Для любви не названа цена,

Лишь только жизнь одна, жизнь одна, жизнь одна.

Часть 1.

Так давно повелось. Отец вставал очень рано, спускался на первый этаж на кухню. Мама разогревала ему завтрак и провожала. Отец уезжал на работу, а мама часто приходила ко мне и ложилась рядом.
— Ты такой тёплый! – шептала она, накрываясь моим одеялом. Прижималась ко мне и быстро засыпала, что-то мурлыкая себе под нос. Мама любила поспать. А я… я был счастлив.

Я не спал. Я просыпался рано и ждал, когда встанет отец. Потому что минут через двадцать приходила мама. Не всегда, конечно, но я всегда ждал. Я – жаворонок, а мама – сова. Жаворонки умеют ждать.

Вот и сегодня я дождался. Мамина голова на моей подушке, она лежит, посапывая в моё плечо. Длинные до плеч тёмные волосы разметались по подушке. А у меня целый час. Целый час я могу любоваться своим сокровищем. Как можно спать в эти минуты!

Когда мама приходит, я делаю вид, что сплю. «Просыпаюсь», «сонно» поворачиваюсь к ней на левый бок, а мама скользит мне под одеяло. А я лежу смирно как солдатик, боясь её потревожить. Я чувствую её тёплое дыхание. Я перестал спать в майке, чтобы чувствовать ее дыхание на своей обнажённой груди. Мама складывает свои руки перед собой так, что они касаются меня. Вот почему я перестал надевать майку.

Я просыпаюсь заранее. У меня, как и у любого молодого парня, по утрам жуткий стояк. Если бы мама застала меня спящим с во-о-от таким индейским вигвамом из одеяла и моего «стремительного домкрата», то наверняка была бы шокирована и не стала бы ко мне больше приходить. Конечно, я не мог этого допустить. Когда мама подходила к моей комнате, я прижимал своего непослушного братца к животу и разглаживал одеяло. Про остальные мои уловки я уже говорил.

Я счастлив. Я любуюсь мамой. Какая она красавица! Как здорово, что отец богатенький, и она может позволить себе не работать и ухаживать за собой! Для женщин так важно выглядеть красивыми. А маме для этого ничего не требуется. Она настоящая русская красавица. Пышная, с копной великолепных волос, с гладкой кожей. Вот не понимаю я молодых девах, истощающих себя всякими диетами. Они в концлагере выросли, что ли? Ножки как спички, впалые животы, мослатые коленки… Фу!

Представил, что мамина голова лежит на моей руке. Вот это было бы настоящее счастье! Немедленно стал прикидывать, как это сделать. Надо будет попробовать в следующий раз оставить руку на подушке. А мама ляжет на неё. Попробуем!

Но сейчас, всё что я могу себе позволить – это наклониться к маме и осторожно вдохнуть запах её волос… В моём мире всё исчезает, всё покрывается туманом. Вы не представляете себе, какое это наслаждение! Для меня этот запах – как наркотик. Настоящий кокаин. И как всякий наркотик, он нелегален. Как бы к этому отнеслась мама, если бы узнала, что я нюхаю её волосы? Приближаю лицо к маминым волосам вновь. Туман, туман изысканного наслаждения. Я не наркоман. Я – Парфюмер. Моя реальность - здесь. Целую мамины волосы и с трудом отстраняюсь. Нужно держать себя в руках. Ты – Парфюмер. А парфюмеры умеют ждать…

Мамины руки сложены и тыльной стороной касаются моей груди. Они прекрасны, как руки индийской принцессы. Это я настоял, чтобы отец взял на работу домработницу и отчитывал маму за любую попытку взять в руки тряпку. Овощи я чищу сам. И всю посуду тоже раньше мыл сам, пока не было посудомоечной машины. Любуюсь маникюром ухоженных ручек. Как мне нравится кроваво-тёмный рубиновый оттенок этого лака! Представляю, как мамины пальчики… М-м-м! Угомонись, маньяк ты хренов! Походу, ты парень, действительно в маниакальной фазе.

Всё, пора вставать. Я переставил кровать так, что есть возможность выбраться со своей стороны. Иначе пришлось бы перелазить через маму. И хотя, я бы много отдал за мгновение прильнуть к маме всем телом, но опасаюсь, что мама перестанет ко мне приходить. Я – маньяк, а маньяки умеют ждать.

Я встаю и скрючившись выхожу из комнаты, чтобы не было видно моих беспощадно натянутых моим «братцем» трусов, через которые явственно проступает мокрое пятно.

Как сказал Шерлок Холмс, Это полная победа и полное поражение, Ватсон! Мою руку на подушке мама сдвинула с подушки и осторожно убрала под одеяло. Но!!! При этом, когда она убирала свою руку, то её пальчики чиркнули прямо по башке моего бестолкового «братца»! Меня словно поразил удар тока. А затем я похолодел. Из-за этого тупого придурка, мама может испытать отвращение и престать приходить к идиоту с торчащей елдой. Ко мне, то есть. Я затаился и даже не прикасался к её волосам в этот раз. Но вроде бы всё обошлось.

Сегодня мне дико, ДИКО повезло!!! Мама, тихо посапывавшая, внезапно вздрогнула и застонала. Я обнял её правой рукой и стал целовать её лицо:

— Мама! Мама! Что с тобой?!

Мама открыла глаза, приподнялась. В это время я подложил и левую руку.

— Ой, Олежка! Кошмар такой приснился. Ну, жуть просто!

— Мама, всё хорошо! Я с тобой! Всё хорошо, спи!

Мама лежала в моих объятиях, и я целовал её лицо!

— Ох, кошмар какой, Олежек, - вздохнула мама, и продолжая что-то бормотать, прикорнула на моей груди.

Какое наслаждение держать маму в своих руках! Моя ладонь лежала на её обнажённом плече, с такой мягкой бархатной кожей! Я с трудом удерживался, чтобы не осыпать её поцелуями. Мамины волосы щекотали мою левую руку при каждом её дыхании. Правая мамина ладонь лежала прямо на моей груди, и её пальцы время от времени шевелились, зарываясь в моих волосах на груди.

Мама, тёплая, гладкая, со вздымающейся от дыхания грудью, лежала в моей постели в моих объятиях! А когда я вдохнул запах её волос, то был близок к потере сознания от обрушившегося на меня счастья. И с этого момента всё изменилось. Когда мама приходила ко мне, я «сонно», заплетающимся языком, говорил:

— Мама, всё хорошо! Я с тобой!

И обнимал её, пока она не уснёт. А мама стала приходить чаще. Она подсознательно чувствовала себя под защитой мужчины, способного защитить от кошмаров и вообще от любой опасности. Мама угодила в ловушку, в самую нежную ловушку, которую только можно себе представить. Ведь я – Парфюмер. Мама всегда лежала на моей руке. Перед сном я всегда мыл подмышки, но никогда не использовал дезодорант. Даже чисто вымытые подмышки мужчины неуловимо пахнут. Пахнут мужчиной. Здоровым мужчиной с высоким содержанием тестостерона. Это природа.

И это не вся природа. Был ещё мой бестолковый «братец», который от запаха мамы дурел и начинал буквально истекать скупыми мужскими прозрачными слезами, которые пропитывали моё бельё. И эти слёзы содержат феромон, действующий на подсознание женщины. Моя мама постепенно «садилась на иглу» невидимого наркотика. Это мой личный наркотик. Я – Парфюмер. Я умею ждать.

Сегодня я решился на немыслимое. Обычно, когда мама спала в моих объятиях, то её левая ладонь лежала на моей груди, а правая рука лежала свободно вдоль тела между нами. С бесконечными предосторожностями я просунул руку вниз и выпустил из темницы своего «братца». Вновь положил руку на мамино бархатное плечо и почувствовал, как «братец» благодарно вытянулся как человек, долго сидевший в три погибели. Он только что не лопался от своей дурацкой мощи.

Очень, о-о-очень осторожно, я стал наклонять свой таз. Пока не почувствовал, что «братец» коснулся согнутых пальцев маминой руки. Сердце у меня колотилось так, что я боялся, что мама почувствует это буханье своей ладонью на моей груди. Я судорожно сглотнул и наклонился еще сильнее. И почувствовал, как кончики двух маминых пальцев касаются части меня. Я замер, судорожно дыша. Если мама проснётся – мне конец. Я был Штирлицем на грани провала. Интересно, испытывал ли Штирлиц удовольствие от риска?

Я не двигался. Я ждал. И вот мамины пальцы слегка дернулись. Раз, другой. Они слегка поскребли и сжали моё естество, а большой пальчик, на секунду распрямившись, заставил из моих глаз вылететь искры, и я еще сдержался, чтобы не охнуть. Приподнял одеяло, чтобы насладиться тем зрелищем, о котором мечтал всю жизнь: мамины пальчики с рубиновыми ноготками держат меня за живое. Я как мог осторожно вылез из кровати, выбежал из комнаты и только здесь в коридоре, кусая губы, позволил своему братцу излить свои чувства. Но я не должен более так рисковать. Я – Штирлиц. А Штирлиц умеет ждать.

Когда я пришёл домой, мама как обычно, стала меня кормить. Она стояла в переднике у кухонного стола и что-то нарезала. Я слегка обнял её за плечи, приник лицом к её волосам и вдохнул. Мир на секунду качнулся под моими ногами. Я думаю, мама почувствовала, как меня повело. Она оглянулась и удивлённо спросила:

— Лёжек, ты чего?

А я как дурак, смотрел на неё пьяными глазами.

— Ма, ты меня любишь?

— Конечно. Конечно, люблю! А почему ты спрашиваешь?

— И я тебя тоже люблю. Очень люблю!

Мама смотрела на меня с возрастающим беспокойством.

— Сынок, у тебя что-то случилось?

— Ничего не случилось. Я подумал, что тебе скучно дома сидеть. Давай съездим завтра в ботанический сад. Там будет выставка орхидей.

Мама смотрела на меня растроганно. Потом положила нож, вытерла руки полотенцем и чмокнула меня в щёку.

— Ты моё сокровище! Спасибо тебе! Как мне тебя благодарить?

Я сделал донельзя серьёзную мину.

— Я подумаю как.

Мама прыснула.

— Ну, подумай, подумай. У тебя подружка-то есть, наконец? С подружками надо гулять, олух!

— Жениться тебе надо, барин! – поддержал её я.

— Вот-вот! Когда женишься?

— Ма-а-ам! – жалобно протянул я – Кто же тогда будет так вкусно кормить этого олуха?

Мама улыбаясь, потрепала меня по голове.

— Садись, давай. Олух!

Глаза её сияли. Я сидел и украдкой пожирал глазами прекрасную валькирию с похожим на меч кухонным ножом в руках.

Из сада орхидей мы ехали на такси, я был переполнен красотой и запахом цветов, и мама тоже. К тому же я с трудом мог оторвать взгляд от прекрасных округлых маминых коленей под обрезом её светлой юбки. Моё бедро по временам приникало к маминому тёплому и мягкому бедру.

Мы поднялись по ступенькам. У входной двери мама остановилась и погладила меня по голове.

— Я так хорошо отдохнула. Спасибо тебе, сынок! Как мне тебя отблагодарить?

Я замер. Возможно, я делаю самую ужасную ошибку в своей жизни. Но я был слишком зачарован запахом орхидей и близостью с мамой.

— Поцелуй меня, мама. Пожалуйста!..

Мама посмотрела на меня удивлённо и растеряно. Но я и сам наверное, выглядел жалко, поскольку понял, что переборщил. Стоял как побитый пёс, опустив глаза. Мама взяла моё лицо в свои руки и пристально посмотрела мне в глаза.

Затем наклонила голову и приблизила свои полные, покрытые алой перламутровой помадой губы к моим губам. Совсем не так, как матери целуют сыновей, когда просто касаются друг друга губами. Я не успел ничего сообразить, когда совсем рядом увидел мамино лицо, почувствовал своими губами тёплый полуоткрытый рот. Я почувствовал тонкий запах маминых духов, и губной помады, и еще чего-то… Мои губы тоже открылись и ощутили сладкую плёнку маминой слюны. А когда я почувствовал, как её язычок провёл по внутренней стороне моих губ, меня просто повело. Кажется, мама меня удержала, иначе бы я скатился вниз по ступеньках.

Мама не смотрела на меня, её лицо покраснело, а грудь трепетала от частых вздохов. У меня тоже пылало лицо и престало хватать воздуха. Наконец, мама собралась с духом и позвонила. Открыл отец и мельком взглянув на нас, со словами «Ну как выставка», пошлёпал н кухню. Если бы он только знал, чем мы только что занимались перед дверьми! Мама молчала, я понял, что ей трудно говорить, и бодро ответствовал:

— Классно, пап! Чё смотришь?

Я проиграл. Один дурацкий поступок перечёркивает всё. Мама больше не приходит ко мне по утрам. Я стал слишком большим мальчиком, чтобы так невинно спать в моих объятиях.

Я вернулся как обычно домой и застал маму в переднике у кухонного стола. Подошёл сзади, слегка обнял за плечи.

— Мам…

— Садись за стол! – мама, почти оттолкнув меня, отошла от стола.

Ссутулившись, я сел за стол. Мы ели молча, затем я помыл посуду и поднялся к себе. Лёг на кровать и ничего не делал. Просто смотрел в потолок. Я идиот.

