— Что касается творчества Бунина, - начал он – То его главной чертой мне представляется обилие разных несущественных деталей в повествовании. Его рассказы цветисты, они действительно ярко расцвечены, но все эти подробности скорее утомляют, они действуют как усыпляющее средство, которое призвано для единственной цели – скрыть от читателя главное.

Я с удивлением его слушала. Честно говоря, я ожидала, что Донников просто выучит несколько абзацев из учебника и бодро их оттарабанит. Класс, тоже чувствуя нечто необычное, зашушукал.

— Тише! – прикрикнула я, обращаясь к классу - И что же главное в творчестве Бунина?

— Извините, я продолжу мысль. К примеру, Чехову тоже свойственно подробное описание и действующих лиц, и ситуации, но гений Чехова именно в том, чтобы скупыми дозированными штрихами нарисовать целую объёмную картину. При этом, реализм этой картины настолько очевиден, что не вызывает никаких сомнений в их правдивости. Творчество же Бунина напоминает луг, сияющий от обилия цветов, растительности и красок. Но вступив на этот луг, понимаешь, что это не луг, а трясина.

В классе послышались смешки. Троечник Терёхин шумно вздохнул.

— Так что же всё-таки главное в творчестве Бунина, Донников?

Я видела, как девочки с улыбочками и кокетничая, разглядывают этого оригинала у доски. Донников повернулся ко мне и вновь впился в меня своим прямым взглядом. В этот раз я выдерживала его как могла. Нет, он не опустил взгляда в смущении. Он опустил его намеренно, осмысленно и без тени смущения. Взгляд его опустился на мои колени и застыл здесь. Глядя на его опущенные глаза, я вдруг почувствовала, как сладко заныло у меня между сомкнутыми бёдрами.

— А главное, Инна Павловна, то, о чём не говорится. Главное – что в этот момент было в голове у писателя.

Взгляда он не отрывал. Сама не зная почему, я, до боли сжав вместе колени, закинула ногу за ногу.

— Очень интересно, Донников. Но к следующему уроку выучи эту тему. Понятно? Садись.

Какая наглость! Вы только посмотрите…

Она понравилась мне с первого взгляда. Полненькая, но не слишком. А вот от её изящных плотненьких ножек с круглыми коленями мне становилось нехорошо. Точнее наоборот, но это ещё хуже.

После урока на перемене я подошёл к ней и, для вида положив перед ней раскрытый учебник, попросил разъяснить смысл рассказа «Иуда Искариот» Леонида Андреева. Я склонился над ней, опершись рукой о спинку стула. Точнее, сделав вид, что я опираюсь. На самом деле, я почти не слушал, что она говорила. Я внимательно осматривал кофточку на её спине. При свете из окна я увидел, как приглушённым светом вспыхнул длинный золотой волосок. Моя рука осторожно двинулась вверх. Вот он, в моих руках! Я положил его между страницами учебника, как невидимую закладку. Всего один волосок, а я бы хотел уткнуться в её волосы носом, всем лицом…

Церковные свечи. Их нужно размягчить на водяной бане. Затем слепить куколку с женскими формами. Волос продевается между ног куколки и по двум меридианам поднимается верх, двумя перекрещивающимися петлями обвивается вокруг шеи и переходит в спираль на голове. Теперь нагреть, и вот волос исчезает внутри куколки. Теперь печатаем портретик, ламинируем, и у куколки появляется лицо. Лицо Инны Павловны.

Касательно творчества Бунина, Инна Павловна. Вы просто ничего не поняли. Вы ведь понятия не имеете, что было в голове у нобелевского лауреата, когда он писал свои рассказы. Задолго до Набоковской «Лолиты», его сексуальный стереотип уже достаточно чётко прослеживается. Лолита была в его голове всегда. А вы знаете, что в моей голове? Мои мысли – они как волосы. Они прорастают в действительность и формируют её. А вы свой волосок потеряли.

Какая-то девчонка потеряла эту махровую резинку для волос в спортзале. Я надеваю её на куколку, и она принимает такой интересный вид первобытной красотки. Это ещё не всё, милая. С помощью этой резинки я пристёгиваю куколку к своему магическому жезлу. Лёжа и закрыв глаза, я представляю себе Инну Павловну. И через некоторое время куколка моей учительницы поднимается, и мы смотрим в глаза друг другу. Размягчившись от жара моей разгорячённой плоти и содрогаясь вместе с ней, она кажется живой.

