(Людмиле, на которой был женат один и единственный, как показывает практика, раз в своей жизни)

В разводе с женой я уже семнадцать лет…

У нас какой-то странный развод. Живём не вместе. Но официальных штампов, что мы теперь не муж и жена, нет.

За что особенно благодарен супруге бывшей, что фамилию оставила мою. Так, если подумать (люди то вокруг дурные, как и государство) может быть ей с этой фамилией приходилось и напряженно за годы без меня в конторах разных: заканчивается ведь она, фамилия, на «о». Не русская, скажем прямо, фамилия. Но не сменила. Оставила. И доче своей… Что говорю — нашей доче, — тоже оставила мою фамилию…

Почему мы расстались?

Первые годы потом, определенно был уверен, что во всём вина супруги. Моё в этом убеждение: исключительно исходя из фамилии, которая заканчивается на «О». Для тех, кто этого немножко не понимает — на «О» заканчивается украинская фамилия. И существует убеждение, что люди, «награжденные» такой фамилией — они упёрты, как бараны…

Что грешить против истины: я был упёрт.

Года так четыре или пять после нашего «разбежания» друг от друга — так и полагал, будучи совершенно в этом уверен, что в нашем расставании виновата исключительно жена…

Не говоря ничего, затолкал тогда личные вещи в несколько сумок и ушёл…

Потом уже, годы спустя, мысли появились: а только ли она в этом виновата? Не сам ли сволочь?

Так вот. Прошли эти самые годы, как пишут в умных книжках.

Странно, но о повторном браке у меня не было и мысли. А если подумать о разводе — так я это вовсе отсекал. Конечно, не монах, в койке за это время перебывали многие… Но, что противно, я их всех — хотел — не хотел, всегда сравнивал с супругой. Вслух не говорил, но конкуренции «девочки на ночь» с женой бывшей не выдерживали…

Мы не созванивались эти годы.

… Первой на контакт вышла жена. Хотя, честно признаюсь, не позвони она первой, я уже сам был готов сломаться на контакт с ней.

И после этого у нас воцарились дружеские взаимоотношения. Был какой-то итальянский фильм, кажется, называется он «Народный роман». Он собирал толпы в кинотеатрах. Где-то в середине 70-х прошлого уже века. Там ребята тоже разбежались после серьёзной размолвки, вплоть до сексуальной измены. С применением потом даже и оружия. Двустволки. Как сейчас помню, прибежал муж, которого любовник «оброгоносил» к нему, к любовнику. Из кармана достаёт патроны к этой двустволки из пижамных брюк со словами, у меня и патроны есть… А потом ничего. Потом у них возникло чисто дружеское общение. Вот тако и мы.

Плюс еще и другое. Супруга «поднялась» в буквальном смысле этого слова: шикарный ремонт квартиры, хорошая машина. Да и доча вся в шоколаде… Мои государственные копейки, в смысле алиментов с них, вряд ли ей воспринимались всерьез…

… — Саш, на дачу завтра поедешь? — позвонила она мне под 1 мая.
Вот интересно, давно вместе не живем, а какая-то зависимость у меня от неё осталась. Эдакая «подкаблучность». На этот раз я решительно решил от неё избавиться. От «подкаблучности». Тряхнул головой, продышал несколько раз ртом и носом и, наконец, как мне показалось, твёрдо сохранил своё мужскоё я;

— Люд, какого хрена, ты же знаешь; я от заказов живу — у меня «завтра» на весь день расписан.

— Ой, какой занятой, вы только подумайте, — даже по телефону услышал как она всплеснула руками (телефон был на громкой связи). Саш, мне маму с дедом на лето нужно перевезти на дачу. Помоги, а?

Ну и где моё «твёрдоё мужское я»? Вы бы отказали? Я отказать не смог.

В итоге у меня произошёл очень неприятный разговор с шефом. Но он относится ко мне хорошо. И субботу с воскресеньем в итоге разрешил мне засчитать как выходные дни.

… Тёща повеселила. Бывшая (хотя, почему бывшая? Она очень хороший человек. Хотя и тёща).