У меня настоящая ломка. Без маминых запахов у меня в душе пустота и безнадёга. Ночью украдкой пробрался в прихожую, поднял мамину босоножку, прижал к лицу и принялся вдыхать запах маминых ножек… То, что я делал потом, было мучительно-приятно. В одну босоножку я погрузил свой нос, а в другую я тоже погрузил часть себя. Хорошо, что в босоножке есть отверстие для пальцев. Я лишь сбегал потом в ванную за тряпкой, чтобы вытереть пол.

Мама гуляла в лесу, попала под дождь, и пока добежала до нашего дома, простыла. Она, чтобы не заразить отца, лежала на софе в гостевой спальне. А я тут же бросился её лечить. Не обращая внимание на её недовольство, окружил вниманием и заботой. Мамино отношение ко мне быстро улучшалось.

Притащил пузырёк со спиртом и объявил, что первым делом при простуде необходимо натереть ступни спиртом. Мама выпростала лодыжку из-под одеяла.

— Ты что там делаешь? – спросила она в нос.

Теперь с её прононсом она ещё более походила на француженку. А я всегда ей говорил, что она похожа на Марион Котийяр.

— Массаж ступни.

Прямо как в «Криминальном чтиве». Один кадр делал массаж ступни жене босса и поплатился за это.

— Щекотно! Олежка!

— Надо терпеть, надо терпеть, хрустальная донна! – прогнусавил я голосом Кота Бегемота.

Маму душил смех, но я крепко держал её лодыжку. Но всё-таки не удержал. Ну… сделал вид, что не удержал. Мама дёрнула ножкой, одеяло взметнулось вверх, и на секунду я увидел прекрасные обнаженные мамины бёдра и лоскуток голубых трусиков между ними.

Но шпаги свист и вой картечи,

И тьмы острожной тишина,

За долгий взгляд короткой встречи

Аx, это право не цена…

С трудом взяв себя в руки, я сказал:

— Мам, всё, всё. Нужно растереть спиртом.

Мамина лодыжка вновь появилась из-под одеяла. Я принял её как драгоценность и приподняв, прижал подошвой к своей щеке.

— Лежек, ты что делаешь?

— Мам… Мама… Я люблю тебя.

Я прильнул губами к ложбинке маминой лодыжки и закрыв глаза, принялся медленно её целовать.

— Олежек! Господи, да что это с тобой? Перестань сейчас же!

Когда я перешёл к её пальчикам, мама поднялась с ложа и села, внимательно глядя в мои затуманенные глаза. Погладила меня по голове.

— Я тоже тебя люблю, сынок. Ну хватит, хватит. Спиртик где тут у тебя? Разотри и уходи. Дай старой женщине нормально поболеть.

Её взгляд вновь стал мягким и любящим.

Мама выздоровела. Когда она однажды вдруг снова пришла ко мне утром, я был настолько ошарашен, что даже не смог просимулировать своё сонное состояние. Впрочем, и мама не была настроена дрыхнуть. Она забралась под одеяло и легла на спину. Мне же оставалось ютиться на краешке на левом боку.

— Олежек, ну что с тобой? Ты то мрачный ходишь в последнее время, то как пёс побитый.

— Мама, ты не обижаешься на меня?

— За что?

— Ну за то что я тогда…

Мама явственно покраснела. Я понял, что допустил ошибку и быстро добавил:

— Вот папе-то хорошо!

Мама, забыв про мою реплику и удивлённо:

— Чем это ему хорошо?

— У него в постели самая красивая женщина в мире. А у меня только сейчас вот, да и то ненадолго.

Мама зашлась в смехе.

— Нет, вы только посмотрите на этого льстеца! Своих женщин в постели нужно иметь, а не чужих! Я давно тебе говорю: Жениться тебе надо, барин.

— Да где ж мне такую ещё найти? Да, отхватил папка. Эх, да я б на его месте… Гм…

— Ну-ну, что бы ты на его месте?

— Целовал бы сколько хочешь, да и только!.. Хм… Нет, не только…

— «Не только»? Нет, ну вы посмотрите!..

Я видел, что мама хочет рассердиться, но не может. Её пробирал смех.

— Ладно, я знаю что делать. Найду я тебе невесту.

Мама улыбалась. Я наклонился и аккуратно приложил губы к её лбу.

— Мама, не надо. Я сам найду…

Ещё один поцелуй. Ещё. Я осторожно прикоснулся губами к веку одного глаза, второго. Мама лежала с закрытыми глазами. Носик, щёчки, снова глазки…

Мама молчала. Я чувствовал: наступил момент, когда нужно быть решительным. Не наглым. Нежным.

Осторожно опустился ниже и прикоснулся губами к маминой шее чуть пониже уха. Ещё пониже, ещё… Нежная бархатная кожа на шее мамы ещё и пахла удивительным тонким запахом, от которого начала кружиться голова. Даже мой наглый братец ослабил свой напор, обмяк и сладостно испускал свой прозрачный сок.

Я уже опустился по шее до уровня плеча, осторожно положил на её плечо руку, и тут мама дёрнулась, словно сняв наваждение. Быстро поднимая руку, чтобы отстраниться от меня, она нечаянно стукнула меня в пах, и я не смог удержаться от сдавленного «Ой!». Не знаю, осознала ли она, что врезала мне по яйцам? Или даже сделала это специально? А вдруг… А вдруг она таким образом проверила мою э… реакцию?

— Ну вот, зацеловал совсем старушку, - мамин голос смущённо плавал.

Разумеется, это было за гранью сыновних поцелуев, но признать это было неудобно. Это было бы новое «объявление войны». Поэтому мама быстро ретировалась.

Часть 2.

Стало традицией, когда я возвращаясь домой, захожу на кухню. Мама как обычно, за кухонным столом. Погружаю нос в мамины волосы и вдыхаю запах. Я откровенно тащусь.

— Олежка, ты меня всю уже вынюхал!

— Мам… Не всю… К сожалению… Вот если бы всю…

Мама, с шутливым отчаянием:

— Муж – трудоголик, сын – наркоман и пошляк!

Затем мы садимся за стол и ужинаем вместе.

В кровать ко мне мама уже давно не приходит. Я чувствую себя гнусным извращенцем, но… Однажды я решился. Заперся в ванной и покопался в корзине с бельём для будущей стирки. Я нашёл мамины трусики. И первое что сделал – поднёс их к своему лицу. Тонкая мягкая ткань ласкала мою кожу. Я вдохнул… И мир сразу утратил свою устойчивость. Я стоял как в тумане. Вы не представляете, какой это одуряющий аромат! Как пахнет самая чудесная орхидея на свете: орхидея моей мамы. Пальцы мяли податливую ткань, а купался во всё новых и новых возбуждающих оттенках главного императивного запаха. Запаха любви. Не выдерживая напряжения, я оголился над раковиной. И такого оргазма я ещё не помню. Я впал в скотство. Я стал воровать мамино бельё по вечерам, а по утрам возвращал обратно.

Этим утром мама опять неожиданно появилась. И я думаю, понимаю почему. Накануне они поругались с отцом.

— Можно я у тебя полежу?

— Мам, конечно!

Я тут же с восхищённым «М-м-м!» зарылся носом в её волосы.

— Давай, нюхай, нюхай. Когда ещё заполучишь женщину в свою постель.

— Да мам, когда ещё?

— Никогда. Потому что балбес.

— Мам, балбес любит тебя. Ты такая красивая!

— Льстец коварный.

Я опять начал с маминых век. Приник к ним губами это был долгий поцелуй. Затем постепенно по щёчке опустился под ушко. Мама не протестовала и лежала тихо. В этот раз я не стал опускаться по её шее. Я осторожно прикоснулся своими губами к её. Ещё. И третий поцелуй был так же осторожен, но в этот раз мамины губы дрогнули и раскрылись в настоящем сладостном поцелуе. Он длился и длился. Я чувствовал движения кончика маминого язычка, чувствовал, как учащается её дыхание, как всё сильнее вздымается её грудь.

Я положил руку на мамино гладкое плечо. Она отняла свои губы и лежала, учащённо дыша. Я снова попытался приблизиться к её рту, но она закрыла его ладонью.

— Олежек, не надо.

Я прикоснулся губами к её лбу.

— Мамочка, спасибо!

В ответ, она быстро чмокнула меня в щёку и быстро ушла. Я был счастлив.

В этот вечер мама сидела на диване, читала книжку и рассеянно слушала бормотание телевизора.

— Мам, можно я посижу с тобой?

— Конечно, милый.

Ободрённый, я сел рядом, придвинулся поближе. Подумал и осторожно обнял её за плечи левой рукой. Мама слегка оперлась на меня, положив голову мне на плечо. Как обычно, я погрузил в её волосы свой нос.

— Тебе нравятся мои духи?

— Духи? Нет, мама. Мне нравится, как пахнут твои волосы. Духи только мешают. Духи и шампунь. Не мой голову, пожалуйста!..

— О, конечно! И не мойся, и ходи как обезьяна.

— Да, точно, и не мойся. Твоя кожа также пахнет чудесно!

Я наклонился к её шее и осторожно приник к ней губами. Моя голова мешала маме читать книжку, и она опустила её. Её голова теперь лежала откинувшись на спинке дивана. Я осторожно покрывал её шею поцелуями, а глаза её были закрыты. Мама молчала. Я подумал о том, что мама – она ведь всё-таки женщина, и ей должно быть приятно внимание противоположного пола, даже если это и сын. Ведь я – мужчина.

Осторожно обнял маму правой рукой и затем решившись, приник губами к её губам. Осторожно попытался своими губами раскрыть её. Они раскрылись. Я провёл кончиком языка по внутренней стороне её нижней губки, а её кончик языка прошёлся по моей верхней. Почти сразу её и моё дыхание участились. Мужская, чисто животная интуиция подсказывала мне: эта женщина отдаётся мне. Я аккуратно погладил её бочок, ощутив под гладкой материей платья твёрдый каркас бюстгальтера. Наши языки уже делали короткие жалящие выпады навстречу друг другу, заставляя наши сердца биться всё сильнее. Крадучись, едва касаясь, моя рука скользнула выше, прикасаясь к маминой груди. Затем осмелев, я даже слегка-слегка приподнял мамину грудь, ощутив тяжёлую возбуждающую упругость её под чашечкой лифчика.

Мама вздрогнула, издав через нос высокое протестующее «М-м-м!», но я одним движением своих объятий сдёрнул её со спинки дивана и уложил на диванные подушки. На секунду оторвавшись от неё, я через мгновение снова овладел её ртом. Теперь верхней частью своего торса я практически лежал на ней. Правой рукой я погрузил свои пальцы в её волосы, а мой локоть уже подминал упругое сопротивление её груди. Моя рука уже гладила её шею, опускаясь ниже к манящей маминой груди.

И в это время раздался голос отца:

— Есть тут кто живой?

Я моментально оказался на полу, а мама быстро выпрямилась с растерянным видом, оправляя платье. Я готов был биться головой о стену от отчаяния. Упущен такой момент, и он уже никогда не вернётся! Мама побежала к отцу, а я еще долго сидел на диване и «смотрел телевизор», ожидая, пока не отмякнет моё превратившееся в окаменелость достоинство.

Поздним вечером я прокрался в ванную, благо она недалеко от моей двери. Заперся, и в корзине для грязного белья выудил комочек женских трусиков телесного цвета. Они были влажные. Да что там влажные – мокрые! А какой был запах! Свежий отчётливый запах женского чувства. Теперь не было никаких сомнений: мама испытывает желание ко мне! Всё можно отдать за эти минуты счастья. Я вывернул трусики и с упоением погрузил свой язык горьковато-сладостный нектар маминого желания. И если бы пробка раковины не была открыта, то раковина бы заполнилась моим восторгом до самых краёв…

Вернувшись домой, я как обычно подошёл к маме, которая хлопотала у кухонного стола. Прикоснулся к её талии, вдохнул запах её волос и… Опиум! Господи, это «Опиум», гадкие женские духи! Машинально поцеловав маму, я отошёл и сел за стол. Это было хуже, чем пощёчина. Я был просто убит. У меня не было настроения, не было аппетита, не было ничего. Мама же ужинала так, как будто ничего не произошло. Поблагодарив её, я помыл посуду и отправился к себе. Теперь, возвращаясь домой, к маме я больше не подходил, а сразу садился за стол, а потом шёл себе.

В один из таких унылых вечеров я лежал на кровати в наушниках и закрыв глаза. Внезапно кровать прогнулась, я открыл глаза и увидел, что это мама присела на краешек кровати.

— Ну что ты сам не своей? Не ешь, отощал совсем!

— Мама, меня никто не любит.

— Тааак. Девочку гёрлфренда ты заводить не хочешь. Не нравятся тебе девочки? Понимаю. Тебе нравятся взрослые женщины.

— Мне нравишься ты…

Мама досадливо крякнула и потрепала меня по голове.

— Ну ладно. Знаю я, как горю помочь.

— Правда?!

— Правда-правда.

И к моему разочарованию, тут же ушла.

На следующий день она куда-то отлучилась. Я поклевал ужин и завалился на кровать. Слушать музыку мне мешал пылесос, которым орудовала наша домработница. Я уже собрался встать и закрыть дверь, как тут входит наша домработница Фаина. Это такая вышколенная сотрудница элитного клинингового цетра. И просто вылитая горничная из фильма «Десять негритят». В белом фартуке и чепчике и с холодным взглядом.

— Можно, Олег Владимирович?

— Да, прошу Вас. Можно не убирать здесь.

Она прошла в комнату и неожиданно присела на краешек сиденья кресла напротив меня.

— Ваша мама поручила передать Вам, что я буду выполнять любые Ваши желания.

— Любые?!

Её взор оставался таким же холодным.

