Василий Ситников застрял в порту города Красноярска. Наглухо. Ни копья в карманах. Он их выворачивал по нескольку раз, да что толку – если не ложил, откуда ж они возьмутся? Во, попал! Загулял так загулял!

Но разве после восьми лет отсидки на строгом режиме нельзя себе позволить хоть раз да оторваться? От души. Чтоб земля дрожала. По – русски.

А в итоге что? В карманах пусто, на душе – тоска собачья. Уныло. А вчера какой орел был! Бухой сел в самолет – стюардесса чуть не вытолкала вон, спасибо, пассажиры заступились, когда стал рвать на себе рубаху и шапку об землю швырять, ругая злую судьбу – кручину, которая засадила его на долгие годы в проклятущую тюрягу.

Теперь мужичонка в клетчатом подростковом пальто – другого кенты не нашли, – который сидел в углу тесного от людей аэропорта весь какой – то ужатый, смятый, пришибленный, даже отдаленно не напоминал того ухаря. А ему ж надо было дальше лететь. Эх, угораздило его родиться на краю света, в забытой Богом и людьми холодной Якутии! Родители виноваты Точнее, предки Чего им не сиделось в Нижнем? Потянуло, понимаешь, на новые земли Империя! Мать ее за ногу

В желудке урчало, в голове шумело, а всего тошнило. Напротив на красном чемодане сидела бабенка в серовато – желтого цвета шубенке из искусственного меха, делавшей ее вовсе круглой и похожей на грязного белого медведя. Она с аппетитом уплетала хлеб с колбасой, закусывая какими – то соленьями из открытой стеклянной банки, стоявшей прямо перед ней на расстеленном платке. Прямо персонаж из фильма о гражданской войне. Изредка ее взгляд останавливался на Василия. В ее глазах, чистых – чистых, таилась какая – то грустинка, но в углах выцветших губ играла улыбочка. Лицо у нее было в мелких, еще не очень заметных морщинках, из – под большой мужской шапки выбивались пряди рыжеватых волос. "Пойти, стрельнуть что ли сигаретку у кого?" – подумал Василий и хотел было подняться с корточек, тут его и окликнула женщина:

– Парень!

Василий остановился, глядя на нее.

– Не хотишь покушать? Ежели че, так садись, потрапезничай со мной, – сказала женщина и с невыразимо добрым чувством в голосе ровно так произнесла: – Вижу, голодный ты, браток. Так что, не стесняйся.

И словно кто – то мягкой, но безжалостной рукой сдавил Василию горло, аж дыхание перехватило. Этот грудной голос напомнил другой, родной, из забытого детства. Мать Будто выглянуло из размытого временем далека милое лицо Отец сильно пьянствовал, и почти каждый день они с матерью ругались и дрались, а однажды мать увезли в больницу, и оттуда она уже не вернулась. Отец стал пить еще сильнее, совсем опустился и умер под забором своего дома. И с десяти лет Васек с сестренкой пошли по интернатам да детским домам. А в во18 лет Вася загремел в тюрягу. За хулиганство. Сперва на год. На свободе гулял только несколько месяцев. Второй раз залетел надолго – на восемь лет. Челюсть одному в пивной вывернул напрочь. И драка – то пустяшная была, так просто ни из – за чего. Мужик совсем незнакомый. Могли разойтись по жизни и ни разу не встретиться. Кружку не поделили, ну и пьяная кровь в голову брызнула, так пошло – поехало. И, вот, поди ж ты – восемь лет. Получай – не жмись. Теперь свободен. От звонка до звонка. Вручили Василию билет до Красноярска, потому как из Ташкента до малой его родины рейсов не было, и сто рублей на дальнейшую дорогу. Чего хотишь делай

– Спасибо, – буркнул Василий. – Не голодный я

– Не стесняйся. Садись. Спасибом сыт не бушь, – и женщина чуть подвинулась, показывая рукой место рядом, дескать, приземляйся.

А Василий уже рвал хлеб, колбасу руками, таскал грибы из крынки. За ушами его аж хрустело.

– Вот, я ж говорила, голодный – тихо сказала женщина, разглядывая его. – А ты очи до долу Натальей меня кличут. А тебя как? И что с тобой, парень? Куда летишь?

"Натальей?" v подумал Василий, и сердце его сильно – сильно забилось. Ведь и мать так звали. Глянул Василий на женщину еще раз исподлобья и неожиданно для себя начал рассказывать все о себе, ничего не тая, не приукрашивая. И тут же выражение лица Натальи резко изменилось – она нахмурилась и пристально стала всматриваться в Василия, то краснея, то бледнея, потом спросила:

– Голова болит?