Так вот. Тёща килограммов двадцать сахару в одну из сумок напихала… Спросил, зачем? А здесь, говорит в магазине, на пару рублей дешевле, чем в деревенском. Я мял при этом в кармане то ли штуку, то ли пять сотен — бумажку какую-то… А всего таких сумок было около сорока. Плюс рассада.

Я-то было размечтался. На дачу в «джете» Фольксвагена Людкиного, думал, королем поеду. Ага, щас.

Все в кульках, в пакетах. С одной стороны, на заднем сидении — дедя, второй муж тещи, с другой, там же — рассада. А посередке я. Я, существо, внутренне матерящиеся, жутко недовольное, но при этом делающее благодушную мину лица…

Ребяты! Кто бы так любил свою жену как я: четыре часа — с одной стороны рассада, с другой несущий бред дедя (я ему не в укор, все-таки за 80 лет человеку, а я толерантен), и при этом — не покурить, ни пива попить! Табу, едрёнуть.

Я чуть отвлекусь, окунусь, так сказать, в историю

Вообще-то моя бывшая — стоматолог. Когда она была на последнем курсе, выяснилось, что она на третьей неделе.

— Артем!!! — радостно заорал я.

— Аня будет, — спокойно, без каких-либо эмоций сказала будущая мать, жена моя, то есть (удивительно, но так потом и случилось — получилось: доча у нас — Аня).

Но я не об этом. Я об том, кто бы мог любить свою жену больше, чем я? Показываю наглядно: курсовая у нее была по плану, по кариесу. Причем, практика. А проходить где?

Так вот.

Инквизиторы испанские не имели того агрегата, который таился на Людкиных антресолях. Представьте картину, беременная супруга на коленях мужа, сидящего в кресле. Он — одной рукой обнимет ее уже изрядно округлившуюся талию, другой — держит и направляет свет лампы себе в рот. И при этом следует ее указаниям «Быстрее, медленнее…» а для этого жмет сильнее или слегка на педаль чудо машинки. Сборной, которая являет собой в итоге стоматологический д-р-р-р-р-р-р в поликлинике… Но там то все под анестезией! А мне вот только рюмка в заключение процесса…

… Итак, мы приехали на дачу. Людка открыла багажник, а я закурил сразу две сигареты. Никотиновый голод. Сто километров за четыре часа. Это получается, вроде как до Иркутска долетел в самолёте. Курить запрещено категорически на всё время полёта. А я человек соблюдающий законы и предписания.

Людка буквально вырвала из моих рук банку «Клинского» и жадно припала к ней.

— Ты чего творишь? Нам же еще ехать, баллоны газом заправлять!

— Сегодня уже никуда не поедем…

Не поедем, ну и не поедем, мне-то что — впереди два дня. Я обвешался сумками, сумочками, пакетами, корзинками, как новогодняя елка игрушками и стал перемещать этот груз из машины на дачу. А надо еще было перенести потом дрова ближе к дому, сложенные у ворот…

— Саш, ну их… На завтра оставь, — супруга бывшая уже скинула свой пижонистый водительский наряд, стояла в чем — то среднем, между сарафаном и халатом.

— Рюмочку выпьешь?

Хотел, было сказать, что и стаканчик вместо рюмочки хорош бы был бы, но прикусил язык: а ну как за алкоголика примет?

Мы чокнулись, ни за что. Но перед этим — или мне показалось? — из Людкиных глаз выпрыгнули черти…

Водка быстро всё успокоила и всё расставила по местам… Хотя не совсем всё.

— Люд, а чего ты Джету перешла? — с чего мой язык повёл меня не в ту сторону? Может, просто слов для разговора сразу не нашёл что сказать, ну и ляпнул первое, что под язык подвернулось? — Хундай Гетц неплохой же был..

Пауза немножко затянулась. Людка замялась

— Я давно «автомат» хотела. Коробку… — она словно ждала моего вопроса, хотя и задержалась с ответом. При этом говорила нетвердо, сказывались усталость: за рулем больше четырех часов, постоянное напряжение в пробках. Плюс выпила. Да и время уже было позднее.

— Дорого…

— Конечно, дорого… Если бы мне Гурген не помог, видела бы я эту Джетту… — тут она прикусила язык…

Правильно, в общем-то, прикусила.