— Да. Любые.

— Мама заплатила Вам за это?

Она посмотрела на меня усталым взглядом.

— Да.

Какие могут быть любые желания пацана по отношению к женщине? Мой взгляд невольно скользнул по её лицу, заметной груди, изящной фигуре, и остановился на её округлых коленях, соблазнительно обтянутых искристой лайкрой. Заметив мой взгляд, Фаина неспешно развела свои колени так, что я мог свободно заглянуть ей под юбку. На Фаине были чулки с подвязками, и мерцал светлый треугольничек трусиков. Сказать, что кровь вскипела в моих жилах, и не только в жилах – это не сказать ничего. Мне захотелось сразу наброситься на Фаину и заставлять, заставлять её исполнять самые низменные свои желания. Вместо этого, я с трудом отвёл свой взгляд.

— Вы замужем?

— Да.

Фаина свела колени, разгладила фартук и теперь смотрела в сторону. Я молчал. Просто не знал, что сказать. Фаина встала, подошла к двери, несколько секунд ожидала от меня ответа, потом бросила на меня быстрый взгляд и вышла. Во взгляде её было презрение. Это было проделано один в один, как в том фильме, когда она выходит из комнаты Веры Клейтон. Вскоре снова где-то внизу заработал пылесос. А я продолжал лежать с настроением, описывать которое не стану.

Какую ловушку мне организовала мама! Какую соблазнительную ловушку. Неужели ты не понимаешь, мама. Я конечно скот, но я люблю только тебя…

Когда шум в доме прекратился и домработница ушла, я спустился в кухню, чтобы попить чаю. К моему удивлению, дверь в гараж была не закрыта полностью, и из гаража доносился неясный шум. Отец что ли вернулся? Подошёл к полуоткрытой двери, и моему взгляду предстала такая картина.

Фаина сидела корточках перед стоящим отцом, держась рукой за крыло его «Ауди». Верхняя часть её тела колебалась вперёд и назад. На её затылке лежала рука отца, которой он задавал темп колебаний Фаины. Голова отца была откинута, глаза закрыты, лицо багровое. Он приглушённо охал, а Фаина издавала такие звуки, как будто чем-то давилась. Давилась? Чем-то? Как мог тихо, я отошёл от двери и уже поднимался по лестнице, когда услышал исполненным наслаждения, громкое оханье отца.

Я как обычно, мыл посуду на кухне. Подошла мама.

— Мою тарелочку помоешь?

— Конечно, мам.

— Приходи потом в прихожую. Телевизор посмотрим?

Я окаменел с тарелкой в руке.

Часть 3.

Я присел рядом с мамой, поджав одно колено. Наши плечи соприкасались. Мама молчала.

— Мам, вы с отцом поссорились, да?

— Есть такое дело. Немного.

— Он тебе в чем-то отказал.

— Бинго!

— Мама, я тебе ни в чём не откажу. Я сделаю всё, что ты захочешь, только скажи!

— О, Господи! – простонала мама – Ты… сделаешь!..

Смех буквально душил её.

— Да уж ты… Ты сделаешь!..

Мама звонко хохотала, откинувшись на спинку дивана, прижав ладонь ко лбу.

— Мама, я и в самом деле такой балбес, да?

— Да! Именно! Ты балбесина, - отвечала мама, переводя дух – Ох, насмешил так насмешил!

— Мама, ты такая красивая, когда смеёшься! Я хотел сказать… Ты всегда красивая… Знаешь, я счастлив, когда просто сижу рядом с тобой. Всё что я хочу – это просто посидеть у твоих ног.

Я сполз с дивана и положил голову маме на колени. Её лица я не мог видеть, но чувствовал, что она растрогана. Она мягко погладила меня по голове.

— Олежка, Олежка…

В её голосе была забота и нежность.

— Какой же ты хороший, Олежка…

Она погладила меня по щеке. Я взял её за руку и прижался губами к её ладони. К её пальчикам.

— Олежка, ну что ты…

Она осторожно отняла руку.

— Мама…

Я коснулся губами по-женски округлого красивого обнажённого маминого колена. Поцеловал его. Раз, другой. Как зачарованный, перешел к другому колену. Мама странно молчала. Я приподнялся и прижался лицом к коже ног выше коленей под краем её юбки. Мой нос оказался в ложбинке её сомкнутых ног, и я вдохнул запах её кожи. Ладонями охватил её ноги сзади под коленями. И подался вперёд, к манящей темноте подрагивающих бёдер, сдвигая носом подол её юбки. Сейчас я узнаю, как пахнет кожа на её бёдрах…

— Есть кто живой? – раздался голос отца из кухни.

Мама попыталась вскочить с дивана, но я не дал шевельнуться её ногам, и она плюхнулась обратно. Отец заглянул в прихожую. Меня ему не было видно.

— А сын где?

— У себя, наверное, - помедлив, выдавила мама.

Если бы он прошел подальше, то увидел бы, что сын целует мамины бёдра, которые буквально ходили ходуном от волнения.

Отец вышел, и я подумал, что сейчас получу хорошую плюху. Но мама взяла моё лицо в свои руки и посмотрела мне в мои опьянённые глаза.

— Сынок, я же купила тебе женщину. Фаина…

— Мама, спасибо. Но я отказываюсь от твоего подарка.

— Она тебя обидела?

Я покачал головой.

— Мама, ты же знаешь, я наркоман. Ты – мой наркотик, и я не могу без тебя…

У мамы вырвался отчаянный стон.

— Но я не твоя гёрлфренд! Ты думаешь и дальше лазить мне под юбку, когда отец не видит?

— Тебе это было неприятно?

— Мне это было… Не твоё дело, как мне было. Мне было… приятно.

— Мама…

— НО! Это ничего не значит. Не надо меня эксплуатировать как средство своего услаждения.

— Да никаких проблем. Немного «Опиума», и кровопийца не подберётся к тебе.

На лице мамы было одновременно гнев и смущение.

— Ты не так всё понимаешь! Отцу нравится «Опиум». А к твоему сведению, я жена твоего отца.

— И обязана исполнять его прихоти.

— А почему нет?! Мне что – твои прихоти исполнять?

— Мама, прости…

Тяжело поднявшись с колен, ссутулившись, я направился к выходу.

— Погоди! – остановила она меня в дверях.

Я стоял на пороге, уставившись в пустоту. Мама подошла сзади и положила руки мне на плечи.

— Ко мне никогда раньше так не относились, - произнесла она вполголоса – Как жаль, что мы не встретились раньше!

Я обернулся к ней.

— Но мы же встретились…

— Для чего? Чтобы я отдалась собственному сыну на диване, да?

Я сделал комично-брезгливое лицо и укоризненно развёл руками:

— Мама! Ему?! На диване?!

Мама возвела глаза к небу и обречённо застонала.

— Знаешь, мне иногда хочется тебя убить. Вот что мне с тобой делать?

Я обнял её за плечи.

— Приходи ко мне завтра, хорошо? Ну, как обычно… И я скажу, что со мной делать.

Мама отстранилась и некоторое время смотрела на меня. В её глазах был вопрос.

— Умеешь ты заинтриговать, - бросила она, направляясь на кухню.

Вот как в сказке, скрипнула дверь… Мама на цыпочках пробралась в мою комнату и забралась ко мне под одеяло. Положила голову на мою руку.

— Что хочешь сказать?

Я прикоснулся губами к её лбу, мой нос погрузился в её волосы. Я закрыл глаза.

— М-м-м… Мама…

Она положила ладонь мне на грудь, и мне пришлось отстраниться.

— Сделай мне подарок, пожалуйста.

— Ага. Фаина тебе не нравится. Кого хочешь? Кого-нибудь из моих подруг? Учти, Марион Котийяр я тебе достать не смогу.

— Ты говоришь так, как будто я помешан на сексе.

— На чём же ты помешан?

— Я помешан на тебе.

— Боже ж ты мой! – простонала мама – И за что мне такое счастье? Я – твоя мама. Ты хоть это понимаешь?

— Мама, а что – я заставляю тебя убираться в моей комнате, как Фаина, чтобы грязно домогаться?

— Я примерно такого и ожидаю. Мне заказать костюм горничной?

— Мама, перестань меня соблазнять.

— Я тебя соблазняю?! Ты заманил меня к себе в постель…

— Так, продолжай.

— Вот и скажи, зачем ты это сделал.

— Мам, я прошу сделать мне подарок.

— «Подарок». И какой тебе нужен подарок? Учти, я – не подарок.

— Это точно, мама… Ты – не подарок!

— Я тебя сейчас убью.

Она толкнула меня ладошкой в лоб.

— Только обещай, что ты его исполнишь.

— Щас! Я должна что-то исполнить?

— Да. Моё желание.

— Ага. Знаем, какие у тебя желания.

— Какие?

— Извращенческие.

Я задумался и тяжело вздохнул.

— Мама, я люблю тебя.

— Я как раз об этом и говорю.

— Мама, неужели ты думаешь, что я способен как-то тебя обидеть? Да я убью каждого, кто осмелится это сделать! Или… Ты ведь давно собиралась меня убить. Убей.

Мама с беспокойством посмотрела на меня.

— Ну, что ты такое говоришь, Олежек!

Она убрала руку с моей груди и обняла меня.

— Чего ты хочешь?

Непослушными губами я выдавил из себя:

— Мама, прошу… Разденься, пожалуйста…

— Что-о-о?!!

Я молчал. Она резко откинулась на спину и вперилась в потолок.

— Зачем? – спросила она глухо.

— Я хочу узнать, как пахнет твоя кожа.

Мама выдохнула так, как будто попала под холодный душ. Затем встала и подошла к единственному окну в моей комнате, за которым была ночь.

— Иди сюда, - сказала она вполголоса.

Часть 4.

Мама стояла у окна в длинной, ниже колен, легкой рубашке и при свете наружных фонарей сама словно светилась изнутри пепельным светом. Она смотрела на меня тёмными, в пол-лица зрачками. Распущенные волосы падали ей на плечи.

— Отвернись.

За моей спиной послышалось лёгкое шуршание. Затем – пауза, когда ничего не было слышно, кроме её дыхания.

— Можешь повернуться.

Мама стояла спиной ко мне в одних атласных гладких белых трусиках с силуэтом, изящным, как виолончель Гварнери. Какая девушка сравнится с ней своей фигурой? Она стояла с руками, поднятыми к своим плечам, с локотками, прижатыми к телу, прикрывая свою грудь. Хотя конечно, её груди мне и так не было видно. Она прикрывалась как юная девушка перед циничным взглядом врача. Мне подумалось, что грудь у мамы небольшая и изящная. Как хорошо, что на мне плотные спортивные трусы, которые зашнуровывались почти как корсет. Иначе при таких мыслях я неизбежно выдал бы себя, как похотливый осёл.

Я приблизился сзади к маме. Мне так хотелось вдохнуть запах её волос, но я опасался, что просто не смогу устоять на ногах. Мои губы приникли к её коже между шеей и плечом, которые тотчас покрылись гусиной кожей. Чтобы успокоить маму, я взял её за плечи сбоку. Я чувствовал тёплый поток, который поднимался от её кожи, неся едва уловимый сладкий аромат.

Поцеловал её в основание шеи, где выступала небольшая косточка позвонка. Затем стал опускаться всё ниже и ниже, и мои губы следовали вдоль позвоночника, а мои руки скользили по бархатистой коже её бочков. Когда мои поцелуи достигли её поясницы, я уже стоял на коленях, а мои руки обнимали её узкую талию.

Подавляя острые всплески животных устремлений, я сразу опустился ниже, и принялся медленно, наслаждаясь, целовать сгибы её ног с тыльной стороны. И позволил своим рукам лечь на округлые мамины колени. Мама вздохнула со слабым полустоном. Я опустился ещё ниже, и теперь фактически лежал у её ног, подавшись вперёд, целуя её ступни, затем пальчики ног. Я слышал мамино учащённое дыхание. Я попытался совершить восхождение своих губ по передней стороны её ног, но этот номер не прошёл.

— Олежек, только сзади.

Я поднял взгляд, и едва смог его опустить. Мама склонилась передо мной, по-девчоночьи прикрывая свою девчоночью грудь, а её пышные бёдра увенчивались возбуждающим треугольником изящных трусиков, подчёркивающих невыносимою притягательность её стройных ног.

Я встал на коленях сзади и опять припал к нежной коже на сгибе её ног. Затем всё-таки позволил прильнуть лицом к её бёдрам повыше колен и вдыхать запах её кожи, усиленный сомкнутостью её ног.

Встал, пошатываясь. Прильнул губами к плечу у основания шеи.

— Мамочка, спасибо…

Мама, после паузы:

— Отвернись, сыночек.

Я стоял к маме спиной, ожидая. Ничего не происходило. Мама просто стояла и наверное, разглядывала меня.

— Открой дверь, пожалуйста. Посмотри, отца там не слышно?

Я подошёл к двери, открыл её. За дверью была тьма и тишина. В этот момент мне на плечи легли руки мамы, которая неслышно приблизилась ко мне. От неожиданности я хотел оглянуться, но мама ладонями зафиксировала мою голову. Я почувствовал дыхание у своего уха и шёпот:

— Разденься.

Я был потрясён от маминых слов. На мне, кроме трусов, ничего не было. В горле мгновенно пересохло, в животе похолодело.Торопливо расшнуровал смирительную рубашку для своего сожителя. Снял трусы и опустил на пол. Выпрямился. Нечего и упоминать о том, что мой сожитель после этого совершенно потерял человеческий облик и вырос настолько, что вышел за пределы моей комнаты.