Не понимаю, что происходит со мной. Сегодня на уроке я усадила Ольгу Егорову за свой стол читать отрывок из книги Платонова. Егорова читает старательно и с выражением. Не знаю почему, но сама я присела на пустующее место рядом с Донниковым. Впрочем, выглядело это вполне естественно. Вот так сидела и слушала, положив руки на стол и сцепив их в замок.

Что-то слегка касается моей ноги. Скашиваю взгляд вниз и вижу, что Донников положил руку к себе на колено и… Придвинул колено впритык к моему так, что теперь его пальцы касаются моего колена. Испытываю странную растерянность. Наверное, мне следовало бы сразу встать и уйти, но я продолжаю сидеть, чувствуя, что между мной и моим учеником происходит нечто из ряда вон выходящее. Вместе с тем, в общем-то, ничего особенного и не происходит. Он просто случайно коснулся костяшками пальцев моего колена. Этого даже и не заметно никому. Мы слушаем Егорову, и ничего более не происходит. Но во мне словно заговорили одновременно два голоса. Один из них шепчет: «Ну что здесь такого? Это просто мимолётная случайность». Другой возражает: «Смотри, это не может быть случайностью! Он делает это специально, он дотрагивается до тебя»! Первый голос меня успокаивает, второй возбуждает. Я внезапно чувствую, как сладко потеплело у меня там.

Тихий шорох, осторожное движение, и голос Егоровой куда-то уплывает… Я чувствую, что на моё колено мягко опустилась ЕГО тяжёлая и горячая ладонь.

Весь ужас происходящего в том, что это уже не спишешь на какую-то случайность. Что мне делать? Убрать его руку? Встать и уйти? Но тогда я тем самым признаю, что ЭТО было, что он лапал меня за колено. Только представить себе, ученик трогает меня! Я в панике осматриваюсь, не заметил ли кто-то происходящего между нами? Вот с той стороны могут заметить. Я инстинктивно встаю правой ногой на носок, чтобы приподнялось бедро и заслонило руку Донникова на моём колене. Поворачиваюсь вполоборота и опираюсь локтем на стол, подперев голову рукой, другую кладу себе на бедро. Почему я не ухожу? Я должна встать и уйти!

Рука Донникова шевельнулась, и я почувствовала резкое, ни с чем не сравнимое возбуждение от того, что сейчас происходит. Прямо во время уроков, фактически на виду у всего класса, меня сексуально стимулирует один из учеников! Я не помню, когда в прошлом я была так сильно возбуждена и получала такое живое и бесстыдное наслаждение… Рука Донникова медленно поползла вверх. Краем глаза я увидела, как постепенно откидывается подол моей юбки. Машинально облизываю губы. Что я творю?! Рука парня замирает, а за тем начинает медленно вползать в пространство между бёдрами. Источник моей женской сексуальности начинает буквально пульсировать от подскочившего вобуждения. Ещё немного, и я… Донников!! Что ты делаешь! Прекрати!

— Всё, Инна Павловна! Читать дальше?

— А?!.. Нет, Оля, спасибо! Садись на место.

Нетвёрдо встаю из-за стола и иду к учительскому месту.

— Итак, на примере писателя Платонова, мы видим, что…

Я бросаю быстрый взгляд на Донникова. Он сидит раскрасневшийся, глядя в учебник. Чувствую, что от возбуждения разрумянилась и сама. В это время звенит спасительный звонок.

То, что произошло со мной – немыслимо. Вспоминается эпизод из-какого-то итальянского эротического фильма, где мальчик, едя с похорон на заднем сиденье автомобиля с тётей, начинает трогать её ноги. В мгновение ока я как бы стала участницей не менее эротичного фильма.

Я постоянно думаю о произошедшем. Это так неожиданно, так пошло! А невидимый внутренний голос шепчет мне: «И так приятно!». Я пребываю в растерянности, но решительно говорю себе, что этого больше никогда не повторится.

— Олег, подожди!

Она нагоняет меня за воротами школы.

— Чего тебе, Егорова?

— Поговорить надо. А вообще-то, меня Олей зовут.

— Ну?

Она поколебалась.

— Знаешь, я видела… Ну, вас с Инной Павловной.

Вот чёрт! Только её не хватало!

— Чего ты там видела?

— Ну, как ты её трогал. У тебя стол поломанный, поэтому спереди видно. Ты это давно уже?

— Чего тебе надо, Егорова?

— Оля. Да ничего.

— Разболтаешь – ей будет очень плохо. Ты это понимаешь?

— Не разболтаю, не бойся.

Она помолчала.