Я ничего не стал говорить. Понятно всё и так. Без лишних слов. Я поставил рюмку на стол беседки и пошел к «келье» — так мы называли пристройку-одноэтажку к даче.

Сколько я выкурил сигарет после этого и соответственно просидел на ступеньке — не знаю. Не помню. Ловил себя на мысли — ревную. И не просто ревную. Рвёт меня изнутри всё. За годы, прожитые вместе, когда оставались наедине, мы многое, что позволяли… В смысле физического общения. И вдруг — Гурген! Стоило мне только представить, что на моём месте не я а какой-то там Гурген. И делает с Людмилой всё, что я в свое время… Хотя бы всё — тоже всё, что было у нас… А может быть он, зараза кавказская, ещё и импровизирует!

Я скрипнул зубами.

Я резко встал со ступеньки, сломав сигареты в пачке..

Умом понимал, что если сам не монах, и в доме проходной двор из приходящих дам, то какие у меня могут быть претензии к супруге?… Тем более, бывшей супруге? Но внутри всё кипело и шкворчало.

… Шею обняли такие знакомые руки, в спину уперлись — вдавили такие знакомые груди — я не заметил, как Людмила подошла сзади.

— Дураком был, дураком и остался, — Людка навалилась на меня всей своей тяжестью, натурально висела на мне. А мне это было приятно.

— Ну и чего ты там себе нафантазировал? В долг он мне дал денег… понимаешь, в долг.

Я не отвечал, нервно затягиваясь очередной сигаретой.

— Знаешь, а я бы сейчас в душ пошла…

Я снова молчал

— А помнишь, как ты мне спинку тёр?

Что-то шевельнулось у меня между ног. Но я мужественно промолчал в очередной раз.

— Вода-то за день прогрелась, как парное молоко сейчас — уточнила Людмила на всякий случай.

Бочка над летним душем действительно выглядела изрядно

сморщившейся после такого солнца днём, согнуло её солнышко дневное, сжало пластмассовую сущность…

— Ну, я пошла, — сказала Людмила, — надумаешь, приходи. Спинку потрёшь.

Снова сижу один на крылечке под гирляндами звезд над головой и орущими петухами в селе. Ночь уже навалилась… Происходило что-то внутри моего организма. Что-то такое, давно забытое, что я с трудом и помнил. Что лет семнадцать назад со мной было. Неизвестно почему пришло возбуждение. Вдруг зачастило сердце и пересохло во рту..

Я нервно докуривал сигарету. Пришёл в себя только когда затрещали обожженные докуренной до фильтра сигареты усы.

— Стерва! — Сказал я и отщелкнул чинарик в кусты, забыв, что рядом со мной пепельница. Через минуту встал, пошарил в крыжовнике руками, нашел окурок и положил его в пепельницу…

Да что же со мной происходит, а? Чего я завёлся? «Стерва» вон даже сказал.

Такого не было со мной столько… даже уже когда не могу вспомнить сколько. Четверть того ощущения, когда требовала плоть своего, я решал эту проблему просто: я садился за компьютер и вызывал девочку на дом… Будь сейчас в доме, а не на даче, давно бы уже шарил в Интернете в нужных разделах.

И тут поймал себя на мысли — нет, не шарил бы. Мне сейчас нужна не безликая девочка. Нужна была Людка. Только она. И больше никто. Пусть там есть по вызову даже двадцатилетние с офигенной фигурой — мне нужна не фигура — Людка мне нужна. А фигура… Да Бог с ней, с фигурой…

Я нервно зевнул, не зная, что предпринять. И тут как обухом по голове — слова Людкины вспомнились. Правильнее, ее приглашение принять душ вместе. Спинку ей потереть.

Летний душ на даче мало, чем отличался от «нужника». В смысле строения. Те же четыре деревянные стенки под такой же крышей. Квадратные метры такие же, плюс, если только небольшой предбанник.

На скрип двери (надо бы завтра маслом смазать) Людка среагировала весьма своеобразно:

— Ну и чего ты так долго?

