Послышался шорох. Лена настороженно прислушалась - снаружи кто-то подкрался к землянке и, несмотря на осторожность, под тяжестью крадущегося тела потрескивали сучки, а колыхание веток шевелило тень на фоне лунного света. Девушка замерла, зародившийся поначалу страх вытеснился решительностью и сосредоточенностью лесного жителя. Лена, прислушиваясь к движениям снаружи, положила руку на грудь младшей сестры - ровное, глубокое дыхание - Марина спала крепким сном. Аккуратно, стараясь не издавать даже малейшего звука, Лена поднялась с лежанки и выглянула - с облегчением она выдохнула, когда увидела брата.

— Ванька, дурак, зачем так пугаешь? - шепотом набросилась Лена, выбираясь из тесного лаза землянки.

Стройная девушка изящно извивалась, чтобы не зацепить листву, прикрывающую вход, ловко она выбралась и присела на бревно возле Ивана. Тот уже раздул угли в кострище, подкинул небольшой обломок ветки и тростинкой молчаливо разгребал угли.

— Вань, ты чего так поздно? - с упреком спросила Лена, - напугал еще, леший!

Лена осмотрелась - привычной корзины с провиантом не было. Угрюмое молчание брата насторожило ее, а ночной визит уже сам по себе мог служить поводом для тревоги.

— Лен, вам нужно возвращаться, - коротко, не поднимая глаз, сказал Иван.

— Почему? - равнодушно спросила девушка, втыкая тростинку в угли.

Она понимала, что рано или поздно вольная жизнь в лесу должна была закончиться. По крайней мере, к началу зимы их землянка больше не сможет служить убежищем, а бескрайний дикий лес больше не даст пропитания. Можно попытаться, но точно без Маринки - она еще слишком мала, чтобы подвергать ее такому испытанию.

— Отец все про тебя рассказал, - Ваня тщательно подбирал слова, чтобы они звучали не так обидно, - он сказал, что простит тебя.

— Что рассказал-то? - недоуменно спросила Лена, подталкивая брата к откровению.

— Что ты блудная, - Иван осмелился высказать то, что его волновало и чем больше он говорил, тем сильнее кровь бурлила в его сосудах, - он все рассказал нам… как ты подкарауливала его в бане и пробиралась в его комнату. Ты знаешь, он ведь признался, что не устоял перед искушением…

Глаза затуманились слезами, Лена оцепенела от возмущения, грязная ложь застигла ее врасплох, а сам факт побега косвенно подтверждал ее вину. Взращённая в духе притворного благочестия старообрядческой полигамной семьи, она еще оставалась невинной. Теперь, когда линии ее тела округлялось женственностью и начали представлять интерес для противоположного пола, она становилась желанной добычей. И первой платой за непокорность послужила порочащая клевета.

— Вань, не верь ему, пожалуйста, - молящим голосом обратилась Лена, - это все неправда. Я ведь еще не порченная.

— Знаю, - голос Ивана обретал уверенность, - отец сказал…соблазнился твоим содомским грехом…

Лена замолчала. Она не знала, как выразить оправдание - истина носила характер не более благовидный, чем поклеп отца. Все ее доводы относились лишь к области чувств и не имели веса. По всей вероятности, хозяин мог стать случайным свидетелем ее прегрешения, возможно даже не единожды он подсматривал за девушкой. А ей было, что скрывать. Все началось несколько месяцев назад. Сначала это было как откровение, Лена вкусила первую, неизведанную радость от прикосновения к собственному телу. Она осознавала раз за разом, какую сладкую негу способны приносить поглаживания, ее чувствительность повышалась день ото дня. Каждый раз созревающая девушка находила время и укромное местечко, чтобы насладиться уединением с собственной природой. Сначала это были невинные прикосновения через одежду, потом страстная натура требовала более значительных уступок и вскоре Лена бесстыже размазывала пальцами прозрачную слизь по половым губкам.