Ко мне сзади внезапно прижалось мамино обнажённое тело. Её живот прижался к моим ягодицам, бёдра к моим бёдрам. И я с дрожью почувствовал, как мамины груди, упруго приминаясь, прижались к моим лопаткам. Я боялся что-либо произнести, чтобы этот момент не оборвался от какой-нибудь непредвиденной случайности.

Мамины горячие руки легли на мои бёдра спереди. И принялись медленно подниматься вверх. В животе и горле у меня стали возникать короткие неконтролируемые спазмы. Затем я с ужасом почувствовал, как пальцы её правой руки достигли самых запретных высот. Они слегка поддели снизу источники моей мужественности и теперь неспешно и осторожно перебирали их.

Из глаз у меня буквально посыпались искры, и я не смог сдержать мучительного стона.

— Ты ведь хотел этого, правда? – прошептал мамин голос.

Я вспомнил то, что однажды вытворил в постели рядом с мамой, и застонал, теперь уже от стыда. Значит, мама тогда не спала и всё заметила! Я спалился тогда… Боже, какой я идиот!

Между тем, самый сладостный кошмар в моей жизни продолжался. Я видел, как три изящных тонких пальцев левой руки мамы с рубиново-красными ноготками, обняли за основание моего безумного пациента без смирительной рубашки. Не веря самому себе, я вновь застонал. Между тем, подушечки маминых пальцев, перебирались всё выше по моему окаменевшему стеблю.

— Мама!.. Мама!.. – пыхтел я, задыхаясь.

Маленький крабик-мучитель с красными коготками дополз до основания головки, почерневшей и готовой лопнуть в любую секунду. Один из пальчиков лёг на нижнюю часть стебля и слегка погладил здесь чувствительную кожицу. Раз, другой, третий…

Всё моё естество лопнуло, изверглось длинными белесыми струями, бившими во тьму коридора за пределами комнаты. Я услышал своё надсадное каркание, видел, как бьют и бьют извергаемые струи, чувствовал, как мамина правая рука сжимает источник моего наслаждения.

Затем я долго стоял, опираясь на дверной проём и приходя в себя. Очнулся от того, что мама, уже одетая, отстраняет меня, чтобы пройти. Она вышла из моей комнаты и оглянулась, чтобы что-то сказать, но в эту секунду поскользнулась на свидетельстве моего восторга. Чтобы удержать её, я бросился вперёд и поскользнулся тоже, невольно сделал подсечку, и мама упала на меня. Мы смотрели друг другу в глаза и тяжело дышали.

— Даже не думай, что так будет всегда, - произнесла мама, поднимаясь.

Я ещё долго лежал на полу в тёмном коридоре, не в силах подняться.

Часть 5.

Я рано проснулся и сразу задумался. То, что произошло вчера, было удивительной фантастикой. Другое дело, как к этому отнесётся мама. То, что она сделала для меня, было неслыханным подарком интимности. Но в то же время, она поставила себя в зависимость от моего отношения, от моих мыслей. В каких терминах молодёжь бы описала случившееся? «Мать по…ла сыну»? А вдруг она думает, что и я так же пошло думаю? Этого нельзя допустить!

Я дождался, когда отец встал и уехал. Затем сделал заказ по срочной доставке цветов. Вышел из дома и дождался, когда курьер привёз мне букет из девятнадцати прекрасных белых роз с умеренной интенсивностью запаха, только что распустившиеся. Когда мама проснётся и спустится на кухню, её будет ждать сюрприз. Со счастливой улыбкой на лице я отправился в универ.

Вечером я вернулся попозже, одновременно с отцом. Когда тот вошёл в кухню, то спросил удивлённо:

— По какому случаю праздник?

Я поймал мамин растерянный взгляд и небрежно ответил:

— У мамы день Ангела.

— Ангела… То-то я смотрю, вы оба как ангелы. Прямо светитесь. С чего вдруг?

— Пап, ну мы живём как кроты. Должен же быть в жизни какой-то праздник?

Я посмотрел на маму, и она смущённо отвела взгляд.

— Да всё правильно, сын. Это я просто ревную, что сам не догадался.

Далее мы ужинали все втроём. Я то и дело бросал короткие взгляды на маму. В отличие от нас с отцом, она аккуратно пользовалась вилкой и ножом. Я не мог оторвать взгляд от её рук, грациозно обращавшихся со столовыми приборами. Засмотрелся на то, как красиво тремя пальчиками мама держит гладкую ручку ножа. Мама перехватила мой взгляд и покраснела.

Боже, какой же я скот! Не нашёл ничего лучшего, как пялиться на мамины ручки. Я вскочил из-за стола и вернулся с принесённой бутылкой сухого вина.

— Давайте выпьем, генацвале! Сейчас принесу бокальчики.

Несмотря на все мои ухищрения, мама предсказуемо держалась от меня на дистанции. На все мои попытки приблизиться, мама мягко, но настойчиво отстранялась. Вновь накатила серая депрессия.

Я долго не мог решиться, но наконец-то собрался с духом и постучался в комнатку домработницы Фаины. Она сама открыла дверь.

— Олег Владимирович? Что случилось?

— Можно я войду?

— Да, конечно.

Я вошел и присел в небольшое кресло. Фаина стояла у двери и вопросительно смотрела на меня.

— Фаина, у меня к вам большая просьба… Точнее, вопрос. И просьба держать наш разговор в тайне. Согласны?

— Хорошо…

Я аккуратно положил несколько зелёных бумажек на край маленького столика.

— Олег Владимирович, Ваша мама хорошо мне платит. И как вы помните, я обязана исполнять любые Ваши желания.

Фаина смотрела на меня своим вышколенным холодным взглядом. Она стояла, чинно сложив в замок руки на животе, как примерная служанка.

— Это плачу я. За конфиденциальность. Никто не должен знать о нашем разговоре и о прочем.

— Безусловно, Олег Владимирович, Вам не о чем беспокоиться.

— Ммм… Фаина. Вы не могли бы дать мне мастер-класс, как… ммм… как правильно сделать приятное женщине… с помощью оральных ласк?

Глаза у Фаины широко открылись, затем она побледнела, но взяла себя в руки.

— Думаю… да… Да, смогу… Эту услугу оказать Вам?

— Мне.

— Прямо сейчас?

— Да нет, что вы… В субботу родители уедут к друзьям, и если бы вам было удобно…

— Да, конечно. Я всё поняла. Пожалуйста, не беспокойтесь, Олег Владимирович.

Она посмотрела на меня так, что я опустил взгляд. Впервые в её взгляде промелькнуло что-то человеческое. Что конкретно, я не разобрал. Встал и неловко выдавив «Спасибо!», вышел из комнаты.

— Олег Владимирович, вы позволите?

— Да, да, заходите пожалуйста.

Фаина вошла, осторожно притворила дверь, секунду постояла лицом к двери и обернулась в своей обычной униформе горничной.

— Фаина, присядьте, пожалуйста, - указал я на место рядом с собой на небольшом диванчике.

Фаина чинно присела на краешек дивана. Я прокашлялся.

— Честно говоря, я чувствую себя не в своей тарелке. Очень неловко. И вам, наверное, тоже. Если вся эта история вас отталкивает, то откажитесь, у меня не будет к вам никаких претензий. Я прошу прощения, если что не так.

Фаина придвинулась ко мне. Она улыбалась. Впервые на её лице я увидел настоящую человеческую улыбку. Она наклонилась к моему уху.

— Олег… Вы такой хороший! – прошептала она – не извиняйтесь. Я сделаю всё, что Вы захотите…

Ну вот. А что дальше? «Давайте начнём»? Не по-человечески это как-то. Я поднялся, подошёл к своему центру Сони, вытащил наушники и включил негромкую и приятную музыку. Обычно я под неё засыпаю. Подошёл к Фаине и подал её руку. Со счастливой улыбкой она поднялась, неожиданно исполнила прелестный книксен и положила руки мне на плечи. Я положил руку ей на талию, а другой придержал за спину. Мы начали медленный танец.

Я приблизил своё лицо к её волосам. Фаина неожиданно отстранилась, что-то проделала у себя на затылке и помотала головой. Заколка полетела на диванчик, а её тёмные волосы волной обрушились за спину ниже плеч. После этого, она с готовностью придвинула свою голову к моему носу. Её волосы пели свою, свойственную только этой женщине, песню. На секунду все мои остальные чувства отключились, и я покачнулся. Фаина смотрела мне в глаза.

— Олег, можно я Вас спрошу?

— Конечно.

— Вы хотите сделать приятное Вашей маме, да?

Я ничего не ответил.

— Олег, а хотите – я побуду Вашей мамой сегодня? Вы будете называть меня мамой, а я Вас – Олежик. И Вы сможете делать со мной всё, что Вы не можете делать с мамой. Но хотите это делать…

Её слова, как сладкая патока, проникали мне в мозг. Моё тело уже начало жить своей собственной жизнью. Левая рука уже двигалась по направляющей бюстгальтера под её платьем в направлении груди, а правая смещалась по бедру, нащупывая пояс, поддерживающий чулки где-то под её юбкой. С усилием я вернул руки в исходное положение. Всё так же негромко играла музыка. И я перешел в наступление.

— А я вам нравлюсь, Фаина?

— Олег… Знаете, со мной ещё никто так не вёл себя. Если бы Вы знали, как обращаются со служанкой! А Вы – настоящий рыцарь и джентльмен. Таких давно уже не делают.

— Да ладно, я просто вежливый мальчик.

— Просто вежливый мальчик уже бы меня… Гм…

— Вас… Как мой папа, да?

Фаина вздрогнула, остановилась и побледнев, посмотрела на меня. В её глазах была тоска и боль. Вот так. Не надо пытаться управлять мной. Я повёл Фаину в танце, и она машинально подчинилась.

— Фаина, извините. Не обращайте внимания. Расслабьтесь. Давайте пропустим по бокальчику хорошего вина?

Мы снова танцевали, уже слегка захмелев.

— Подумайте лучше о том, что сейчас хозяйский сынок будет делать вам куни.

Фаина прыснула и – удивительное дело – вся зарделась.

— И о том, что сейчас я буду исполнять ваши желания.

— Тогда… Поцелуйте меня.

В поцелуе Фаина прижалась ко мне.

— Потрогайте меня, Олег. Вам же хочется.

В танце мои руки продолжили делать то, от чего я их оторвал. Всё более откровенно и чувственно. Фаина закрыв глаза, обнимая меня за шею, слегка постанывала.

— Олежка… Не как твоему отцу… Гораздо лучше… Я сделаю… Хочешь?

— Фая, я хочу сделать это тебе, ты же знаешь…

Я поднял её на руки и отнёс на кровать. Она привстала и развернулась поперёк постели. Вполголоса, монотонно, словно во сне, произнесла:

— Олег, встаньте на колени. Целуйте ноги. Начинайте с лодыжек и поднимайтесь выше.

Постепенно поднявшись выше коленей, я сдвинул вверх юбку её форменного платья с белым фартуком. Прижал лицо к её бёдрам, затянутым в тёмные чулки. Нейлон концентрировал запах её кожи. Мой наркоманский нос втянул в себя деликатный и возбуждающий запах кожи женских бёдер. Медленно, с наслаждением полез выше. Над моей головой с шелестом сминалась юбка горничной. Затем – ммм! – мои нос и губы миновали резиночку чулков и прильнули к гладкой и нежной коже обнажённых бёдер Фаины.

— Целуйте здесь, Олег, - прошептала Фаина – особенно внутреннюю сторону бёдер… Поднимите мне ножку и согните в колене.

Наше шумное частое дыхание перемежалось со звуками моих поцелуев. На Фаине были чёрные, гладенькие, тоненькие, почти прозрачные трусики. Фаина, почти в полуобморочном состоянии, всё-таки продолжала исправно давать указания.

— Олег, вы знаете, где писечка. Нащупайте её губами и целуйте через трусики… Ммм… Помните её губами… Так… Ммм!.. Потритесь носом… А… Аа… Ааах…

Фаина открыла глаза и с шумом перевела дыхание.

— Олег… Теперь нужно снять трусики. Подождите!.. Ваша мама стеснительная, она не даст вам этого сделать. Накройте меня одеялом. Сейчас вы будете меня страстно целовать. В процессе запустите руки под одеяло и снимаете трусики. Хотя бы одну ногу нужно освободить. Делайте это быстро. Ммм… Ммм… Так…

— Залезьте под одеяло. Дальше всё будете делать в темноте, понятно? Обе моих ноги согните в коленях и разведите их…

Здесь, в темноте под одеялом, моё лицо находилось между ног Фаины, которыми она слега сжимала мою голову. Там, в тёмной глубине, пряталась её таинственная орхидея. Она уже была разбужена моими ласками. Я не видел её, но её одуряющий запах поднимался к моему лицу.

Фаина, прости, я не слышу, что ты говоришь. Я опьянён этим ароматом…

Внезапно, в лицо мне ударил свет.

— Олег!! О Боже! Твои родители вернулись! Я убегаю!

Торопливый цокот каблуков растаял в коридоре. Я стоял на коленях, зарывшись лицом в одеяло, чтобы никто не увидел моего лица.

Часть 6.