Я ничего не стал отвечать. Молча, не говоря ни слова, ладонями

накрыл ее грудь. Мы оба замерли. Не знаю, что ощущала она. Мои ощущения: я словно (прости меня, Господи, за такие слова) погрузил свои руки в источник ключевой воды, и все мои пальцы, руки нежно омывали струи бьющие из земли. Каждому пальцу дарила нежность шелка людкиной груди, а большим пальцам везло больше — он теребили крупные вишни, которые венчали ее холмы… Да, конечно, в пятьдесят с лишним лет они не могли сохранить той девчачий упругости, которую я познал в первый раз. Но они не утратили той первой, бархатности, которыми я наслаждался, прижимая все сильнее спину Людки к себе.

Губами я уже блуждал, где-то возле ее ушка. И чувствовал, что с каждой секундой чуть ли не по году сбрасываю. Молодею, чёрт возьми. Всё — как в первый раз у нас тогда.

Но она осталась верной себе. Вдруг резко отстранилась от меня. Повернулась.

— Саш, ты себе всю одежду испортишь. Разденься..

Конечно. Сверху текли струи нашего летнего душа. И я давно уже был насквозь, в смысле моих фирменных джинсов и джинсовой рубашки. Но я совершенно об этом не думал (хотя зря — в кармане лежала пачка сигарет, и она тоже насквозь — а стрельнуть не у кого).

А вот супруга бывшая, она оставалась верной себе. Прагматиком. В первую очередь думала о моей одежде, чем о наших взаимоотношениях. Физических. Она стояла передо мной в купальнике, верх которого я уже изрядно смял и удалил. Лифчика, другими словами, у нее уже не было. Он лежал на лавке, в предбаннике.

Рубашку я снял быстро, три или четыре пуговицы при этом, правда, порвал. Они и укатились куда-то (вы бы действовали аккуратней, если бы в полуметре от ваших глаз — две очаровательные ничем неприкрытые груди?)

С джинсами случилась промашка — вынимая вторую штанину, я рухнул… Я попытался подняться, лежа на деревянном полу — на меня села Людмила. Руками она обняла мою шею, а тем, что у нее между плавками стала тереть то, что между плавками у меня.

Я закрыл глаза, придаваясь чувствам, которых не испытывал уже полтора десятка лет (повторюсь: девочки на ночь — это всё механическо-физиологическое. А когда к человеку… партнёру продолжаешь испытывать определённые чувства — это совершенно другоё…)

Когда открыл глаза — Людка сидела на мне в позе индийского божка, выгнув спину, как кошка и также щурив глаза. Протянув руку, я чуть сдвинул ее плавки, чуть оголив губки, которые снизу. Людка схватила мою руку и стала моими пальцы водить по своему лобку, и ниже, между бедрами…

Милые дамы! Специальное отступление для Вас!. Уж извините за откровенность… В последнее время все чаще… Да что там чаще — постоянно встречаюсь с гладковыбритым Вашим хозяйством. Да, конечно,

это гигиеничней, и проблем меньше — в смысле запахов и разных всяких обработок… Но я хочу вам предложить на секунду представить, что ощущает Ваш партнер. Вместо пышной шевелюры, которая последняя преграда после трусиков, он вдруг натыкается на лысину… И хорошо, если она побрита буквально сегодня… А если дня три-четыре назад? Когда, пытаясь доставить ласку ЕЙ, вдруг натыкаюсь на двухдневную щетину небритого подбородка мужика — у меня все вянет. Поверьте, со мной такоё было не раз… А самое главное — когда длинный волос Вашего интимного места во время полового акта вдруг забирается между головкой и кожей, и когда он вместе с любящим Вас членом в Вас входит-выходит — это вашему партнеру доставляет такое неописуемое сладостно-больное наслаждение, что он готов продлевать этот акт до бесконечности. Всё дольше и дольше, доводя себя и Вас до полного изнеможения… Хотя, с противоположной стороны, я не знаком с ощущениями современного молодняка, которому» перепихнуться» — не более, чем занять время во время (извините за тавтологию) перезагрузки компьютера…

