Для кошмара это было слишком нелепо, а для эротического сна… ну, тоже слишком нелепо. Анюта стояла на коленях в углу раздевалки; ее обступали девчонки, роскошно одетые на выпускной — но только до пояса; дальше они ни во что не одеты. Анюта была в лифчике и трусах, и все ее тело покрывали красные пятнышки, а уж на лице-то, на лице… Она пыталась спрятать лицо, но знала, что его все равно показывает зеркало из ванной, которое непонятно что делало в раздевалке и к тому же брызгалось водой. Поодаль виднелась сердитая задница технички, протирающей пол. На швабре у нее вместо тряпки было свадебное платье.

— Самый низкий астартин в школе у Степанковой! Стыд! — заходилась в гневе завуч Нина Васильевна. Между ее целлюлитных ног ужасно много волос, тоже крашеных.

— Я говорила, что из-за нее бал лопнет! — хищно злилась Оксана Авилова.

В самом деле, выпускной бал незадолго до этого лопнул, залив всех по пояс, и оттого-то они были без трусов.

— Я старалась, Нина Васильевна, — осторожно сказала Анюта. — Вот вы тогда в туалет зашли, я там на задней парте сидела.

Кто-то перемотал запись в зеркале. Анюту обдало брызгами, как из-под колеса машины.

— Во дебилка, она ей жопу лизала, — сказала Авилова, и раздалось дружное «фу!».

— Не только, — униженно лепетала Анюта. — Теряха подтвердит!

— В Москве давно твоя Теряха.

Ну и что? Она ведьма, ее можно призвать. И Анюта попробовала закричать в зеркало «киска», зная, что Теряху это раздражает — а значит, привлечет внимание. Но вышло у нее почему-то»кисда«, и от этого очень странного слова Анюта проснулась.

Зеркало — всамделишное, на своем месте в ванной — ничего не показывало, кроме заспанного Анютиного лица в неизбывных красных пятнышках.

Если астартин и действовал, то медленно, слишком медленно.

А последним уроком, между прочим, физра.

*

Ира Теряшева вышла из подъезда, как водится, взвинченной. Впрочем, на этот раз нельзя было сказать, что у мамы не было повода. Ира спохватилась у двери, проверяя карманы, а затем, не снимая сапог, прошествовала к себе в комнату, чтобы вытащить из вчерашних джинсов дубликат ключа от кабинета английского, который успела вчера сделать, пока Евгений Витальевич проверял тетради. Доставать его из кармана пришлось на глазах у орущей мамы — но крик был только по поводу уличной обуви и общей расхлябанности. Ни одного вопроса о том, чей ключ и откуда взялся. Такая вот мама. Многие бы позавидовали.

Шесть лет назад, когда вышел второй фильм знаменитой серии, весь класс увлекла забава — переставлять буквы в своих именах и фамилиях, чтобы получить какое-нибудь зловещее прозвище. Было много шума и никаких результатов. Оставив попытки найти что-нибудь у себя, принимались друг за дружку, и в конце концов вышло просто соревнование, кто составит больше смешных и обидных слов. Пострадал от этого Вася Калинников: игру забыли быстро и напрочь, а вот «Вислокакий Валинкин» отложился в памяти у всех, и особенно было за него обидно, когда он справедливо протестовал, что там лишняя буква «к», и вообще валенки пишутся не так.

Ира играла по правилам — и одна. Повезло, что с ней никто не сидел за партой: можно было заниматься этим на уроках, не привлекая внимания. «ИРИНА ТЕРЯШЕВА», — написала она вверху листка квадратными буквами. Это была третья попытка. С первых двух вышло что-то складное, но унылое. Сначала «ТИШИНА РЕРЯЕВА» — человек по фамилии Реряев мог быть только художником, а значит, это его полотно «Тишина», с каким-нибудь снегом на елочках, нет, спасибо. Во второй раз получилось, наоборот, громко: «И Я РЕШЕНА, ТВАРИ», но это было невнятно и пессимистично. Надо бы поискать имена каких-нибудь злых существ.

Как насчет этой очень древней, с рогами, заставлявшей думать про вьючных ослов и звук отдергиваемой занавески — восток, ночь, крылья… Можно снова отделить «я», так даже ближе к оригиналу. И даже «и»… Остались невычеркнутыми три пары подряд идущих букв. Нет, не может быть. И все же ошибки нигде не нашлось.

«Я ИШТАР И ВЕНЕРА».