Я задремал, когда негромкие голоса в коридоре привлекли моё внимание. Осторожно выглянул из-за двери, и увидел такую картину. Мама и Фаина стояли около родительской спальни. Фаина стояла, заложив руки и прислонившись спиной к стене. Она повернула голову в сторону мамы и что-то довольно резко говорила. Слов было не разобрать. Мама стояла ко мне лицом с разгневанным выражением на нём. Было видно, что она перебила Фаину и жестикулируя, что-то говорила ей, и тоже в резких тонах. Затем повернулась и направилась в сторону лестницы. Фаина сделала шаг ей вслед и почти прокричала ей что-то в спину. Мама в ярости обернулась к ней, схватила её за руку, и, показывая пальцем в сторону моей комнаты, что-то ей выговорила. И ушла. Фаина постояла ещё и сокрушённо покачав головой, отправилась к себе в комнату.

Подождав некоторое время, я подошёл к комнатке Фаины и постучал. Она открыла дверь и отступила, пропуская меня.

— Фаина.

— Олег Владимирович! Я ничего. Я ничего Вашей маме не рассказала.

— Тогда можно узнать, о чём это вы говорили?

Фаина с болезненным выражением на лице кусала губу.

— Олег Владимирович, позвольте мне не говорить об этом. Мне это очень неприятно. Это личное.

— Извините, Фаина.

Я повернулся к двери. Фаина почти выкрикнула:

— А в конце я сказала ей, чтобы она перестала Вас мучить!..

Я обернулся и с изумлением уставился на Фаину. Она достала платочек, приложила к глазам и отвернулась. Я подошёл к всхлипывающей Фаине и обнял её за плечи. Совершенно не найдя, что сказать, я вышел.

Не часто мы ужинаем всей семьёй. Дождавшись такого события, сидя за столом, я небрежно сказал:

— Мам! Пап! А у меня для вас сюрприз!

Они оба недоумённо вперились в меня. Отец буркнул:

— Ну не тяни, сын! Сюрприз приятный?

— А то! Я заказал для вас ложу в театре. Классическая опера.

Мама побледнела, закусила губу, бросила быстрый взгляд на отца. Пристально посмотрела мне в глаза.

Отец закатил взгляд и крякнул.

— Классно, сын! Но знаешь, не смогу. Дел невпроворот. И вставать рано. Сводишь маму в театр? Ей будет приятно.

Мысленно я возвёл очи к небу и сложил ладони.

— Ну вот! Стараешься для вас!.. Заменю тебя, так и быть. С тебя должок!

Краем глаза я наблюдал за мамой и любовался ею. Не смог сдержаться и взглянул на неё. На побледневшем лице её сузившиеся глаза сверкали как у разъярённой пантеры. Не сводя с меня тяжёлого взгляда, она отпила из бокала минеральной воды и вышла из-за стола.

Посуду как обычно, собирал и мыл я.

Мы с мамой ехали в театр в такси. На мне был вечерний костюм настоящего денди с белой бабочкой. Что касается маминого наряда, то когда она спускалась в этом вечернем платье со второго этажа, мне показалось, что я нахожусь в салоне первого класса на «Титанике». Я стоял с открытым ртом, и наверное, имел вид конченного дебила. На маме было платье до пят глубокого синего цвета с открытым клином выреза на груди. И ещё оно переливалось ярко-голубым при каждом движении. На руках по локоть перчатки такого же цвета. Голубая диадема в волосах. На шее белое жемчужное ожерелье. В ушках серебряные жемчужные клипсы. Картину завершали изящные белые туфельки, пинавшие тяжелую ткань подола юбки. Я оперся рукой о столик в прихожей, чтобы не упасть под него.

На заднем сиденьи мне удалось подсесть поближе к маме, и я чувствовал тёплую упругую тяжесть её бедра. На её плечах была накидка из короткого серебристого меха. Мы разговаривали о каких-то пустяках. Я рассказывал анекдоты, и мама смеялась. Под предлогом того, что в салоне шумно, у меня была возможность приближать лицо к качающейся драгоценной клипсе и шептать маме на ушко. Я не чувствовал ни малейшего запаха духов. О Боже, мама сделала это для меня!

От её полуобнажённых плеч поднимался едва уловимый запах, такой знакомый, и такой чужой одновременно. К нему примешивался запах ворса от накидки, что придавало ощущениям какие-то неожиданные оттенки.

В театре взгляды мужчин намертво приклеивались к маминой фигуре, женщины кусали губы и теряли контроль над лицом. А я держал под руку и вёл сквозь толпу самую красивую женщину в мире.

В ложе мы были вдвоём, наши кресла стояли вплотную друг к другу. Громкая музыка забивала все иные звуки. Разноцветные прожектора полыхали на сцене. Делая вид, что смотрю на сцену, я боковым зрением смотрел только на маму. Видел, как улыбалось или хмурилось её лицо.

В перерыве мы под руку прогуливались в фойе. Разговаривая, не заметили, как очутились в дальнем его конце. Здесь была лестница со старомодными чугунными перилами, которая вела куда-то вниз.

— Мам, давай спустимся и посмотрим, что там?

— Зачем?

— Так интересно же!

— Всё-то тебе, маленькому, интересно, - рассмеялась мама – Ну, пойдем.

Внизу был полумрак. Смутно угадывались какие-то крупные тёмные предметы. Я заметил скрытое движение и демонстративно кашлянул. В то же время мимо нас, держась за руки, проскакала хихикающая парочка.

— Вот умеешь ты развить сюжет, - фыркнула мама – спустились в какую-то дыру, вспугнули парочку…

— Не вспугнули. Они просто решили не мешать нам.

— Не мешать нам что?

— Мне – не мешать любоваться тобой.

— Любуйся. Кто тебе мешает?

— Спасибо!

Я приблизился к маме и положил ладони на её обнажённые плечи.

— О, Господи! – простонала мама – Ты…

Она внезапно замолчала. Я прижался губами к её шее у самого плеча. Поцеловал её шею повыше. Ещё, ещё… Мама запрокинула шею, позволяя мне целовать её. Вместе с тем, она ладонями упиралась мне в грудь, не давая приблизиться. С участившимся дыханием, я достиг местечка у неё под ушком. И на секунду мамина клипса побывала у меня во рту, цокнув мне по зубам. Мама не издавала ни звука. Просто стояла и позволяла мне целовать её. С горечью осознав это, я выпрямился. В тишине было слышно, как мама негромко проглотила слюну.

— Всё? – холодно спросила она.

Повернулась и приподняв юбку, стала подниматься по лестнице. Я шёл следом, как оплёванный. Поднявшись, мы увидели напротив тройку каких-то мужиков, рабочих в халатах. Они смотрели на нас, переглядывались и во весь рот скалились. Мама раздражённо дёрнула головой и направилась к ложе, я подхватил её за руку. Сзади послышалось дружное глумливое ржание. Я резко повернулся и двинулся к этим ублюдкам. Но мама схватила меня за руку и с неожиданной силой уволокла меня прочь. Интересно, кто её научил делать болевой захват?..

Конечно, это против всяких правил, но в ложе я придвинул к креслам небольшой столик, достал из портфеля два хрустальных бокала и бутылку хорошего игристого вина, которую я тут же негромко открыл и наполнил бокалы вином. Мама иронично сказала, что мы пьём как бомжи на вокзале, но это она так пошутила.

Затем мы расслабленно ехали в такси по ночному городу. Затем по пустынной дороге в лесу. Затем я открыл дверь, и мы оказались в прихожей.

Мама небрежно сбросила свою накидку в креслице и подошла к зеркалу. Два светильника по обеим сторонам были единственным светом в прихожей. Она рассматривала свое отражение в зеркале, поправляя причёску. Глядя на меня через зеркало, она с неприятной усмешкой сказала:

— Я рада, что ты наконец-то распробовал свою служанку.

Кровь бросилась мне в голову. Фаина всё-таки… Мама словно прочитала мои мысли и презрительно улыбнулась.

— Нет-нет. Она молчала как партизанка. Я просто нашла в твоей комнате её заколку и… ещё кое-что её.

Ко мне наконец-то вернулся дар речи. Теперь я ликовал. Мама просто-напросто ревнует меня! Мама ревнует меня! Я подошёл к ней сзади.

— Мне приятно, что ты так говоришь.

Мама недоумённо приподняла бровь.

— Может, объяснишь, почему?

Я прижал ладони к её плечам. Вдохнул запах её волос… Я так давно не чувствовал его, что меня повело, и я едва устоял на ногах. Мама терпеливо ждала, глядя на моё отражение в зеркале.

— Потому что ты говоришь неправду… И ты не понимаешь, что такое мой Голод… Ты не понимаешь, что у меня ломка. Ты не понимаешь, что тот, кто подсел на морфий, уже никогда не подсядет на марихуану…

Я как изголодавшийся вампир, припал ртом к её прекрасной шее. От её открытой груди из-под синего марева платья поднимался тёплый, невыразимо чарующий запах. Мама, я – Парфюмер, и ты меня не обманешь… Твоё тело выдаёт тебя… Я закрыл глаза и простонал от наслаждения. Я опять начал говорить, и мама зачарованно слушала меня.

— На месте моего отца, я заставлял бы тебя одеваться так, как ты одета сейчас. И… наслаждаться тобой. Почему ты досталась этому…? Ммм…

Мой затуманенный взор упал на мамино отражение. Она смотрела на меня глубоким тёмным ждущим взглядом. Как корона императрицы, сверкала голубая диадема в её волосах.

— Разве ты не видела, как на тебя пялятся все: от мужиков до сопливых юнцов? Неужели ты можешь предположить, что ТАКОЕ можно на что-то обменять? Попробуй понять, что всё, что я делаю, я делаю ради тебя!

Кроме моего голоса, ничего не нарушало тишину уснувшего дома.

— Ты видела, как все они раздевают тебя глазами? И как дико они завидуют мне? А ты знаешь почему?.. Потому что я могу это сделать…

В тишине прозвучал тихий долгий стон расстёгиваемой молнии.

Часть 7.

Ультрамарин прекрасного маминого платья теперь только слегка удерживался на её полуобнажённых плечах. Я положил свои руки ей на плечи и взглянул в зеркало. Мама стояла выпрямившись, с холодным и отрешённым взором, достойным настоящей императрицы.

И тут я с беспощадной ясностью понял, что проиграл. Ещё там, в подвале театра. Любовь нельзя получить силой. Нельзя забрать то, что тебе не принадлежит. Иначе ты будешь ничем не лучше, чем те раздолбаи-рабочие в театре. Мама даст мне всё, что я захочу, но это будет всего лишь насилием, всего лишь грязным вымогательством. Мой болезненный стон раскаяния слился со звуком сходящегося платья. Я отступил на шаг и опустился на колено.

Мама быстро обернулась и с изумлением и беспокойством смотрела на меня сверху вниз. Я взял её руку и поднёс к своим губам.

— Мама, прости меня…

Встал, не поднимая взора, и побрёл к лестнице. Поднявшись наверх, напротив закрытой двери родительской спальни, я бросил взгляд в сторону прихожей и застыл. Мама держалась рукой за столик, и приложив ладонь к лицу, плакала. Еёопущенные плечи сотрясались от рыданий.

Я прошёл подальше и прислонился спиной к стене. Ну вот что я за паразит-то такой! Картина страданий мамы была непереносима. Я стоял и бился затылком о стену. Внезапно я понял, что я должен исправить свою ошибку, и я понял как.

Быстрым шагом я спустился в прихожую, подошёл к маме, взял её за руку и решительно потянул за собой. Остановился, достал свой накрахмаленный денди-платок. Убрал её руку с заплаканного лица и принялся промакивать слёзы. Затем сложил платок, прижал его к маминому носу, как это обычно делают детям:

— Давай, сморкайся.

— Зачем? – плачущим голосом пролепетала мама.

Она говорила в нос, потому что он был сжат моими пальцами.

— Нет времени объяснять. Просто сморкайся.

— Да ну тебя!

— Ну, как хочешь. Моё дело предложить.

Я шумно высморкался в свой платок. Мама посмотрела на меня усталым, но уже проясняющимся взглядом. Но смотрела как на тяжелобольного.

— Боже, ну какой же ты балбес! И почему я не убила тебя до сих пор?

Когда я повлёк её за руку к лестнице, она повторяла:

— Олег! Ну что за… Куда ты меня тащишь?

Я обернулся и сделав большие глаза, приложил палец к губам. Высоко поднимая ноги, на цыпочках, приоткрыл дверь в спальню родителей и заглянул. Из спальни доносилось похрапывание отца. И с громким «Тс-с-с!!», притворил дверь.

— Олег…

— Тс-с-с!

Я дотащил упирающуюся маму до своей комнаты и затолкал её внутрь.

— Олег, что ты такое творишь?

— Я только что похитил тебя.

— Это да! А зачем?

— Как это зачем? В продолжение банкета. Вино и танцы до утра. О! Вино ещё осталось. Мам, только не говори, что готова меня убить!

— Я как раз решаю, каким способом это сделать.

— О! я знаю один способ…

Из кресла, куда упала мама, раздался обречённый стон.

Играла тихая музыка. Мы танцевали. В своих руках я держал самое ценное, что есть на свете: лёгкое и гибкое тело моей мамы.

— Мама… Я не помню, что бы ты когда-нибудь танцевала со мной…

— Я танцевала с тобой, сын. Поверь мне. Это было на пятом месяце.

— Да… Как давно это было…

Мама фыркнула. Затем как-то по особому вкрадчиво поцеловала меня в лоб.

— Расскажешь, что у вас было с Фаиной?

— Не могу.

— Почему?

— Да какой из меня рассказчик. И потом, в этом замешана честь женщины. А ты действительно хочешь это узнать?

— «Честь женщины». Дааа… Заинтриговать ты умеешь.

Она была разочарована и печальна.

— Мама, я счастлив!

— Правда?