… Я гладил Людкины бёдра снаружи и изнутри… Воду в душе мы уже предусмотрительно выключили. Руки блуждали по ее ногам (как она умудрилась за 50 лет своей жизни не заработать ни капли целлюлита — это для меня огромная загадка) И всё чаще моя рука сдвигала на миллиметры кусочек ткани, который скрывал то, что однажды подарило нам нашу дочь. Видимо, предчувствуя, что может между нами произойти (умная она всё-таки, девчонка… Пардон, женщина) — Людмила обработала свою лохматость какими-то жутко приятными лосьонами. Выгибаясь настолько,… насколько мне это удавалось, я пытался подарить ей нижний поцелуй… Людмила, чувствовалось, была совершенно не против того, что должно было произойти дальше. Её дыхание становилось всё более неровным и громким. Она заводилась и явно тащилась от моих рук, оттого, что я делаю.

Больше я себя сдерживать не мог. Одной рукой я резко свёл полоску ткани её плавок в сторону, другой — освободил свою дубину (хотя, конечно, комплимент делаю себе — не такой он уже боец в мои 57 лет). А дальше все пошло, как по маслу. Людмила все-таки осталась прежней (по воспоминаниям нашей совместной жизни). Та же грубость в общении с моей болванкой. Сделала то, что всегда делала, когда еще жили вместе: резко несколько раз сдвинула на нем кожу туда обратно, а потом приставила именно туда, где он должен был давно быть…

Словно полулитровую облатку масла вылили Людмиле между ног…

Все эти молодые, или там, в возрасте, которые побывали на моём диване — когда меня уж совсем подпирало — и десятой доли не могли дать того наслаждения, котороё я сейчас испытывал. Те «писюхи», в которых я входил за деньги: заплатил так что уж — входил так что чуть ли не скрипело у них между ног. Натурально. А чего? Отрабатывали «бабки» девки…

А сейчас было так мягко, так нежно, что не удержался, привлёк к себе Людмилу, и продолжая выгибать поясницу, осыпал ее поцелуями: рот, уши, шею… И одно, что оставалось в голове «не кончать. Не в коем случае не кончать, продлить как можно дольше»…

Уж снова, извините за натурализм, мой «кол» снова домой вернулся…

И ещё в голове висело.

Невольно вспоминался тот случай, после года нашей совместной жизни…

Я тогда вышел из душа. В халате. Сел в кресло. Людка тем временем лихорадочно собиралась — опаздывала в институт на лекции. Я, сидя в

кресле, с ухмылкой наблюдал за ее суетой, двигая коленями взад-вперед. Полы халата у меня разошлись. Я на это не обратил внимания. А супруга обратила. Вдруг, как-то, по кошачьи мягко, подошла ко мне, вдруг, резко опустилась на колени, и взяла мой член в руки. Тогда мы были молодыми, и он естественно резко встал во всю двадцатисантиметровую красоту.

— Какой он все-таки у тебя красивый, — сказала Людмила и приникла к нему губами.

Это был единственный раз, когда супруга делала мне минет. Вы не представляете, что творилось со мной. Я вился в кресле, как угорь на смазанной маслом сковородке, я мял ее груди, драчил ее голову о свой член… Зачем она начала это делать? Я не знаю. Могу только догадываться: что касается секса — у девчонок, в отличие от мальчишек, свои тараканы в голове

— Тебе хорошо? — освободив свой рот вдруг спросила она.

— Люд, я такого кайфа никогда не испытывал… Только… Только я так не кончу…

— Ну, это твои проблемы… — Она встала, оставив меня с недовершением…

— Люд, я должен кончить, иначе взорвусь!

— Ну и взрывайся, я в институт опаздываю..

— Люд, пожалуйста…

— Мне что, сейчас раздеваться? Я же говорю — в институт опаздываю…

— Да не надо раздеваться.

Я встал, залепил ее губы поцелуем и повалил на кровать

— Дурак, — обняв мою шею руками выдохнула Людка, — ты хоть помнишь, что сегодня в меня нельзя?

Дурак — то я дурак, но, повалив Людку на кровать, я успел достать из комода презерватив. Год всего как замужем, женаты.