В душе девчонки зародилась борьба, но чем сильнее она старалась подавить в себе порочную жажду, тем с большей силой та затягивала ее в свои сети. Продержавшись один день, Лена охотно сдавалась неумолимой силе инстинктов, спешила в укромное место и снова предавалась ласкам. Порок награждал ее счастьем, но требовал все большего подчинения. Теперь щелка источала такое количество влаги и издавала такой нестерпимый зуд, что для его утоления требовалось нечто большее, чем окунание пальцев. Блудливым взглядом она осматривала все вокруг, греховные мысли напирали и требовали большей решительности.

Ослепленная пороком девушка наконец нашла желанный предмет - деревянная ручка обыкновенной открывалки консервных банок. Лена без труда похитила ее с кухни и почти бегом направилась к сараю. Здесь в сумраке и тишине она забралась по скрипучей лестнице и нашла уединение. Девушка задрала подол, стянула трусы и прижала деревянную, засаленную, отполированную за долгие годы ручку к раскрасневшимся половым губкам. Наслаждение разлилось по животу, однако зуд требовал более решительных мер.

Раздираемая противоречивыми соображениями, Лена не решалась на ответственный шаг. С одной стороны гадкий чертенок терзал ее и требовал немедленно утолить свербящее желание, всунув предмет в лоно. С другой, стороны, воспитание и священный страх перед утратой плевы настолько владели ее душой, а тем более подкрепляемые регулярными нравоучениями матерей, что составляли достойный отпор сиюминутному наваждению. В результате терзаний девушка обнаружила неожиданное решение, что и привело ее сегодня к столь уязвимому положению перед клеветой хозяина.

Лена сидела на деревянной антресоли за снопами сена, тонкие солнечные лучики прошивали пространство, проникая под крышу сарая сквозь мелкие отверстия между неотесанных досок. Она молча держала открывалку и смотрела на ее деревянную, гладкую от времени рукоятку. Страстное желание обуревало ее, сдерживаемое, однако, соображениями целомудрия. Зуд свербел внизу живота, разрастался и сам подсказал выход. Лена приспустила трусы до середины бедер, задрала платье и опустилась грудью на поджатые колени. Если бы сейчас кто-то имел счастье застать ее за этим неблаговидным занятием, то непременно бы поддался очарованию ее неопытной молодости. В этом положении белая попка округлилась и раскрыла свои потаенные области - ниже сочился раскрытый розовый цветочек, а выше пульсировала, словно живая, розовая нежная дырочка.

Зуд в заднепроходной области и стал решающим открытием, он позволял утолить желание, не прибегая к опасности для целомудренной преградки. Лена сплюнула на деревянную закругленную ручку и приставила ее к свербящему отверстию. С непривычки ей требовалось предпринять немало попыток, чтобы сразу попасть - кончик тыкался в ягодицы и даже грозил провалиться в зыбкую плоть влагалища. Прикосновение закругленного предмета с остатками слюны к нежной дырочке доставило удовольствие. В груди Леночки затрепетало, чувства подтверждали ей правильность избранного пути. Она находилась на грани открытия, медлила, тем не менее, осознавала безопасность введения открывалки. Стремление оказалось сильнее ее воли.

Лена даже не знала слова "мастурбация" - оно не встречалось в обиходе большой семьи, она просто совершала то, что требовал от нее некий далекий, почтенный божок, чье невидимое присутствие она ощущала. Чтобы спастись от внезапно охватившего томления, девушка надавила и закругленный деревянный конец раздвинул стенки упругого, по-юному неподатливого сфинктера. Слабая боль компенсировалась смягчением нестерпимого свербения. Сухо деревянная ручка прошла вглубь и уперлась снаружи утолщением возле металлической части. Лена замерла, изучая ощущения.

Нельзя назвать это приятным, но зуд стих и это уже само по себе не малое достижение. Из любопытства Лена надавила на край открывалки и противоположная сторона закруглением уперлась в стенку кишечника. Игра понравилась девушке, она приносила наслаждение, другое, более глубокое и неторопливое. Лена крутила предмет, надавливала с каждой стороны и сопела в мелких судорогах приближающегося оргазма, что так легко дается в нежном, чувствительном возрасте, когда чувства еще не успели зачерстветь.