— Я счастлив прямо сейчас, прямо в эту секунду. И я не верю своему счастью. Я столько времени провёл с тобой. Это фантастика! А держать в руках такое сокровище, как ты – это вообще за гранью добра и зла.

— И этот человек говорит, что не умеет рассказывать…

В комнате царит полумрак. Светятся разноцветные огоньки музыкального центра. Льётся из окна рассеянный лунный свет. Постукивают каблучки белых туфелек. Тихий шелест платья, которое в лунном свете кажется чёрным. Моя рука лежит на его широком гладком поясе на талии. Рука лежит на полуобнажённом мамином плече. Мамина головка лежит на моей груди, а я вдыхаю неповторимый аромат её волос. И только иногда к сердцу подкатывает страх. Страх, что это когда-нибудь закончится…

Та же самая музыка плыла в моих ушах, когда я лежал на кровати с наушниками. В дверь постучали, и она открылась. Мельком заметив строгий наряд горничной, я произнёс:

— Да, Фаина, заходите.

Затем, не веря своим глазам:

— Мама! Ты обалдела!

Мама стояла в позе вышколенной горничной и задорно улыбалась. Затем подбежала ко мне, и взяв меня за шею, принялась трясти.

— Или ты расскажешь, что у вас было с Фаиной, или я тебя сейчас задушу.

— Караул, меня душит мама в образе горничной! Пора принимать галоперидол!.. Мама, ты же знаешь, я не могу!

— Да-да. «Честь женщины». Ещё один рыцарь не очень круглого стола. Ты не можешь? Я тебе помогу.

Она положила руки ко мне на плечи и приблизила своё лицо. Она смотрела прямо мне в глаза, и её губы почти касались меня и шептали.

— Представь, что я – Фаина. Просто делай так, как было тогда.

Это стало настоящим испытанием. Мама применяла ко мне свои женские уловки, которым просто не было сил противостоять. Но я ещё сопротивлялся.

— Мама, тебя настолько одолевает обыкновенное женское любопытство?

— Необыкновенное. Потому что это ты его возбудил.

— Мама, ты понимаешь, есть тайны, которые просто не позволяют себя раскрыть. Как у Эдгара По, помнишь?

— Знаешь, меня очень интригует тайна трусов моей служанки в твоей комнате в стиле Эдгара По. И каким образом это касается меня.

— Ты ревнуешь!

— Мне это просто интересно.

— Мама, поверь, я говорю правду. Я всё делал только ради тебя. Можешь спросить у Фаины.

— Уже спросила. Она говорит то же самое. Вы оба несёте этот непонятный бред. Да ещё она наговорила мне всяких дерзостей.

— Мама, эта тайна не сделала никого счастливым. Ни меня, ни Фаину. И тебя тоже не сделает.

Мама поднялась.

— Ну что ж. Фаина будет уволена.

— Это несправедливо!

— Очень даже справедливо. Она дерзкая.

Мама опять подсела и наклонилась ко мне.

— Сделаешь это ради прекрасной дамы, а, рыцарь? – прошептала она с торжествующе-ироничной улыбкой и подмигнула.

Во мне нарастал гнев.

— Так ты побудешь моей горничной, да, мама?

— Вот именно. Хочется узнать, как рыцари обращаются со своими прекрасными служанками. Это она тебя назвала рыцарем.

Мы поднялись с кровати. Я подошёл к маме.

— Как обращаются? Думаю, что они их распробывают, мама.

Я положил ей руки на плечи и посмотрел в глаза.

— Раз ты так этого хочешь… Я буду делать с тобой то же самое, что с Фаиной. Пока ты не скажешь «хватит!». Я называю тебя Фаиной, ты меня – Олегом и на «Вы». Договорились?

Я видел, как мама побледнела. Она вдруг становилась моей всамделишней рабыней, но отступать не желала.

И эта странная игра началась.

Часть 8.

— Фаина, расслабьтесь, пожалуйста, промурлыкал я, обнимая её за плечи и подводя к столику с двумя бокалами и бутылкой вина.

Я отчетливо чувствовал, как вздрогнули её плечи, как она вся дрожит. Я подал ей бокал. Она приняла, поднесла к губам и, закрыв глаза, стала отпивать от него. Я любовался, глядя на коралл её губ, оттенённый холодным сверкающим хрусталём. Смотрел, двигается её горлышко, подавляя желание немедленно впиться в него жадным поцелуем вампира. Смотрел, как беспокойно дрожат ресницы сомкнутых век.

Она кашлянула, прикрыла рот ладонью, отставила бокал. Я не пил. Я любовался ею, и алкоголь здесь был просто лишним.

Пульт в моей руке прибавил громкости приглушённым аккордам. Я положил руку ей на талию и повёл в танце. Словно очнувшись, она подняла на меня глаза. Я никогда не видел в них такого беззащитного выражения.

— Фаина! Посмотрите мне ещё в глаза. Расслабьтесь, я не сделаю вам ничего плохого.

Она всё ещё была напряжена.

— Представьте, что это не вы должны исполнять мои желания, а я ваши. Что мне сделать для вас?

— Не знаю. Я не могу этого себе представить.

Я положил ладонь на её шею сзади, и мои пальцы погрузились в её волосы. Удерживая её голову в запрокинутом положении, я внимательно посмотрел на её губы.

— Мне нравится смотреть, как вы говорите. Скажите что-нибудь.

— Что-нибудь.

Её губы шевельнулись и на миг обнажили жемчужные зубки. Я убрал руку с её талии и провёл пальцем по её нижней губке. Провёл по верхней губке. Заставил её нежные губки полуоткрыться.

— Поцелуйте меня.

Я опять повёл её в танце.

— Пожалуйста, прошу вас.

Она прикоснулась к моим губам своими. И я немедленно овладел ими своим ртом, прижав к себе её стройное, трепещущее в моих руках тело. Когда я просунул в её ротик свой язык, она тихо простонала. Её язычок соприкоснулся с моим. Нас обоих подхватила эта тихая чудесная музыка и чарующий танец наших соприкасающихся в танце тел.

Чёрт возьми, но я же не железный… И стоит мне лишь только ощутить её запах, запах её волос, как я съеду с катушек. Я это знаю…

Наши губы разъединились, и мы оба напряжённо дышали. Она не смотрела на меня, её глаза были полузакрыты.

Моё тело опять начало жить своей личной жизнью. Правая рука, сантиметр за сантиметром принялась сползать вниз. И ощущать всё более новые подробности скрытого под униформой горничной, тайного мира желанной женщины. Другая рука уже держала её под мышкой и пробиралась к груди. Но потому, как напряглось её тело, я каким-то шестым чувством понял: сейчас. Сейчас всё будет кончено. Я ослабил свои руки и вновь подхватил её безупречным движением кавалера-танцора.

Она попыталась спрятать её лицо, но я вновь овладел её ртом, и мир опять поплыл, растёкся в одно, растянутое по времени сладостное мгновение. В этот раз наше дыхание было сбито окончательно. Я терял контроль над собой. Моё обоняние самостоятельно нашло то, что искало. Задыхаясь, я отдался сладостному ощущению прикосновения её волос, её аромата, её колдовству.

Она тихо вскрикнула, когда взметнулись вверх её волосы, а я внезапно подхватил её, одним движением, такую воздушную, и в мгновение ока оказался у своей кровати. И вот я стою и не могу поверить в свой невероятный сон, видя как она лежит передо мной навзничь поперёк кровати.

Не помню, как я опустился перед ней. Я чувствую лишь, как мои руки и моё лицо прикасаются к её коленям. Чувствую, как через ячейки нейлона её чулок пробивается сконцентрированный запах её кожи. А выше её кожа пахнет уже по-другому. Нет, я не лезу выше. Я дотягиваюсь до её талии и стягиваю её с постели за пояс ниже, заставляя задираться подол её форменной юбки.

Её ноги напрягаются, она пытается встать, но это невозможно, потому что они зажаты в капкане моих рук и ног. Ещё одним движением я стаскиваю её ещё ниже. Поднимаю подол юбки и ныряю под него. Мои губы и нос оказываются прижатыми к нежной коже бёдер выше чулок. Я целую их, вдыхаю аромат кожи, снова целую… Мне кажется, я не смогу этого вынести. Я умираю…

Во мне уже нет почти ничего человеческого, когда под моими руками и под моим лицом колышутся, изгибаются, извиваются непереносимо красивые, бархатные и упругие бёдра, каждая клеточка которых кричит: возьми меня!

Как лунатик, я иду на запах. Этот чарующий аромат идёт из-под тонкой материи трусиков. О, какой это неповторимый, безумный влажный аромат любви! Мои губы прижимаются к тонкой как паутинка материи, под которой скрывается то, что заставляет все мои чувства агонизировать. Своими губами я уже чувствую ЕЁ…

— Олег, хватит. Хватит! ХВАТИТ!!!

От неожиданного сильного толчка я отлетаю к стене, стукаюсь об неё затылком. Сидя на полу, мешком приваливаюсь к ней, закрыв глаза. В моих глазах вспыхивают и гаснут звёзды, как огни салюта. Это не от удара. Это умирает моя недолгая сладостная, моя нереальная реальность. Как больно…

Я на коленях подползаю к постели, и утыкаюсь лицом туда, где еще чувствуется тепло желанного тела, где ещё не погас тихий отзвук любви…

Слышу, как мама приводит в порядок свою одежду. Мой голос звучит глухо.

— Тебе понравилась эта игра, мама?

— Мне? Очень. Ты был так сказочно нежен… с этой шалавой. Я только одного не пойму: почему вы оба говорите обо мне? При чём тут я?

— А ты просто не знаешь главного.

Мама уже подошла к двери, когда услышала мой шёпот. Она остановилась и ожидала, что я скажу.

— Понимаешь, это ведь тоже была игра. В самом начале Фаина сказала мне: А хочешь, я побуду твоей мамой? И я дам тебе то, что она никогда не даст тебе…

Я сполз на пол, отвернувшись, подтянув колени и положив на них руки.

— Вот только эта игра не состоялась. Я лишь попросил Фаину дать мне мастер-класс. Только не спрашивай, чего и зачем.

Я сидел, опустив голову на руки, чтобы мама не могла видеть моё лицо.

Часть 9.

В этот раз мы ужинали втроём. Отец быстро ушёл смотреть телевизор. Мама сидела с каким-то отрешённым выражением на лице и как будто ничего вокруг не замечала. Я поцеловал её в лобик и удалился к себе.

Я сидел за компом, когда в комнату, даже не постучав, ворвалась мама. За руку она тащила упирающуюся Фаину. Мама была явно вне себя. Она захлопнула дверь и закрыла её на защёлку. Фаина стояла, сложив руки в замок и опустив глаза. Мама, толкая её в спину, подвела к окну.

— Мама! Что слу…

— Подойди сюда. Ты должен мне помочь.

Ничего не понимая, я встал из-за стола. Мама решительно надавила на плечи Фаины и буквально пригнула её к подоконнику.

— Подходи, подходи. Не бойся. Вот хорошо. Теперь…

У меня глаза полезли на лоб, когда мама задрала юбку Фаины до пояса. Фаина тихонько поскуливала. Голова у неё была опущена сложенные руки.

— Мама! Ты обалдела? Ты что творишь?

На подоконник рядом с Фаиной шлёпнулась упаковка презерватива.

— Возьми её.

— Что?!

В следующий момент мои штаны оказались спущены до колен, и я остался в одних трусах и рубашке. Мама положила руку мне на плечо.

— Возьми её, сын. Тебе же нравится. Невооружённым глазом видно, что нравится.

Фаина хныкала, опустив голову на руки.

— Я уйду от вас! Я ухожу!

— Сначала деньги отработаешь.

— Давай смелее. Бери её! Вон, ты уже готов.

Видя, что мама капитально разозлена, я пошёл на хитрость. Захрустел упаковкой презерватива.

— Мама, ну ты бы вышла, что ли.

Фаина всхлипывала и шмыгала носом на подоконнике. Щёлкнула задвижка, и мама вышла из комнаты. Я мял пальцами хрустящую упаковку, не в силах отвести взгляд от Фаины в её вызывающе-покорной позе, от её стройных ног в чулках со стрелками, от попки, обтянутой белыми трусиками. С трудом проглотил вязкую слюну.

Упаковка шлёпнулась обратно на подоконник. Я натянул штаны, вернул на место юбку Фаины, разогнул её и повернул к себе. Вынул из кармана свой денди-платок и вытер её мокрое лицо. Она упала мне на грудь и зарыдала. Я же, как мог, пытался замаскировать в штанах последствия маминого демарша.

С трудом успокоил зарёванную девушку, подвёл к двери и велел отправляться домой. В коридоре у окна стояла мама и, судя по тому, как сотрясались её плечи, тоже плакала. Ну что за день-то сегодня такой!

Она всхлипывала у меня на груди.

— Мама… Мама… Прости меня. Я так тебя люблю!

— Да… И это моя главная проблема, сын…

— Это не проблема, мам. Я не буду больше тебя доставать. Ты же мне вот купила Фаину, - улыбнулся я.

— Которую ты используешь как меня.

— Ну…

— Молчи. Балбес.

И она отправилась к себе.

И я действительно больше не подходил к маме на кухне и не приставал к ней. Мне хватало мимолётного потока воздуха, чтобы как пёс, украдкой смаковать её становящийся всё более незнакомым запах.

В тот вечер мы все как обычно, расползлись по своим комнатам. И я как обычно, с выключенным светом сидел за компом.