Мама всегда говорила, что стыдно верить в «паранормальное» и «альтернативное», сколько бы оно ни увлекало. Потому что от этого умирают дети, которых можно было бы спасти, если бы родители вовремя пошли к врачу, а не пичкали их какой-нибудь космической водой или патентованными опилками. Но попробуй тут отмахнись, когда об Иштар она узнала как раз-таки из энциклопедической статьи о Венере. «Не при ребенке», — так пару раз осекалась тетя Марина, когда разговор с мамой сворачивал на тему тетиной работы, — она была тоже врач, но работала в чем-то с суровой аббревиатурой из трех букв.

Венера была древнеримской богиней любви, списанной с греческой Афродиты — это Ире было уже известно. Куда любопытнее оказалась ее более древняя предыстория. Греки тоже лишь позаимствовали божество, выступавшее еще в шумерском эпосе о Гильгамеше. И там это была отнюдь не изнеженная богиня, ничем не запоминавшаяся, кроме голых грудей, так что статуя без рук была даже выразительнее. У Иштар были, для начала, рога.

Говорить Ира никому не стала. Да и кому было?

Но и в этом можно было усмотреть смысл. Ире ее мудрый скепсис легко достался — потому и испытание выпало посложнее. Попробуй откажись в переходном возрасте от такого подтверждения, что ты не как все, и от раздумий о том, что бы все это значило. И Ира гордо, с каким-то запалом не верила, что имеет какое-то отношение к Иштар-Венере, часто мечтая о том, чтобы кто-нибудь другой нашел в ее имени этот секрет, вообразил бы себе невесть что, и можно было бы усмехаться и просить не говорить глупостей.

И такой человек почти что нашелся. Правда, Ира сама воспроизвела на доске фокус с буквами, размахивая при этом указкой на волшебный манер, как в фильме, но Евгений Витальевич, «мистер Федоренко», сказал, что он и не сомневался. С тех пор она, кажется, окончательно стала его любимой ученицей. Вчера она этим впервые воспользовалась. Скрывать, зачем ей ключ от кабинета, Ире и в голову не приходило. Евгений Витальевич особо и не потерял своей невозмутимости.

Она не стала говорить, с чего все началось, а тем более — что собирается рассказать Анюте всю правду, причем до, а не после того, как продолжит ее развращать. Так будет гораздо интереснее. Так, может быть, она начнет наконец получать от процесса удовольствие — без странного ощущения, что все происходит с кем-то другим и очень далеко.

У той богини было и еще одно имя, самое красивое, самое далекое от первоначальных переставленных букв, и вот оно запомнилось и пригодилось.

Астарта.

*

Как мало ступенек! Никогда раньше не казалось, что этот короткий лестничный пролет ведет не в спортзал, а в какое-то пыточное подземелье, и было что-то нечестное в том, как лестница притворялась обыденной и хорошо знакомой. Анюта спускалась медленно, пыталась представить себе, что ступеней десятки, и они ведут во мрак, охраняемый по бокам двумя каменными чудищами, а потом еще надо будет плутать по коридорам с факелами на стенах. «Девочка Аня хочет быть принцессой», ага. Будто назло, вместо этого вспоминалось, как в седьмом классе Антоха Скляров, проиграв какой-то спор, топал по этой лестнице с лыжами на ногах. Одну лыжу он в итоге сломал, но оттого имел еще больший успех у зрителей. Никто и не думал над ним издеваться, было просто весело, и ему самому тоже. Какие все нормальные были тогда. Будто нарочно последний школьный год самый худший — чтобы все воспоминания испортились.

Набраться бы наглости и свернуть вправо, к мальчикам, — там, в конце концов, трое таких, кому она ничего нового не покажет; вот Теряха бы точно нашла, что такого сказать, чтобы остальные даже и не думали пошло шутить, дотрагиваться и всякое прочее. Да что там, надо было просто взять и прогулять, как Теряха. Где ее, кстати, потом искать-то?

Никаких коридоров, никаких факелов, увы, — вот она, дверь. Над Анютой не принялись издеваться с порога: уже хорошо. Наверное, стоило бы самой сказать что-нибудь непринужденное — типа: «ложись, я один большой прыщ и я сейчас лопну!» — но она постеснялась. Вдруг не вспомнят вообще, к чему это, и выйдет еще ужаснее, чем позавчера.

Анюта продолжала медлить. Расстегивая пуговицу за пуговицей, она боязливо вслушивалась в галдеж, пыталась разобрать все разговоры сразу. Вместо отупляющей нервозности, с которой она сюда шла, было уже сердцебиение и сухость во рту. Анюта даже боялась, что сейчас каким-нибудь немыслимым образом станет всем известно про нее и Теряху. Или уже всем известно. Нет, не может быть, тогда бы ей точно не дали спокойно переодеваться у стеночки.

