Отчим пришёл в семью, когда мне было 10 лет.
К тому времени мать, как говорят, была кровь с молоком, красивая женщина. Всё при ней. Многие мужики таких вожделеют. Но я отмечаю, что многие, но не все.

Мой отчим имел свой вкус на тело женщины. У матери была широкая попа, но не оттопыренная назад, как скамейка. Ноги в ляжках толстенькие, но не безобразные. И если она была в юбке чуть ниже колен, это скрадывало эти «дефекты», то мама смотрелась очень привлекательно. Груди умеренных размеров. Видя её в купальнике, было понятно, что лобковый треугольник был закрыт: ножки внизу туловища смыкались плотно, без просвета. Лобок выпирал, и казалось, что там вставлена половинка теннисного мячика. Фигура её была полной противоположностью фигуре её сестры. Сестричка её на четыре года моложе, ростиком чуть ниже. Фигурка изумительная. И треугольник открытый. Когда в детстве мне доводилось видеть её в трусиках, через тонкую ткань просматривалась впадинка, уходящая в промежность. И была она очень любви обильная. Мамочка же моя в этом плане казалась самой невинностью.

Первые разговоры матери и отчима об её пизде я услышал, когда мне было лет одиннадцать. Я подслушал нечаянно восхищения отчима по поводу её закрытого треугольника. Я, правда, не сразу понял, о чём речь. Отчим был не особенно изобретателен и не сильно красноречив. Восхищения всегда были почти одинаковы. Вообще-то: пошлая грубятина и деревенская неотёсанность.
Как-то ночью, они закрылись в своей комнате. Я не задумывался о том, чем они там могли заниматься. Я уже лежал в постели, а они нудно разбирали какой-то фильм, на который сходили и вернулись поздно. Бубнили и мешали мне заснуть. Всё же прислушался, вот услышал я примерно такую речь отчима.

До пизды твоей просто так не доберёшься. Но меня трясёт и лихорадит, мозги затуманиваются, когда я пальчиками пробираюсь до твоей щелки. Это божественно. Там горячо и влажно, - так говаривал отчим.

Меня заинтересовало, но к двери подойти я не решился, так в комнате ещё и бабушка похрапывала.

В следующий раз я услышал:

Галочка, раскройся, открой свой божественный треугольник. Я хочу гладить губочки, добраться до твоей пуговички.

Мне было почти пятнадцать лет, когда мы переехали в другой городок и поселились в трёх комнатной квартире. Комната для меня, спальня у родителей и общий зал. Бабушка с нами не переезжала.

Как-то неожиданно подвернулся способ подслушивать за родителями в их самом таинственном для меня деле. Таинством были: скрип кровати, охи, стоны, а порой крики матери (обычно это случалось, когда они были в пьяном состоянии). Рычание отчима и почти всегда одна и та же фраза с некоторыми вариациями. Это восхваление материной пизды:

Пизда твоя так бездна…. Из неё не хочется выходить. Мои струи заливают её любовной жидкостью. Я …. – что он говорил, дальше было не понятно, - Кончаю…. Кооончил…. Я выебал тебя….Гаааа….ля….
Или так:

Какая пиздища, Галя – пиздень твоя, как море бездонное. Я чувствую тебя…. Я… я превращаюсь в хуй …. Мои мысли в головке. Меня нет уже, Галя, я…. Я просто …. Хуй …. Ты Пизда, огромная, глубокая, горячая, - разгорячённо, захлёбываясь, почти кричал отчим, - . Пизда а а а а а а. Галочка шире….
При этом шлепки тел друг о друга учащались. Порой слышалось непонятное чавкание. А мне хотелось увидеть, как это происходит.

Неимоверно скрипела кровать, и стонала мать, просила ещё и ещё и глубже. Охала в такт мощному скрипу кровати, и дышала тяжело, надрывно, срываясь, как загнанная. И что-то лепетала, утверждала, что чувствует, как горячая малафья Иванки мощной струёй бьёт в наружный зев матки, и, что ей Иванка засадил до самого горла и если ещё чуть поглубже, то головка высунется из её ротика. И вот она говорит, что уже чувствует вкус этой густой и липкой малафьи.

Малафья – так раньше сперму называли.
Ещё немного скрипела кровать. Слышались звуки взаимных ласк.

Иванка, - захихикала мама, - представь себе, что ты так глубоко проник в меня, ты в страсти целуешь меня в губы, проникаешь своим языком ко мне в ротик, - мама опять захихикала, - и ты языком своим натыкаешься на свой хуй, который вот- вот вылезет у меня из рта. Ты ласкаешь языком головку своего хуя и кончаешь….

Ты, блядь, как сочинишь: как в лужу пёрнешь, - отчим заржал.
Заскрипела кровать. Что там происходило, мне было не понятно.

Ванька, я же задохнусь, - с одышкой, жадно хватая воздух, проговорила мама,- не суй глубоко, давай я сама пососу….
Раздалось чмокание, будто кто-то, смакуя на публику, сосал карамельку «Петушок на палочке».

Потом стоны отчима, хвалы пизде, языку и губкам…. И всё успокаивалось. А могло, спустя время, начаться сначала.

Я, конечно, знал, чем занимаются родители. Но все это были представления, сформированные под впечатлением, порой противоречивой и фантастической, дворовой информации.

Так периодически мне удавалось подслушать о таинствах, происходящих за белой дверью спальни моих родителей. К стати сказать дверь была застеклена толстым матовым стеклом. Как и все остальные внутренние двери, кроме совмещённого санузла.

А у меня появилось чувство зависти к родителям. Зависть, что они могут наслаждаться друг другом. И заметил, что маму про себя стал называть мамочкой, вкладывая в это слово неимоверную любовь и ласку.
Когда и с кем мне впервые придётся получить такое же наслаждение в кровати с женщиной? Это вопрос всё чаще и чаще будоражил мне мозги.

Продолжение следует