С того дня Лена не упускала возможности укрыться от посторонних глаз и предаться чувственным ласкам, порой даже предвкушение греховного введения позволяло ей достигнуть блаженства одним только прикосновением к наружной части влагалища. Лена пристрастилась незаметно для самой себя, она теряла бдительность, новая игра стала для нее обыденностью и больше не носила покров таинственности. Все ее внимание занимал теперь поиск более подходящих по величине предметов на замену безобидной открывалки.

— Л-е-е-н, ты чего молчишь? - Иван дергал сестру за плечо, чтобы вывести из состояния глубокой задумчивости, - Маринку я забираю, а ты как знаешь…

— Хорошо, - только и ответила девушка, - забирай.

— Скажу, что ты улизнула от меня, - находчиво предложил парень, - только…

Лена, повергнутая коварством хозяина в леденящее безразличие, смотрела на брата прямо, равнодушно воспринимая его слова.

— Только, Лена, сама понимаешь, - Иван снова оробел, - что мне грозит за это…в общем, я хочу как отец…

— Что, как отец? - холодно спросила девушка.

Лена в эту минуту не придавала словам брата ровно никакого значения, она терзалась в бессильной злобе - отец оболгал ее, а истинна, будь она вскрыта, принесла бы не меньше позора и заклеймила бы ее распутной девкой. Иван распалился, даже сбежав из дома посреди ночи, он рассчитывал на благосклонность сестры. Отец в таких подробностях изложил порочащие непокорную дочь подробности, что подросток только и думал, что о прелестях родной сестры. Сейчас, когда она сидела рядом, даже будучи холодной и решительной, Лена распаляла в мальчишке желание.

— Я не скажу, где ты прячешься, - внушительно пояснил Ваня, - но… ты позволишь мне… как отцу… по-собачьи…

Лена вспыхнула, глаза ее заблестели от негодования, а щеки залились краской. Она заметила, как дрожат руки брата, тростинка уже наполовину обуглилась, а глаза его страшатся подняться от костра. Взывать к чести и благоразумию этого обезумевшего от вожделения и составившего предвзятое убеждение юноши казалось бесполезным. Лена пошла на спасительную ложь, выход из щекотливого положения был найден.

— Ваня, я согласна, - произнесла она полушепотом с подкупающей искренностью, ища взглядом встречи с глазами брата, - если ты этого хочешь, я противиться не стану. Но, пожалуйста, не заставляй меня делать это против воли. Отведи Маринку и возвращайся на это место.

Иван недоверчиво смотрел на сестру, быстрое согласие настораживало его, однако, возбуждение было настолько сильно, что подавляло доводы слабеющего разума. Воплощение его желания требовало отсрочки, а животный инстинкт требовал своего прямо здесь и сейчас. Кратковременная отсрочка тем более распаляла желание, что виделась верной и непременной дорогой к конечной цели. Главное - Лена дала свое согласие, хотя ее улыбка и показалась печальнее слез.

— Договорились, - дрожащим от предвкушения голосом заключил Иван, - отведу Маринку и вернусь к тебе.

— Хорошо, я буду ждать, - ласково ответила Лена, подыгрывая ослепленному желанием брату и делая над собой заметные усилия.

— Только…разденься, я хочу посмотреть… ну, давай же, - нетерпеливо требовал Иван.

Лена видела, как глаза паренька наливаются кровью, лицо его обретает тень нечеловеческого, хищного оскала. Стараясь не встряхнуть взрывоопасную смесь, она решила не перечить и медленно начала распускать пояс. Юная, хорошенькая глупышка, она не понимала, какое влияние окажет на зверя ее нагой вид. В зависимом положении Лена небрежно скинула теплую телогрейку, потом равнодушно, как во сне избавилась от остальной одежды и голой встала в свете костра. Хрупкое тело, только еще вступившее в пору созревания, притягивало взгляд и опьяняло Ивана.

Молодой человек сдержал свое слово, он увел сонную Маринку, так и не прикоснувшись к Леночке. Он берег ее для основательного, сытного употребления. Девушка вздохнула с облегчением, отсрочка была получена. Чудо - вещь дефицитная, особенно, здесь, в тайге!