Вся атмосфера раздевалки, парфюмерно-телесная, звонко-матерная, будто неприятно намекала, что совершенно исключительные обстоятельства Анютиного знакомства с небритым лобком одноклассницы, раз уж на то пошло, не единственные возможные. Странно, как много начинаешь об этом думать без всякого желания продолжать в том же духе. А тут еще этот дурацкий сон. И дурацкая мысль, промелькнувшая вчера, когда Анюта поднималась обратно на историю — что лучше б на месте Теряхи была Оксана Авилова. Та, что все это в прошлый раз начала. Длинноногая, темно-рыжая, вся какая-то комсомолка, хотя Анюта плохо себе представляла, что это такое. Она — на месте Теряхи? Как такое могло прийти в голову?

Астартин. Все остальное лишнее. Потом можно будет сказать себе: это не я, это та Степанкова, что была с прыщиками.

Всё, пуговицы кончились. Теперь, наоборот, надо быстро. С другой стороны, если слишком быстро — привлечешь к себе внимание.

— Ё-моё… — вдруг громко сказала Авилова за спиной. Анюта вздрогнула и уронила футболку. Пронеслось в голове, что, может быть, астартин уже начал действовать — как-нибудь резко, в течение дня, и спина у нее уже совершенно без прыщиков, чему Оксана и поражается. Но нет, глупость.

Анюта развернулась, попутно натягивая спортивный верх. Хоть какой-то маневр, для собственного успокоения.

Да, ё-моё. Ёмче не скажешь. Вся раздевалка, кое-кто еще в лифчике и трусах, застыла, взирая на аномальное явление.

— Давно не бывала я в этом вашем борделе, — театрально проговорила Теряха, закрывая за собой дверь, и Анюта глупейшим образом заржала в голос.

*

— Так ты у него ключ выпросила?

Настроение после физкультуры было приподнятым. И к Теряхе невозможно было не испытывать благодарности. Ведь она ради Анюты пришла, чтобы отвлечь на себя внимание и удерживать его все полтора часа. Проявив непривычную разговорчивость, она поведала толпившимся в середине спортзала, что обычай прыгать через козла появился у древних критян, причем козел тогда был настоящий, особенной длиннорогой породы, и сам норовил подскочить и боднуть прыгуна в неприятное место. Или прыгунью. Под конец урока все уже перешучивались про «древних кретин». Затем Теряха заявила, что переодеваться обратно ей лень, и вообще она устала «смертельно, чудовищно». По ней хорошо было видно, что это чистое симулянтство.

При всех они не сказали друг другу ни слова, а теперь, на лестнице, Теряха быстро оказалась такой же, как вчера и позавчера, только еще нахальнее и непредсказуемее.

— Нет, — ответила она. — Я выпросила разрешения выебать девочку его указкой. То есть нет, я, конечно, культурно сказала «трахнуть». Пожаловалась, что мне негде и нечем, а он единственный человек, который, возможно, поймет. Ключ как бы прилагается.

— Так вот ты с кем… — ухмыльнулась Анюта.

— Анечка, мне необязательно, — презрительно сказала Теряха. — Я его просто радую. Единственная среди всего этого… он как-то длинно по-английски выразился.

Все они столько о себе воображают, эти умные и необычные. Сама туда же, «в этом вашем борделе». Не засмейся тогда Анюта — как оказалось, заразительно, — эта шуточка могла бы и боком выйти.

Теряха забежала вперед на разведку — не бродит ли поблизости техничка или еще кто. Убедившись, что этаж чист, она отперла дверь и юркнула в кабинет. Анюта, наблюдавшая из-за угла, прокралась следом. Теряха зашторивала окна; затем вернулась к двери и повернула ключ. Анюта ждала чего-нибудь в обычном ее духе — шлепка между ног, или уже чего откровеннее, но у Теряхи был такой вид, словно ей не до этого.

— Раздевайся обратно, — сказала она, присаживаясь на стол мистера Федоренко. — Догола.

От мысли запустить в Теряху лифчиком Анюта отказалась. Вообще Теряхина внезапная серьезность как-то ей не нравилась. Но все равно было как-то приятно после всех нервов в раздевалке снимать с себя все еще раз — в совершенно неположенном месте, где, однако, ничего не грозило. Даже если нагрянет техничка, она не сумеет открыть своим ключом снаружи — а Теряха что-нибудь да придумает, в этом можно было не сомневаться. В худшем случае придется прятаться под учительским столом. Это уже прогресс по сравнению с прошлым разом.