Вошла мама и притворила дверь. Сложила руки за спиной, опершись о дверь. Наклонив голову, посмотрела на меня.

— Мама, что…

Она обернулась и щёлкнула задвижкой. У меня внутри всё внезапно похолодело. Она молча подошла к окну. На ней были джинсы и клетчатая рубашка поверх, которую она принялась неторопливо расстёгивать. Не чувствуя под собой ног, я подошёл к ней сзади.

— Всё приходится делать самой, - как бы про себя, тихо пробормотала она, сбросила рубашку на кресло.

Теперь она стояла в джинсах и бежевом лифчике. Щёлкнула застёжка и коротко пропела молния. Держась рукой за подоконник, она освободилась от брюк и теперь стояла у окна в одном белье и в белых носочках. Как-то зябко обняла себя за плечи.

Прикоснувшись к её плечам, я ощутил, что она дрожит. Она обернулась. Закрыла глаза и отвернула лицо в сторону. Руки внизу сцеплены в замок.

— Мама!.. Ты прекрасна…

Я погрузил лицо в её волосы… они на казавшиеся нескончаемыми минуты стали источником наслаждения. Наслаждения, замешенного на мучительной ностальгии. Я ощутил, как вздрогнула стройная шея от моих почти воздушных поцелуев.

— Олег! – прозвучал в моих ушах шёпот.

Я слышал её учащённое дыхание, а затем её пальчики быстро расстегнули мою рубашку, сдёрнули её с меня, и она полетела на пол.

— Я не могу поверить, мама!..

— Я настоящая, - шепнула она мне в ухо и поцеловала его – Тебе больше не надо играть в игры с ней.

У меня всё плыло перед глазами, и, ориентируясь только на её шёпот, я отыскал где-то в пространстве её губы. Когда кончики наших языков соприкоснулись, я услышал её лёгкий стон. Мои руки отыскали её грациозную гладкую спинку, ощутили её стройную гибкость, притянули к себе.

— Не могу поверить, что держу тебя в своих руках! И мне это не снится… Ты вся помещаешься в моих объятиях…

От неё исходил тёплый аромат, несравнимый с ароматом духов.

— Не уходи, пожалуйста… Побудь со мной ещё немного!

Чтобы почувствовать её всем телом, я избавился от своих спортивных штанов. Теперь мы стояли прижимаясь друг к другу, и наши бёдра соприкасались. Мне вдруг пришло в голову, что отец и не подозревает, чем мы здесь и сейчас заняты. Я представил, чтобы он подумал, когда увидел эту картину. И эта мысль усилила моё нелегальное наслаждение, когда мама подарила мне второй поцелуй.

— Мне хочется съесть тебя. Прямо сейчас. Мама, можно мне… теперь спереди?

Мои губы начали проделывать дорожку от её ключиц вниз. Я прижался к её животику, и она ойкнула, когда кончик моего языка проник в её глубокий пупок.

— Олежка, ты маньяк! – выдохнула она.

А я уже одуревал, целуя её бёдра в нескольких сантиметрах от возбуждающе–невинных белых атласных трусиков. Закрыв глаза и раскачиваясь, как старый куритель опиума, я приблизил своё лицо к ним и неминуемо бы уткнулся в их манящий треугольничек, если бы её руки не обняли мою голову и не потянули бы вверх. Я встал, и первым моим порывом было…

— Не смущайся, - прошептала мама, обнимая меня за шею – это нормально для молодого сильного мужчины.

Я побагровел. Да уж, скрыть такое было уже невозможно.

— Мама, извини… Я просто скот.

Мама тихонько засмеялась и шепнула мне на ухо.

— Это так приятно, что ты так на меня реагируешь.

Она погладила меня по волосам.

— Я вижу, как ты часто ты смотришь на мои руки. Хочешь, я повторю тебе ЭТО?

Хочу ли я?! У меня перехватило дыхание, и я не смог просипеть даже одного слова. Мама наклонила мою голову и дотянулась губами до мочки моего уха.

— Мы сделаем по-другому, - едва слышно шепнула она.

Часть 10.

— Нам нужно исправить одну ошибку… Время нельзя вернуть. Но мы попробуем… Ты пригласишь меня в театр?

В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Но это была уже совсем другая река. Потому что в этот раз была Игра.

Неправда, что нельзя повторить то, что было. Можно. Но теперь уже в совершенно новых, осознанных красках. Я вновь ощутил себя стоящим у подножия лестницы салона первого класса «Титаника», когда мама в своём сногсшибательном наряде спускалась ко мне. И вновь на заднем сиденье элитного такси я подносил лицо к раскачивающейся жемчужной клипсе на мамином ушке. И запах ворса серебристой накидки непредсказуемо смешивался с запахом кожи её плеч.

Теперь я наслаждался тем, как при виде нашей пары бледнеют и искажаются лица женщин, и как суживающиеся глаза мужчин скользят по маминой фигуре, по её лицу, по её волосам. С какой завистью они бросают на меня свои взгляды. А мама наверняка улавливала ещё и зависть в глазах женщин, когда они смотрели на меня. Мы оба словно сошли с призрачного «Титаника», чтобы одним своим существованием бросить вызов времени.

И снова гремела музыка, и разноцветные всполохи со сцены достигали нас. Но в этот раз нас не занимало действие на сцене. Сладко сжималось сердце, когда под моим взглядом, мама оборачивала ко мне своё лицо, и её потемневший от расширившихся зрачков взгляд вызывал во мне содрогающуюся от сладостной надежды пустоту.

И те самые театральные рабочие были на месте, когда мы спускались по старинной лестнице в подвал. Я слышал их крадущиеся шаги на ступенях, когда мы остановились в пыльном сумраке подвала, и наши губы встретились. Они слышали, как в ответ на мой восторженный стон, тихо простонала мама. Я вдруг представил себе, как мама, великолепно красивая и недоступная, стоит здесь в подвале, окружённая приближающимися жадными подонками, как она оказывается во власти тянущихся к ней отовсюду грязных, потных, жадных рук. Как это быдло, отталкивая один другого, стремится удовлетворить свою похоть с ранее недоступным ангелом, упавшим с небес. Картина эта вызвала во мне какое-то болезненное-возбуждающее чувство и обожгла. Я не мог понять, почему мне хотелось чувствовать её беззащитность и вместе с тем утончённо мучить её.

Я нежно обнял её и быстро повёл наверх. Рабочие уже стояли наверху и мрачно смотрели на нас. В их глазах ясно читались обуревающие их вожделение и зависть. На этот раз они молчали.

У наших лиц лопались пузырьки шампанского. А когда я потянулся губами к маминому ушку, внезапная вспышка света, отразившаяся в бокале, ослепила меня. Надо же, какой-то папарацци поймал нас!

Затем всё так же по нам пробегали пятна света фонарей на ночных улицах а ветви деревьев своими ладонями пытались заслонить от нас звёзды.

Я открыл дверь, и мы вошли в прихожую. В темноте мама подошла к столику с зеркалом. Она протянула руку, и вспыхнул свет двух светильников по обеим сторонам от него. Я подошёл к ней сзади и заглянул в её отражение.

— Мама, что ты делаешь со мной… – прошептал я.

Ты сама придумала эту игру, мама… Я положил руки ей на талию и прижался губами к косточке у основания шеи, сдвинув жемчужное ожерелье. Выглянул из-за её плеча. Увидел, как пальцы моей руки дотрагиваются её губ. Как приоткрывается немой коралловый призыв её ротика.

Я хочу наслаждаться тобой, мама. И как тогда, я не буду тебя раздевать.

Мама подчиняется движению моих рук и оборачивается, чтобы позволить мне впиться в податливую готовность её губ. Мои руки касаются её гибкой спины, затем опускаются, проходят по бокам, ложатся на талию, огибают вызывающую выпуклость бёдер – по мере того, как я опускаюсь перед ней на колени.

Я поднимаю голову и смотрю на неё сверху вниз. Она стоит выпрямившись, и её причёску венчает корона сверкающей диадемы. О, я знаю, как следует себя вести с такими шальными императрицами.

Сгибаюсь и прикладываюсь к носкам белых туфелек. Позволяю себе продвинуться повыше, целую лодыжку в тёмном нейлоне, сгиб лодыжки. Целуя её ножки по очереди и со всех сторон, приподнимаю плотную материю её платья, которая лежит на моём лице. Неожиданно, две руки в тёмно-синих перчатках подхватывают подол с двух сторон и удерживают его. Приподнимают повыше так, что я могу припасть к обалденным коленям, оттенённым полупрозрачным нейлоном. От вида не менее потрясающих ножек, уходящих в загадочную темноту ещё выше, у меня всё внутри напряглось.

Я вдруг подумал, что всё это происходит на виду у всего дома. По крайней, мере, из спальни родителей прихожая отлично просматривается. И если бы в спальне отец просто приоткрыл дверь и выглянул, он бы увидел…

…Он бы увидел, что его сын в безупречном вечернем костюме целует ноги его жены, которые она постепенно обнажает, задирая подол своей юбки. Стоя, опираясь сзади на столик в неярком свете прихожей, в роскошном наряде волшебной феи.

Он бы увидел, как лицо сына зарывается в мерцающие нейлоном, вызывающе-стройные бёдра его супруги, как начинают дрожать её руки, как руки сына гладят её ноги с противоположной стороны. Он бы увидел, что ноги обнажены уже настолько, что видно, где тёмной лентой заканчиваются чулки, подхваченные чёрными стрелами подвязок. Как сын, с выражением неземного блаженства на лице, целует обнажённую кожу её ног. Как он пытается погрузить своё лицо в уже начинающие двигаться волны её бёдер…

Моё лицо приникло к тёмной тонкой гладкой материи. Мама, я – Парфюмер… Я всё знаю о тебе. Я знаю, что ты испытывала в течение дня. И как теперь твои желания проявляются передо мной, как кадры фотоснимка в красном свете фонаря… Позволь моим губам прильнуть к источнику моей жизни, к притягивающему меня магическому порталу. Я уже ощущаю ЕЁ своими губами… Как вдруг повлажнела эта токая граница между мной и ЕЮ! Может быть, от моего рта, а может…

. ..С наблюдательного пункта наверху отцу было бы видно, как его жена обхватила голову сына руками, эротично оттенёнными тёмными перчатками по локоть, как немом крике запрокинула голову назад, как вдруг разошлись её высокие бёдра, как уже не в силах сдерживаться, она застонала…

— Олежек, Олежек!..

В окружающем меня тумане перегруженных чувств, я с трудом открыл глаза. Мама потянула меня к себе. Быстро повернулась ко мне спиной.

— Расстегни платье.

С прозвучавшим на высокой ноте «Ааах!», оно распалось. Волнообразными движениями бёдер мама освободилась от него и отбросила на пуфик. Выпрямилась, прижимая руки к груди. По-девчёночьи, как тогда.

— Разденься.

Свет в прихожей погас, но он не был нужен, когда рука в тонкой перчатке потянулась ко мне, и когда самая непокорная часть меня оказалась прижата сверху к горячей влажной ткани. А потом две мягкие стройные колонны ног сомкнулись. Я всем телом прижался к горячей и гибкой спине и неконтролируемо двинул своими бёдрами. И в полумраке через плечо мог видеть, ЧТО руки в тонких перчатках делают со мной. Та же самая невероятная картина отражалась и в зеркале напротив. Когда я увидел в отражении её грудь, у меня закружилась голова. А когда её бархатная припухлость оказалась под моими руками, и тёплая косточка соска ткнулась мне в ладонь, между нашими сомкнутыми телами возник горячий нескончаемый гейзер…

Я очнулся, сидя у её ног, прижавшись лицом к бархатистой коже на сгибе колена. Пока вдруг по моей щеке не потекло что-то холодное и липкое.

Часть 11.

Прихожая встретила меня ароматом роз, которые стояли на столике перед зеркалом. Ночью я сделал заказ и ждал его на улице, потому что это было необходимо.

То, что произошло с нами накануне, было просто безумием, сродни опьянению, и поэтому я испытывал волнение от предстоящей встречи. Волнение от того, что может быть, я как-то невзначай задену её чувства или проявлю невольную бестактность. Вероятно, и мама испытывала нечто похожее, но ей, как женщине, было гораздо сложнее.

Она была на кухне и стояла ко мне спиной, что-то делая на кухонном столе. Мне кажется, что она так сделала специально, чтобы избежать моего взгляда. А может быть, чтобы скрыть смущение. А может, она просто боялась увидеть меня в образе победителя, в образе завоевателя. Мама, тебя нельзя завоевать…

Подошёл, бережно взял её руку, опустился на колено, прижал к губам, закрыл глаза.

— Мама, я люблю тебя…

Я целовал её пальчики. Она обернулась и прикусив губу, как-то странно посмотрела на меня сверху вниз. Я понял, что она сдерживает слёзы, поднялся и обнял её. Она спрятала на моей груди лицо с глазами, наполненными слезами.

— Олег, ты… Ты такой хороший…

— Мам, да что ты! Перестань! Балбес я, больше ничего. Вот… Это денди-платок. Не надо плакать.

— Олежка, Олежка, - повторяла она – Что ты делаешь! Ведь так нельзя…

— Если нельзя, но очень хочется…

— Только не пошли, пожалуйста!

Я прикусил свой язык.

— Мам… Извини!

Я принялся целовать её мокрые от слёз глаза, так что она была вынуждена закрыть их.

— Олееежек! Ну почему ты такой?..

— Какой, мам?

— «Мам». Вот именно. Я твоя мама, Олежек. Это ты понимаешь?

— Понимаю.

Я не удержался и приник губами к её шее за ушком.

