В нашем поселке об оральном сексе всегда говорили, как о чем-то постыдном, но если минет хотя бы считался достижением для парня, его добившегося, то кунилингус расценивали как позор для обоих – типа и баба развратница, и пацан каблук. Я немного выделялся из общей массы: явно – тем, что в школьные годы учился неплохо на фоне всех в своем пролетарском поселке, и тайно – своим романтичным стремлением обязательно попробовать киску на вкус.

В институте я попал в куда более лояльное общество – может, мастерам кунилингуса тут и не аплодировали, но уж точно никто не считал секс постыдным в любых его проявлениях. Но моя врожденная робость мешала мне завести себе отношения, в которых можно было бы рассчитывать на интим. С девчонкой, которая мне нравилась, я «дружил» – и то подозревал, что во многом наша дружба держится на возможности иногда пользоваться подготовленным мной домашним заданием.

Однажды на последнем курсе, незадолго до завершения учебы, она постучала в дверь моей комнаты общежития поздно вечером. Была пятница, и большинство людей разъехались по домам, тем более что прекрасная майская погода не противоречила путешествиям. Пользуясь тем, что мои соседи тоже отсутствовали, Нина (а именно так звали мою «подругу») прорвалась мимо меня в комнату, рывком села на мою кровать и тут же залилась слезами.

Я сначала опешил, но затем взял себя в руки и попытался выяснить, в чем причина. Оказалось, дело обстояло так: легкомысленная Нинка в течение всего года била баклуши, а дипломную работу начала писать лишь неделю назад. Сегодня ее, уже полностью готовую, надо было показать научному руководителю, а он совершенно не оценил тот сделанный на тяп-ляп шедевр, который самоуверенно сдала ему моя умница и красавица. Отругав ее, препод строго-настрого приказал до понедельника привести работу в порядок, иначе хорошей оценки Нине не видать.

— Давай напьемся, – сказала мне Нина, немного проревевшись. – Я все равно никак не успею до понедельника, и не знаю, что мне делать. У меня есть вот, – и она поставила на стол пак самого дешевого портвейна, которого я поначалу и не заметил. Попытавшись возражать, я наткнулся на взгляд, в котором четко читалось, что девчонка и не думает садиться за работу в таком состоянии, а хочет лишь поправить эмоциональное здоровье.

Студенту, чтобы захмелеть, многого не нужно, тем более закуски у меня было негусто. Выпив почти весь пак, мы заметно раскраснелись, а Нинка немного успокоилась и даже расстегнула верхнюю пуговицу на своей «ковбойской» рубашке – ей было жарко. Я периодически поглядывал на ее шею, просматривавшуюся теперь значительно лучше, и она, наверное, это заметила. Не знаю, задумывала ли она такое изначально, или эта идея пришла ей в голову уже по-пьяни, но она вдруг выпалила:

— Миш, а Миш… а ты бы мог почитать мою дипломную и хоть немного отредактировать ее до понедельника? Я не прошу переписать – просто подправь, ты же умный…, – она заглянула мне в глаза и выдержала длинную паузу. – Ты бы меня очень выручил, и я была бы очень благодарной… все, что хочешь, для тебя сделала бы.

Я начал вяло отнекиваться, ссылаясь на то, что времени слишком мало, тема мне совершенно незнакома и прочее в том же духе, но она перебила меня:

– Миш, вот прямо все сделаю для тебя, – после чего порывисто встала, расстегнула молнию на джинсах и потянула их вниз, оголив стройные белые ноги.

У меня перед глазами все поплыло. Я вскочил и толкнул девчонку на постель, а она начала быстро расстегивать пуговицы рубашки одну за другой. Осыпав ее лицо поцелуями, я спустился к груди и стал ласкать языком отвердевшие соски, только что освобожденные из-под гнета лифчика. Быстро преодолев живот, я потянул вниз ее светло-голубые трусы, как вдруг поймал на себе ее удивленный взгляд.

— Миш, ты до сих пор полностью одет…

Однако раздеваться я даже не планировал. Рванув на себя ее нижнее белье, я увидел лобок, густо покрытый короткой и колючей жесткой щетиной, и легкий запах мочи ударил мне в голову. Кого-то это оттолкнуло бы, но я ждал этого момента слишком долго, потому поглубже вдохнул и нырнул носом вглубь промежности.

Она ахнула, вся изогнулась и попыталась руками оттолкнуть меня, что-то лепеча о том, что она давно не была в душе и вообще, сексом якобы занимаются не так. Я же ворочал языком и губами беспорядочно, но активно, стараясь как будто проникнуть в толщу ее тела. Соленовато-острый привкус, который я помню до сих пор, быстро пропал, после чего сменился немного сладковатым, и мой поцелуй с влагалищем Нины из колючего понемногу превращался во все более влажный. Возражений я больше не слышал – мой язык нашел секретный тумблер, заставляющий девушек перестать говорить членораздельно и перейти на стоны. Не будь общага пустой, на громкое дыхание Нинки, наверное, сбежалась бы сотня человек, но похоже, посторонних поблизости не было.

Спустя несколько минут она, сильно задергавшись и буквально вырываясь из моих рук, вдруг обмякла, и я понял, что с нее хватит. Встав, я взял со стола портвейн и медленными глотками допил его, глядя на вечерний город за окном. Всего остального для меня в этот момент не существовало. Обернувшись на шум спустя какую-то минуту, я увидел, что она уже почти оделась, и сидит на постели в джинсах и расстегнутой рубашке, потупив голову и густо покраснев. Кое-как застегнув дрожащими пальцами пуговицы на рубашке, она порывисто встала и ринулась прочь из моей комнаты, в коридор блока. Я, сообразив, что теперь-то я ей должен, рванул за ней.

Дипломную работу она с моей помощью защитила на четверку – сделать больше я просто не успел. Через несколько дней она уехала к себе на малую Родину, и я больше никогда и ничего о ней не слышал. Кунилингус я с тех пор не делал ни одной женщине – даже жене, с которой мы живем душа в душу уже двадцать лет. Но не потому, что мне не понравилось – просто я не могу себе представить, что те эмоции возможно повторить…