— Мой отчим так же меня трогает, - сказала она тихо – Когда мамы дома нет.

Я остановился, уставившись на неё. Она смотрела в сторону.

— Извини, - сказал я смущённо, сам не зная почему.

— Ничего. Ты иди. Мне ещё час слоняться, пока мама не придёт.

— А чего ты маме не расскажешь?

— Зачем. Она ничем не поможет, только расстроится.

Я вздохнул.

— Чего ты будешь по улицам слоняться. Пошли ко мне.

— Правда?! – обрадовалась она – Можно?

— Идём, идём.

Она с любопытством озиралась по сторонам.

— Ты один, что ли живёшь?

— Один. Родители в Африке в командировке. Давай пожрём чего-нибудь. Сосиски будешь с рожками? Чёрт, кетчуп опять забыл купить…

— Инна Пална тебе нравится, да? – спросила она с любопытством, уплетая сосиску.

— Вот это вот не твоё дело.

— Ясно, тебе мамочки нравятся, - вздохнула она - Зря наши девки на тебя глаз положили.

— Ты тоже положила? – спросил я, глядя на неё в упор.

Она посерьёзнела и опустила глаза.

— Да куда мне… Хм, а рассказать – так девки не поверят, что ты меня в гости пригласил!

Она улыбнулась.

— Я тебя не в гости пригласил, а подтянуть математику в порядке шефской помощи. Понятно? Пошли домашнее задание делать.

Мы сидели уже больше часа, когда Ольга с трудом выпрямляясь, потянувшись, протянула:

— Ну всё. Устала уже!

— Погоди. Ещё задачка по химии.

Ольга положила ручку на стол. Не успел я что-либо сказать, как она взяла мою руку и положила на своё колено.

— Олег, спасибо тебе, - сказала она негромко, глядя перед собой.

Я дождался, когда она на меня взглянет, и только после этого убрал руку с её колена.

— У тебя фотка отчима с собой есть? – спросил я.

И хотя всё вроде бы осталось в прошлом, Олег продолжал маячить перед моим внутренним взором как наваждение. Наконец, после моего урока, я подозвала Егорову.

— Оля, хотела тебя спросить. Девочки говорят, что ты дружишь с Донниковым?

— Вам-то что, - с вызовом ответила она – может, и дружу.

— Да я ничего. Он… не пристаёт к тебе?

— В каком смысле?

— В таком смысле.

Честное слово, она посмотрела на меня как на дуру!

— Нет! – фыркнула она – Не пристаёт. Он подтягивает меня по естественным наукам.

— Ах, по естественным! Главное, чтобы по неестественным тебя не подтягивал.

Она вскинула голову, хотела что-то сказать, но сдержалась. Было видно, что она рассержена.

— Он какой-то странный, - продолжила я, направляя разговор в мирное русло.

— Не без этого, - подтвердила она – А почему вы так им интересуетесь?

— Вот именно поэтому.

— Инна Павловна. Олег – очень хороший, поверьте. И ему можно доверять.

— Надо же. Спасибо, Оля, иди. Постой! Почему на родительском собрании у тебя никого не было?

— Мама на работе, отчим в больнице.

— Что-то серьёзное с ним?

Она как-то странно усмехнулась.

— Он упал с лестницы на стройке.

Донников сидел мешком, уставившись под стол. Я несколько раз пыталась заглянуть, куда он смотрит, но ничего не обнаружила. Но однажды солнечный луч, вспыхнув в окне, отразился, сверкнул из-под стола Донникова и весело скакнул по классной доске. Это зеркало! Он смотрит через зеркало под столом. Учитывая, что наши столы располагались напротив почти рядом, он, получается, смотрел мне под стол. Я усмехнулась. Мальчишка смотрит на мои ноги! В голове у меня мгновенно возник план. Ты развлекаешься, Донников? Я тоже развлекусь!

Я рассказываю классу о поэтах Серебряного века. Такая знакомая и такая позабытая душевная боль тонких интеллектуалов начала прошлого века невольно отзывается волшебством чувств в моей душе.

Под лаской плюшевого пледа

Вчерашний вызываю сон.

Что это было? – Чья победа?

Кто побеждён?

Ты весь внимание, Донников. Тебе нравится тёмный возбуждающий цвет моих колготок? Это колготки с имитацией чулок, но пока ты этого не видишь. Ты видишь, я немного раздвинула колени. Совсем немного, но в твоём взгляде тут же отразилась притягательная глубина тьмы между моих бёдер. Смотри внимательно, Донников!

Кто был охотник? Кто – добыча?