– Трещит, – ответил Василий.

Наталья порылась в сумке и вытащила немного початую бутылку водки. Налила в стакан и протянула Василию:

– Подлечись.

– Вот это да – а Сказка!.. – с этими словами Василий одним духом опрокинул в себя содержимое стакана. Посидел, чувствуя, как разливается по телу приятное тепло, блаженство. Жизнь снова засверкала всеми своими радостями, и он выдохнул:

– Эх, сейчас бы еще закурить!

– Есть у меня сигареты, – сказала Наталья и вытащила из кармана шубы пачку "Примы": – Кури.

– Ну, ты, Наталья, впрямь как волшебница, – качнул головой Василий.

Когда он стоял и курил у дверей аэропорта, сзади раздался голос Натальи:

– И кто ждет тебя тама?

– Сестра Да не знаю теперь точно, там она или уехала куда?

– Я… ведь тоже… из тех краев… Жила когда – то там, – задумчиво сказала она и встрепенулась: – Я сегодня ночью вылетаю. Гостила тут у сестры недельку. Затосковала вся! Хозяйство у меня… Знашь что, я тебе оставлю свой адрес. Ежели что, приезжай. Нам в совхозе нужны рабочие руки.

Она протянула клочок бумаги.

– А я завтра прошвырнусь в город. Надо ж подзаработать, – сообщил Василий.

– И сколь ты бушь подзарабатывать? Месяц? Год? А жить где бушь? – спросила Наталья.

– Эх! Где наша не пропадала! – ответил Василий.

– Слушай, Вася! – выдохнула Наталья прямо в лицо Василию. – Поедем со мной. Я ж говорю, в совхозе для тебя место найдется!

Задумался Василий, потом говорит:

– Дак ведь у меня все равно денег нет.

– Я заплачу за тебя, – отвечает на это Наталья. – Потом расплатисься

И махнул тогда рукой Василий:

– А поехали! Какая разница – где русскому мужику помирать!

Вот так Василий попал в этот поселок, затерянный средь тайги.

Дом у Натальи оказался старым, но все еще крепким пятистенком с просторными сенями. Двор был большой, весь в строениях.

– У меня коровы, свиньи, куры. Хозяйство! – сказала, входя в дом, Наталья. – Завтра я тебе истоплю баньку. Отойдешь душой и телом. А сейчас поужинам…

Она

сидела напротив, подперев щеку рукой, и смотрела на то, как жадно ест Василий.

– Знаешь что, Василий…

– Что? v он оторвал взгляд от тарелки и глянул на Наталью.

– Знаешь что… v охрипшим голосом сказала она. v Ты… ты… ведь мой сын…

Вскричал Василий и вскочил на ноги, отталкивая от себя тарелку. Она полетела на пол и с грохотом разлетелась на мелкие куски.

– Что – о – о?!!! Моя же мать… умерла!!!

– Живая я, Вася… Живая!

Василий опустился на стул и, потеряв дар речи, уставился на Наталью.

– С отцом твоим мы жили как кошка с собакой. Сильно он пил… Бил почти кажный день… Однажды избил до полусмерти… В больницу попала… А меня в город увезли… Долго лечилась, а когда вернулась, вас уже с Веркой – то не было. Искала вас, да мне сказали, что вы умерли в детском доме… v по лицу Натальи катились слезы. Она плакала молча. v И я уехала к сестре, в Красноярск… но в городе жить не смогла… Сюда вот приехала, и, вот, уже почти двадцать лет живу здесь… Доярка… Я тебе этого не сказала там, потому что боялась v убежишь…

Потрясенный Василий не мог проронить ни слова, но на душе расплывалось тепло неведомого ранее чувства покоя.

Они сидели у печки на лавочке. Мать гладила сына по голове и что – то говорила, а Василий молча курил сигарету за сигаретой…

Потом она постелила ему в просторной комнате, а сама ушла в другую, напротив. Свет потушила.

Сон не шел. Лежал Василий и все думку думал. Потом поднялся, вытащил сигаретку из пачки, лежащей рядом на стуле, подошел к окошку и закурил. Небольшая электрическая лампочка выхватывала из тьмы круг, покрытый толстым слоем снега, который искрился тысячами звезд, как новогодние блестки. А всего несколько дней тому Василий был средь жаркого лета Средняя Азия

"Ма – ма… v тихо выговорил Василий и подумал. v Когда я в последний раз говорил это слово?.. Отвык… совсем отвык… Но чудеса… чудеса да и только… " Если бы он верил в Бога, он сказал: "Благодатны дела твои, Господи!"