— Ммм… Перестань, наконец меня целовать. Ну, пожалуйста! Я, в конце концов, замужняя женщина.

— Да… Ну и что?

— Ну скажи, что мне с тобой делать?

— Ничего. Просто позволить мне быть рядом с тобой. Просто смотреть на тебя. Просто видеть твои глаза. Я хочу, чтобы ты была счастлива, мама. Всё остальное неважно. В мире нет никого, кто бы любил тебя сильнее меня.

— О, Господи! Как ты меня измучил. Твоя Фаина велела мне прекратить тебя мучить. А ты? Что ты делаешь со мной?

— Мама, Фаина не моя. Это ты её придумала. Она мне не нужна, ты же знаешь.

Я с трудом отстранился от неё. Сел за стол и прижал ладони к лицу.

— Прости. Всё верно. Какое право я имею вторгаться в твою жизнь.

Встал и побрёл в сою комнату.

— Поешь, куда ты пошёл! – с болью крикнула мама мне вслед.

Кажется, она плачет. Ну, что я за урод…

Я лежал на кровати, ничком уткнувшись в подушку. Мама, я помню твой волшебный аромат. Его невозможно воспроизвести, его невозможно забыть. У меня ломка. Я умираю…

Мама вошла в комнату и присела ко мне на кровать. Я перевернулся, чтобы посмотреть на неё. Она смотрела на меня с нежностью и беспокойством.

— Утром, когда отец уедет, зайди ко мне, - тихо сказала она, и тут же вышла.

Я был поражён. Мама явно что-то задумала.

Я плохо спал эту ночь, просыпаясь от каждого шороха, и с трудом дождался утра. Наконец, послышался шум отъезжающей машины. Я накинул халат и пробрался в спальню родителей. Присел на широкую кровать. Мама лежала под тонким одеялом и смотрела на меня.

— Мама… – я прикоснулся губами к её ручке и вопросительно посмотрел на неё.

— Хочешь меня поцеловать? – неожиданно произнесла она.

Я молча смотрел на неё, не понимая, к чему она клонит.

— Мама, прости. Я не буду больше…

— Хочешь или нет?

— Хочу. Конечно, хочу!

— Так чего же ты ждёшь?

Во мне нарастал какой-то внутренний протест.

— Поцеловать? Только поцеловать? Больше ничего? – спросил я с вызовом.

Вместо ответа, она откинула одеяло и предстала передо мной в одной лёгкой короткой и полупрозрачной рубашке с кружевным подолом. Под рубашкой на ней были трусики, и больше ничего. Она лежала передо мной стройная, полуобнажённая, безумно красивая и соблазнительная, и молча смотрела на меня.

— Прекрати это!! – почти крикнул я, вновь набрасывая на неё одеяло.

— Чего же ты хочешь? Чего ты хочешь от меня, Олежек? – с горечью спросила она.

Глаза её заблестели от накатывающихся слёз. Я наклонился и тихо приложил губы к её лбу.

— Мама… Мама… Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя? Нельзя же так…

— А как можно? Скажи!

— И ты это сделаешь для меня?

— Я сделаю всё, что ты захочешь.

— Я знаю, что ради меня ты пойдёшь на всё. Но я не позволю тебе этого, потому что на всё готов пойти ради тебя и я. Но мы не должны делать из себя жертв. И я хочу, чтобы ты была счастлива, больше ничего…

Я осторожно прилёг рядом с ней. Взял её руку и поднёс к своим губам.

— Тебе понравилось то, что было с нами тогда? – спросил я тихо.

— Это было неправильно! – воскликнула она с отчаянием – Да, конечно. Конечно, понравилось, - помедлив, добавила она с мукой в голосе – Но, Олежек…

Я прервал её, приникнув к её губам. Она подарила мне страстный поцелуй, обняв меня за шею. Отстранила меня, учащённо дыша. И с болью посмотрела мне в глаза.

— Я боюсь, что когда-нибудь мы оба не выдержим, и произойдёт непоправимое. Как после этого мы сможем жить дальше? Смотреть в глаза друг другу? Отцу?

— Посмотри в мои глаза, мама. Ты увидишь в них только любовь и обожание. Ничего более. Я буду делать только приятное тебе. Любовь – самое ценное, что есть у нас, и мы сбережём её, я ручаюсь.

Мама смотрела на меня, печально улыбаясь. Я наклонился к её ушку, поцеловал шейку несколько раз.

— Господи, какая же ты красивая… Ты опьяняешь меня, мама, я умираю без тебя… – прошептал я - Хочешь, я сделаю это сейчас?..

Она вся вспыхнула румянцем стыда. Заглаживая свою бестактность, я медленно и нежно покрывал поцелуями её лицо и плечи. И вдруг почувствовал, что она вся дрожит.

— Мама, не бойся меня, всё хорошо. Прости! Можно, я полежу немножко рядом?

— Иди ко мне.

И приподняла край одеяла. Я сбросил халат и осторожнопридвинулся к ней. Она положила голову мне на грудь! И теперь я, торопясь насладиться, втягивал ноздрями волшебный аромат её волос. Мама… Мои пальцы утонули в её волосах, осторожно прикоснулись к щеке, к её ушку… Я погружался в этот подаренный ею миг блаженства.

Она придвинулась ко мне, и её губы прижались к моей груди. От этой неожиданной ласки у меня перехватило дыхание. Помедлив, она снова прижалась ко мне губами, но уже пониже. И я, боясь пошевелиться, во все глаза смотрел, как её губы оставляют на мне нисходящую дорожку поцелуев. Когда она размыкала губы, до меня доносился их тихий звук. До боли напряглись мышцы живота, когда её тёплые губы прикоснулись к моей коже здесь. Одеяло с нас сползло. Она стояла на постели на коленях, пригибаясь ко мне, и я мог видеть её прекрасную полуобнажённую грудь. Не веря происходящему, я потянулся руками к её вискам и дотронулся до кончиков её волос.

— Мама, что ты делаешь… в панике зашептал я.

Часть 12.

Когда я больше не мог переносить этих жалящих, возбуждающих поцелуев, она вновь склонилась надо мной, прикасаясь губами к моему лицу. Её дыхание обволакивало меня. Я хочу вновь вдохнуть колдовской запах твоих волос, которые мягко меня щекочут. Я хочу прикоснуться губами к твоему горлышку. Пожалуйста, подари мне ещё свой поцелуй… Он опьяняет меня, я полностью разбит. Помутившимся взором я вижу, как она вскинув свои руки и извиваясь стройным телом, сбрасывает свою полупрозрачную сорочку, обнажаясь. Её губы вновь овладевают моим ртом. Моё дыхание сбито, сердце тяжело бухает в груди, я даже не могу говорить.

Я лежу перед тобой неожиданно беспомощный. Правда, ты накормишь меня, как когда-то? Мои руки прикасаются к ним и наполняются ими, такими нежными, такими упругими, такими возбуждающими! Мой рот находит путь, который он ещё не забыл. Я беру их, я пью неразбавленное молоко наслаждения, которое ты даришь мне… Меня зовёт твой бесконечный млечный путь с двумя танцующими галактиками надо мной. Твои руки прижимают меня к себе, я чувствую нежную теплоту твоего тела. Твои пальцы гладят мои волосы, я счастлив.

Я чувствую другие губы, не твои, они горячие. Я вздрагиваю в недоумении от того, что происходит.

— Это Фая, - шепчешь ты, - Она сделает тебе хорошо…

Горячие губы дотрагиваются до моего истомлённого центра чувствительности, горячий влажный рот вбирает его в себя. Я захвачен в плен полностью, и не в силах пошевелиться. Там, внизу, Фая дарит мне наслаждение, от которого я готов взорваться.

А ты прижимаешь свой рот к моему и вновь завладеваешь им. Я во власти двух женщин, одновременно дарящих мне любовь. Это продолжается бесконечно долго, потому что время остановилось. Остановились Луна и Земля на орбите, остановились стрелки часов. Осталась только любовь, только бесконечное наслаждение.

Ты смотришь на меня с неземной теплотой и каким-то беспокойным ожиданием одновременно.

— Ты знаешь, чего я хочу. Дай мне, пожалуйста!

Это говорю не я, это говорит моё сердце, всё моё существо, которое тянется к тебе. Я умираю без твоего аромата, без вкуса тебя. Я – Парфюмер, я умру без этого, это моё естество, которое жаждет твоего…

Там, внизу, Фая сидит на моих ногах, вбирая в себя почти всего меня, а здесь моё лицо погружается в прохладную глубину атласных бархатных бёдер. Мои органы чувств агонизируют, сердце захлёбывается от благодарности и нежности к обоим моим женщинам. Затем меня накрывает волна родного и неповторимого, когда я приникаю к источнику моей жизни, к источнику ВСЕГО. Она дарит мне свою любовь, и я делаю то же. Что может быть более желанным, возбуждающим и запретным, чем то, что раскрывается передо мной? Что может быть более нежным и возбуждающим для неё?

Как можно описать глубину космоса, в которую я погружаюсь… Я пью твой аромат, я наслаждаюсь твоим вкусом, твоими истомлёнными сладостными «Ааах…». Мои руки уже без стеснения прикасаются к твоему телу, исполняющему медленный чувственный танец любви над моим лицом. Я задыхаюсь, я счастлив, моё дыхание горячо. Ты вздрагиваешь от моих интимнейших ласк, которые мне стали внезапно позволены, и ты принимаешь их от меня. А у меня проносится мысль, что не бывает такого счастья…

Я вздрагиваю. Фая, что ты делаешь, мне больно!..

Я открываю веки и вижу твои глаза с огромными зрачками, которые меня поглощают. Я хочу утонуть в них, я хочу утонуть в тебе. Возьми меня, пожалуйста, я хочу вернуться! Вернуться обратно, вновь раствориться в тебе… И вот… ты забираешь меня к себе. Ты опускаешься, как опускается солнце в глубину океана на закате, и я вхожу в твоё лоно, а ночь разума охватывает меня. Когда твоя первая в жизни женщина так прекрасна, это непереносимо. А когда это самое нежнейшее изнасилование на свете, то это непередаваемо фантастично. Как во сне я вижу тебя, мою амазонку, стройно сидящую на мне, откинувшись назад, и каждым своим движением причиняющее мне неизъяснимое, ни с чем не сравнимое наслаждение. Каждое твоё движение – это целая эпоха взрывов чувств, красок, со стоном выдыхаемых звуков…

Она останавливается, наклоняется надо мной, и я слышу её тихий, прерывающийся от страстного дыхания, с эротичной хрипотцой, голос:

— Помнишь, ты обещал подарить мне то, что не хочет дать твой отец?

Я в прострации, я не помню ничего, но я дам тебе всё, что только ты захочешь. Но не сейчас, сейчас я в агонии, я умираю…

— Я хочу дочку…

До меня не доходит смысл её слов, потому что я уже не могу сдерживаться, я сейчас взорвусь… Прости, ты слишком красива, ты слишком желанна! Я наверное, чувствую то же, что чувствует Солнце, извергая в чёрный хаос космоса свой огненный протуберанец дикой энергии. Один, другой, третий… Я – Солнце, я отдаю всего себя Космосу, жаждущему моего света…

Когда я пришёл в себя, она лежала на мне, и мы оба с трудом дышали. Я – судорожно и шумно, она – тихонько обжигая дыханием мою шею. Моя нежность, моя неизмеримая благодарность к ней искала выхода. Я с наслаждением провёл ладонями по её гладкому горячему телу. Крепко прижал её к себе руками и осторожно перевернулся. Её бёдра податливо разошлись в стороны подо мной, и мы продолжали быть единым целым, мы не хотели покидать друг друга. Ещё не придя в себя полностью, я принялся покрывать поцелуями её веки, лицо, шею.

Я завладел её губами, и моя страсть начала пробуждаться с новой силой, наливаясь неистовой энергией, требующей выхода. Она почувствовала это, потому что её глаза затуманились от возвращающейся страсти. От нас прежних ничего не осталось, мы были просто мужчиной и женщиной. Женщиной, желающей быть ею, и мужчиной, который от нестерпимого желания становился жадным и даже грубым, но эта грубость лишь распаляла женщину, которую он обожал. Она желала его грубости, его неприкрытого желания обладать ею. Мы оба не были готовы к тому, что наша взаимная страсть будет такой неуправляемой. Только сейчас мы поняли, насколько мы на самом деле любили и желали друг друга, насколько была несправедлива судьба, попытавшаяся разлучить нас… Мы были в эпицентре того безумного урагана, который вызвали своей неумелой, но искренней магией. И ничего для нас не имело значения, кроме чувства любви и обладания друг другом.

Мы… Мы просто потеряли ощущения времени. Для нас время стало абстрактным понятием, не имеющим никакого отношения к нашей действительности…

Потом мы долго лежали рядом, обнажёнными, под тонким пледом и молча смотрели друг на друга. Мы оба счастливо улыбались. Она протянула руку и погладила меня по щеке кончиками пальцев. Я обнял её, привлёк к себе, прижавшись к её горячему чувственному телу. И понял, что желание нарастет во мне с новой силой. Осознав это, она с нежной и виноватой улыбкой улыбнулась мне исподлобья.

— Прости, милый! Я не смогу больше, я просто умру…

Я с восхищением посмотрел на её обнажённую стройную спинку, когда она заворачивалась в плед. Поднявшись с постели, она чмокнула меня в лоб и прошептала мне на ухо:

— Потерпи, я сейчас позову Фаю!

Я даже не успел ничего ответить, так быстро она исчезла.