Всё дьявольски-наоборот!

Что понял, длительно мурлыча,

Сибирский кот?

Ты уже понял, Донников, что это всё для тебя. Сейчас ты убедишься в том, что всё это не случайно. Подумай, что значит – «наоборот»? Лезь своим взглядом мне между ног, Донников. Ловушки – они бывают разные. Ты уже видишь вырез на моих колготках? Как красиво тёмная резиночка оттеняет мою гладкую кожу?

В том поединке своеволий

Кто, в чьей руке был только мяч?

Чьё сердце – Ваше ли, моё ли –

Летело вскачь?

Я вижу, ты побагровел, Донников. Я раздвинула бёдра достаточно, и твой взгляд добрался до моих белых трусиков. Никто этого не видит, только ты. Ты жалок Донников. Ты жалок со своим зеркалом в дрожащих от волнения руках под столом. Я медленно свожу колени, слегка. Медленно развожу. Ты попался, Донников, в мою мышеловку. И сейчас ты это испытаешь.

И всё-таки – что ж это было?

Чего так хочется и жаль?

Так и не знаю: победила ль?

Побеждена ль?

— Донников! К доске.

Он вздрогнул и с ужасом посмотрел на меня. Да-да, братец. Сейчас ты выйдешь к доске, и весь класс увидит, как топорщатся брюки под напором твоей эрекции. Не сомневаюсь, что она у тебя там есть. Ты уже прочувствовал весь позор ситуации? Вот так, Донников!

— Донников! Ты что, не слышишь? Встань.

Он побледнев, вперил в меня тяжёлый взгляд исподлобья, но не двинулся с места.

— Зачем?

— Затем, что учитель вызвал тебя к доске.

В классе поднялся шум. Все с удивлением взирали на нас. Донников сидел неподвижно. Внезапно он усмехнулся какой-то болезненной ухмылкой и, не сводя с меня своего взгляда, в тишине замершего от удивления класса, продекламировал:

Я — раб, и был рабом покорным

Прекраснейшей из всех цариц.

Пред взором, пламенным и черным,

Я молча повергался ниц.

Я лобызал следы сандалий

На влажном утреннем песке.

Меня мечтанья опьяняли,

Когда царица шла к реке.

Он встал и, держа перед собой свой рюкзак, быстро вышел из класса под смех и аплодисменты учеников. Я была опозорена. Вот так, очень элегантно и максимально болезненно, стихами Брюсова, Донников отомстил мне. А что будет, когда в классе прочитают это стихотворение до конца? Они уже сейчас поняли, что я взъелась на Донникова на пустом месте, что я мщу ему за что-то… Какой наглец! Какой интеллектуальный подонок!

— Родителей в школу, Донников! – крикнула я ему вслед. Но это уже ничего не могло изменить.

Где-то там, над крышей моего дома, бессмысленно и холодно светит луна. Если долго смотреть на неё, можно стать идиотом… Стоп! Я засыпаю. Не вовремя. Где ты, моя куколка? Сиренево-красным угольком тускло светит ночник, оранжевые огоньки ароматических свечей исторгают тёплый вкусный дым. В тишине попискивает трубка, когда я набираю номер.

— Алло…

— Инна Павловна, извините, что разбудил вас.

Я почти воочию вижу, как она лежит в кровати рядом с мужем. Муж что-то бурчит от моего неурочного звонка. Инна Павловна не хочет, чтобы наш разговор был им услышан. Встать и уйти в другую комнату тоже было бы подозрительно.

— Чего тебе?! – говорит она невнятно, но зло.

— Не говорите ничего, просто слушайте…

Связь обрывается. Нужно успеть, пока она не отключила телефон. Пара движений, и я посылаю ей ролик. Нет не весь ролик, только трейлер. Я успел.

— Да.

— Чего тебе надо, Донников?

— Вам понравился трейлер?

— Ты мразь.

— Мне стоило трудов совместить записи с двух камер: одна над столом, другая под ним.

— Ты шантажируешь меня, подонок?!

— Я всего лишь хочу поговорить с вами о творчестве Бунина. Завтра, после уроков. Ваши чулочки мне очень понравились, не забудьте их надеть.

— Ммм… Какая же ты сволочь…

— Инна Павловна, вы ведь помните рассказ «Антигона»? Он мне всегда очень нравился. Простите за беспокойство. До завтра.

Я вытягиваюсь на койке и закрываю глаза. Звонит трубка. Неужели это она опять? Нет, это Ольга.

— Олег, ты спишь?

— Нет.