Прикольно быть голой в классе. Даже с прыщиками. Даже в слегка несвежем послефизкультурном виде, пахнучи дезодорантом. Даже при том, что с ней собирались сделать: по крайней мере в этом был какой-то интерес к Анютиному телу, а не к собственным ощущениям в области трусов и самолюбия.

Теряха встала и взяла из-под доски указку с округлой деревянной ручкой.

— Тонковата, — сказала Анюта развязно.

— Ну да, не швабра. Со шваброносицей я тебе просто так не подружусь.

Теряха села обратно на стол и вытащила что-то из кармана. Хех, презерватив. Гигиена всегда и во всем. А вот открыть ей что-то не удается.

— Дай я, — сказала Анюта, подошла ближе и, быстро управившись с распаковкой и раскатыванием, умудренно заметила: — Указка, по ходу, резиной будет пахнуть.

— Пофиг. Да, кстати, лизать тебе ничего не придется. Нам обеим, по-моему, это как-то ничего особо не дает.

— Э-э-э…

— Ах ну да, астартин. — Теряха усмехнулась. — Скажи, ты хоть в интернете что-нибудь про него искала?

— Искала, — сказала Анюта. — Ничего. В регионе какие-то форумы выскочили.

— Ну да, Астарта — это мой ник. Я уже два года на разных форумах хуйню пишу и прусь с того, как все верят. Взрослые люди. Спасибо говорят, и что результаты чувствуются.

— Какую… хуйню? — спросила Анюта.

— Да безвредную в общем-то. Возле чая в пакетиках нельзя класть мобильник, если они не в фольге! Делая приседания, обязательно вращайтесь на носках по часовой стрелке! Покупая консервы из мигрирующих видов рыб, выясняйте, не проплывали ли они через двадцать третий меридиан, он геопатогенный! Один раз нахулиганила, да. Убедила одну девочку, что куннилингус помогает от прыщей.

Анюта отшатнулась и сделала несколько шагов назад. Теряха невозмутимо продолжала:

— Ну, я клятву Гиппократа пока не давала, а наукообразия нагнать уже могу. Много ли надо. А, погоди, или это не на форуме было?

Анюта присела на край парты.

Пустой класс, собственная нагота, Теряха в темно-синем спортивном костюме, указка с нелепо обвисшими краями презерватива — все это стало казаться продолжением того нелепого сна, только уже по-настоящему кошмарным.

— Развела дурочку, значит, — пробормотала Анюта. — По-крупному развела. Какая же ты тварь…

Это вышло машинально — Теряху теперь совсем трудно стало ненавидеть. Все куда-то плыло. Как угораздило Анюту поверить… в такой, вообще говоря, бред?

— Какая я тварь? Древняя такая, с рогами… впрочем, ну это нафиг. Жизнь у меня такая, Ань. Приходится быть артистом-импровизатором. Пока шоу идет, никаких тормозов. Ну отчего бы при этом не повеселиться иногда. Ты меня своей резвостью тоже удивила.

Анюта посидела некоторое время молча, затем направилась к вороху своей одежды на парте справа.

— Не советую, — сказала Теряха.

Анюта обернулась.

— Что еще? — крикнула она злобно. — Шоу кончилось.

— Не-а, — сказала Теряха, вертя указку в …пальцах.

— Ах да, понимаю, еще надо всем рассказать. Ну попробуй. Вот тогда я тебя просто… — Анюта всхлипнула и не договорила.

— Что рассказать? Кому? Сядь на место.

Анюта осталась стоять — в одних туфельках, с влажными глазами, со всеми своими прыщиками. Плевать. Если стыдиться, то начинать надо было гораздо раньше.

— Я тебя слушаю.

— В общем, у тебя есть два варианта, — сказала Теряха. — Первый — одеться, пойти домой, запереться и плакать, ненавидеть все на свете и при этом как-то попытаться пережить сегодняшний вечер. И завтрашнее утро. И еще несколько дней, пока немного не притупится. Пока кто-нибудь опять не поднимет тему прыщей. Верно?