Было тихо. Не просто тихо, а покойно. Лишь изредка где – то лаяли собаки

"Вот это и есть тихая гавань, – подумал Василий. – Матерый уют Э – эх"

В комнате Натальи вспыхнул свет торшера, и раздался ее голос:

– Чего, сынок, не спится?

– Да я так. Думаю – ответил Василий и заглянул в комнату.

Наталья в длинной до пят белой просторной рубахе сидела на кровати.

– Тоскливо? – спросила она.

– Почему же? – пожал плечами Василий и тихо улыбнулся. v Как мне с… мамой может быть тоскливо?

– А у тебя баба была? v спросила Наталья.

– Нет. Так случайные и только…

– А ты хочешь?

– Как? v у Василия перехватило дыхание.

– Бабу поебать, – как – то запросто сказала стремное слово Наталья.

Словно пригвоздило Василия на месте. Он стоял и молчал.

– Не затосковал в колонии за столько лет по бабе – то? – снова спросила Наталья.

Василий сглотнул слюну и лишь неопределенно замотал головой.

– Я тебе могу подсобить… Ведь и у меня… давно не было мужика… А ты уже большой… совсем как чужой… А мы же и есть мужик и баба… Ты как?

– Да я что?.. Да я ничего – забормотал Василий.

Трусы аж рвало от напора.

– Подойди сюда, – сказала Наталья и, когда Василий, словно загипнотизированный, подошел к ней, сунула руку ему в трусы. v Видишь, какой он у тебя крепкий… А я вся мокрая…

Она чуть откинулась назад и сняла через голову рубаху:

– Смотри, Вася.

До пояса вывалились большие груди с коричневыми сосками. Она их приподняла снизу руками, потрясла и вздохнула:

– Пятый размер. Лифчиков не ношу

Белый ее живот был в толстых складках, а сама она была в больших синих панталонах до колен.

– Ну, как тебе? – выдохнула Наталья. – Я же живу одна, без мужа Полноценного житья нету Так, все на подхвате, где и как торкнесься да и все

Василий только захрипел.

– Иди ко мне, Вася Ублажу я тебя, – сказала Наталья, снимая панталоны, и легла на спину, раскидывая ноги. v Это Господь нам обоим подарок сделал…

Раскрылся меж толстых белых ног Натальи красный зев, обрамленный рыжими волосками. Она тут же прикрыла его ладонями.

– Иди, не бойся А потом найдешь другую, молодую, так сразу уйдешь Держать не буду – дышала жарко Наталья.

Закружилась голова у Василия, и он шагнул вперед, снимая на ходу трусы и будто ныряя в омут. Он упал на мягкое податливое большое тело Натальи и поспешно начал тыкаться плотью промеж ее ног, где все было мокро. Она, задыхаясь, схватила его за плоть – ладонь ее была теплая и шершавая – и быстро направила его в жаркую влажную расщелину. Плоть охватило всего кругом, словно всасывая, и Василий тут же извергнул фонтан спермы.

– О – ох! – застонала Наталья, с силой обнимая Василия шершавыми руками. – Родненький мо – ой Сладкий Сынок, давай! Давай! Еби меня! Еби!

Тут же прямо внутри совершенно мокрого влагалища снова вздыбилась молодая энергия, и Василий неистово начал колотиться о Наталью, которая только стонала, охала, отчего – то хохотала и громко – громко кричала

Так пролетела ночь

Под утро Василий словно провалился в тьму Когда он проснулся, было совсем светло. Рядом, обняв его за шею, посапывала совсем голая Наталья, надувая губы по – детски. Груди ее развалились на его плече, и сосок один, большой и коричневый, торчал прямо перед глазами Василия.

На душе было так тихо, покойно и радостно. Он осторожно убрал руку матери от себя, поднялся, пробрался в соседнюю комнату, где лежала его одежда, оделся и вышел на двор.

Был ясный день. На синем небе ярко сияло холодное солнце, белел снег и чернели разбросанные на порядочном расстоянии друг от друга дома, строения. Василий вздохнул полной грудью свежего морозного воздуха, шагнул вперед, подошел к поленнице, схватил топор и, крякнув, с силой всадил в большое круглое полено:

– Э – эх!

Оно с хрустом разлетелось пополам.

Василий обернулся и закричал:

– Ого – го – го!!!

Испуганные вороны, недовольно каркая, врассыпную взлетели в синее небо.

– Я, Василий Ситников, буду жить здесь вечно! Ве – ечно!!! Слышите!!!

А на крыльце уже стояла, улыбаясь, мать

Но что же еще надо человеку? Что ему надо для земного счастья?