— Трахни её…

Я помедлил.

— Как ты?

— Хорошо.

— Спи. Спокойной ночи.

Это был самый кошмарный урок в моей жизни. Я всю ночь не спала, болела голова. Я сидела с тёмными кругами под глазами. Передо мной сидело это чудовище Донников. На его лице было полное безразличие. Как будто шёл обычный урок, как будто всё было так, как обычно. Я вела урок с пятого на десятое. С одной стороны, хотелось, чтобы он не заканчивался. С другой, мне страстно хотелось, чтобы всё ЭТО закончилось как можно скорее.

Я сидела в опустевшем классе и ждала. Минут через пять вошёл Донников, достал ключ и запер дверь. Подошёл и остановился около моего стола.

— К доске, Инна Павловна. Расскажите, что главное в творчестве Бунина.

Я встала и на негнущихся ногах сделала шаг к нему.

— И с потускневшими глазами медленно раздвинула ноги… – напомнил мне Донников.

Этот отрывок из Бунина навечно застрял в моей памяти:

Он, с трудом переводя дыхание, потянулся к ее полураскрытым губам и двинул ее к дивану. Она, нахмурясь, закачала головой, шепча: «Нет, нет, нельзя, лежа мы ничего не увидим и не услышим…» — и с потускневшими глазами медленно раздвинула ноги… Через минуту он упал лицом к ее плечу. Она еще постояла, стиснув зубы, потом тихо освободилась от него и стройно пошла по гостиной, громко и безразлично говоря под шум дождя:

— О, какой дождь! А наверху все окна открыты…

Я с трудом проглотила комок в горле.

— Олег, что вы хотите этим сказать?

— Я хочу, чтобы вы помогли мне воплотить эту сцену в реальность.

— Сцену из «Антигоны»?

— Именно.

— Олег, но в рассказе описана эротическая и весьма откровенная сцена.

— Конечно. Именно этим она и привлекательна. Она цепляет, согласитесь.

— Ты что, хочешь, чтобы я здесь занималась с тобой сексом?!

— Хочу. Да.

— Но это неслыханно. Я твоя учительница.

— Конечно. Вы будете моей учительницей.

— И ты хочешь добиться этого шантажом.

Он развёл руками.

— Ну да, получается так.

— Я не могу этого! – проговорила я упавшим голосом.

Но он был безжалостным.

— Инна Павловна, через полчаса здесь наверняка будут технички, и у них есть ключи от всех дверей. Нам надо поторопиться.

— Донников, но это же гадко! Ты же не быдло, ты очень интеллектуальный мальчик! – воскликнула я в отчаянии.

Он побледнел.

— Да. Но наверное, именно поэтому. И я хочу вас, Инна Павловна. И хочу именно так. Только вы сможете понять подлинный смысл происходящего. И ощутить, как подобные сцены происходят в действительности.

Всё бесполезно… Отвернув прочь своё покрасневшее лицо, я подняла юбку и расставила ноги на ширину плеч. Послышался звук раскрываемой молнии брюк. Всё дальнейшее было очень нелепым, постыдным и мучительным. Донников, сдвинув мои трусики в сторону, неумело тыкал мне в пах эрегированным членом. Я не собиралась помогать ему, но время работало против меня… Мне пришлось надавить ему на плечи, чтобы он присел, а затем отыскала его член. Ухватив его наощупь, я подняла одну ногу. Не знаю, как там так быстро управились герои Бунина… Может быть дама была гораздо выше, чем главный герой. А ещё очень недоставало смазки, нам обоим было просто больно… Мы стояли рядом, а неопытный Донников держал меня за бёдра под юбкой и тяжело и отрывисто пыхтел. И мне, и ему было неудобно, неприятно и стыдно. К тому же у меня от отчаяния всё свело внутри спазмом. Донников постепенно приноровился делать небольшие движения. Его орган выделял смазку и всё глубже проникал внутрь меня. В какой-то момент он охнул, дёрнулся и вошёл в меня полностью. Я чувствовала, как напрягается и дёргается внутри меня его плоть. Дальше было всё по Бунину. Он, тяжело дыша, приник к моему плечу и прижал губы к моей шее, а я освободилась от него и, оправив юбку, направилась к двери, которая была заперта.

На Донникова я не хотела смотреть, но я видела, как он смущён, и как трясутся его руки, когда он открывал ключом дверь. Тем не менее, он не удержался от того, чтобы сказать:

— Спасибо, Инна Павловна. Теперь я знаю, ЧТО главное в творчестве Бунина.