Анюта ничего не сказала. Да, как-то так и обещало выглядеть ближайшее будущее. А день казался таким хорошим. В самом деле, из этого безумного мирка, который создался у них с Теряхой, уйти теперь можно было только навсегда. А за пределами его ждал черный осенний холод, ждало, вдобавок к прыщам и издевательствам, еще и сознание своей убийственной наивности, которую, что хуже всего, она принимала все эти три дня за свою нестеснительность и готовность взять быка за рога. «Древняя тварь с рогами». Бабушку-ведьму, наверное, тоже выдумала. И этих сегодня… ну, которые прыгали. Теряхе-то что? Она из этого мирка, с лизанием в туалете, с гондонами на указках, просто уйдет, пожав плечами.

Вот в чем была ошибка. Она ведь не в астартин поверила, а в Теряху. Ту, у которой ничего не было, кроме этого самого астартина, чтобы тайком про себя переться с собственной фигуры, которую никто не замечает. И схватиться за первую возможность выплеснуть на кого-нибудь все свои комплексы. На это-то Анюта и делала расчет. Какой именно расчет, она не хотела вдумываться — теперь, когда все оказалось такой позорной глупостью. Но он был!

Просто Теряха оказалась позубастее. Бывает. Недооценить лучше, чем переоценить, как того Виткова. Собственно, если нет никакого астартина, то все не так гадко выглядит. Потому что, откровенно говоря, Теряха теперь больше не производила какое-то на все стороны кривое впечатление, даже в хорошем смысле. И ботанка, и какие-то там гормоны шкалят, как ни у кого во всей области. Пользоваться этим можно было, но приходилось себя одергивать, когда все это начинало напоминать сексуальные хитросплетения. Вот почему Авилова, нормальная, кобыла такая комсомольская, подставлялась мысленно на ее место. Не, в жопу Авилову, тут круче. Чертовы слезы, всегда сами лезут. Неактуальны вы, слезы. Шоу действительно должно продолжаться.

Забываться, конечно, тоже не стоит. У Теряхи свои хорошо заметные слабые места. Когда шоу кончается, она начинает тормозить — сама сказала, и вчера тоже было видно. Интересно, на какую тупую разводку она бы купилась сама? Например…

— Что ты ржешь опять, принцесса? — спросила Теряха, прищурившись. — Нашла второй вариант?

— Древняя тварь с рогами, — сказала Анюта, смахивая рукой неактуальную слезу. — Козел древних кретинов. Терях, ты просто козел, понятно?

Смеялась она на самом деле не из-за этого, а про козла была цитата — из сказанного даже не Виткову, а тому, что был до него. Или после? Который кончил в рот без предупреждения. Вася Калинников.

— Перепрыгивать будешь? — Теряха подкинула указку, не выпуская из полусжатого кулака, и стиснула, когда она скользнула обратно вниз.

— Это и есть второй вариант?

— Это вариант-минимум, при отсутствии фантазии. Вообще-то второй вариант был «вытереть доску сиськами», но я думаю, ты на такое только за астартин пойдешь, так что проехали.

— Какой астартин? — спросила Анюта, делая шаг вперед. — Ты меня не путай с этой своей девочкой на форуме. Я тебе подыгрывала, потому что фиг тебя знает, будешь без своего шоу опять такая вся. — Анюта скорчила хмурую гримаску и сделала еще шаг вперед.

— Н-да? И что же в таком случае тебя влечет ко мне? Страсть к самоистязанию? Или я тебе… — Теряха подняла брови — … нр-ра-авлюсь?

— Ты задаешь слишком много вопросов, — сказала Анюта, подходя к ней вплотную, едва не тычась грудями в очки. — Скажем так, я не хочу опять загуливать, от этого только хуже. А тут ты меня клеишь какими-то байками про ведьм и миллионерш, думаю — ну фиг знает. Я люблю интересных людей. Только они вечно оказываются… козлами.

— Бля, курить хочу, — сказала Теряха, глянула на зашторенные окна и вздохнула. — Но это уже хулиганство.

— Указку пососи. С острого конца. Ай! Хватит меня бить.

— А ты не нервируй, когда я тут тебя пошла на пытки здоровым образом жизни. Ку-рить хо-чу. — С этими словами Теряха сжала губами Анютин сосок, заставив Анюту вздрогнуть, а затем откинулась, как будто прислушиваясь к своим ощущениям, и сказала: — Не, хуйню спорол дедушка Фрейд.

— Ну так не одной тебе хуйню пороть, — выдохнула Анюта.

— Это другое, я в свою хуйню не верю, — сказала Теряха. — И тебе не советую, половозрелая особь.

Последнее относилось, ясное дело, к Анютиным отвердевшим соскам. Анюта уже не была — как при первых своих, зажатых опытах с мальчиками — просто соучастницей в меру увлекательных развратных действий. Теряхе только что впервые удалось ее возбудить.