Но одно, когда снимаешь с жены пижамные штаны или задираешь ночнушку перед сном…

А сейчас совсем другое. Подо мной лежит женщина в юбке по колено. В колготах. Знаю, что жена. А она знает, что я муж. Но когда я задираю ее юбку, а потом спускаю колготы вместе с трусами и,

нависнув над этой прекраснейшей из картин, надеваю презерватив на свой член (женатики, возьмите на заметку)… Возбуждение достигает наивысшей точки.

Людке тогда этого совсем не нужно было. Поигралась она с моим вздыбленным, ну… даже сам не знаю почему. Просто так. Фантазия у неё такая была. Просто так, чтобы поиграться. Ничего такого, в смысле продолжения, не имея ввиду. Мало тогда я ее знал — год ничего не значит в физическом понимании женщины. Если даже и прожил его вместе на одной кровати. Тем более, если пиписька стоит. Чуть ли не ежедневно. Мозги на размышления, что именно в голове твоей жены отсутствуют. Когда напрягло.

На ней была белая блузка, клетчатая юбка до колен.

Людка повернула голову набок, не смотрела на меня. А мне было все равно — мне нужно было кончить. Не стыдясь (а чего перед женой стыдится?) я оголил своего, стянул шкурку — если презерватив

надевать на не оголенный член, то кайфа будет меньше. Затем не торопясь, по хозяйски задрал юбку, спустил до колен колготки сразу вместе с трусами… Блузку не трогал. Груди для возбуждения были не нужны: член и так стоял как кол. И этот кол я стал пропихивать Людмиле между ног. Он входил тяжело, казалось даже, что есть что-то у ней там, преграда какая-то, что сопротивляется моему вхождению… Людмила морщилась, напрягалась всем лицом, губы кривились в гримасе… Хорошо, что я был перевозбужден и шести-семи качков хватило, чтобы я кончил. Кончил в резинку.

Став седее (седины на голове прибавилось) и умнее, я только сейчас по достоинству могу оценить то, что позволила мне тогда жена. Не разогретая), не обцелованная, не руками по ее телу обласканная — вот так, фактически изнасиловал я ее. А она мне слова не сказала… Сволочь я всё-таки эгоистичная…

… Я крепко обнял Людмилу (это я уже снова про летний душ на даче) и перевел её в положение «по — пионерски»: перевернув и подмяв под себя. Ей, конечно, было очень неудобно лежать на голых досках. Но меня снова одолел сексуальный эгоизм. Раскачиваясь на ней все быстрее, я покрывал ее лицо поцелуями. Рука не сходила с её груди: мяла, давила, выжимала из нее удовольствие, которое и она явно получала от меня… Во всяком случае, ее лицо не было таким, как тогда. Безучастное ко всему. Людмилины ноги давно обняли мою поясницу. И всё ощутимей я чувствовал, что мы входим в обоюдный ритм… По спине и животу пошла волна. Я прекрасно знаю, что это такое, еще пара качков — и стану животным. Совершенно не соображающим, кто подо мной, кто я сам. Все, что останется во мне будет сведено к примитивному минимуму: кончить… А после этого — и это я тоже знаю, наступит ступор безразличия. Я не хотел этого. Я очень хотел, чтобы Людмила испытала экстаз на своём уровне…

… Я резко вышел из нее, крепко прижав к себе, и стал неистово покрывать поцелуями рот, лоб, уши…

Людмила не сопротивлялась, тяжело дыша. Изредка подрагивая бёдрами. Я понял, что она сейчас на той самой грани, к которой я обязан её подвести и бережно, нежно опустить её за неё…

Я поставил ей маленький безе в шею и чуть спустился на уровень груди.

Целовать её грудь — это блаженство. Да, они у неё подросли за то время, что мы не общались. Но Славу Богу не стали тем выменем, что у Чеховой и Семенович. Грудь Людмилы по-прежнему умещалась в мою ладонь. А я по-прежнему считаю: всё то, что умещается в мужской ладони — это грудь. А что нет — вымя…

Я не мог оторвать своих губ от них… С огромным сожалением всё-таки сделал это. Языком, губами стал спускаться все ниже по её телу. Когда мои губы оказались на уровне лобка, Людка вроде как пришла в себя:

— Сашка, дурак, ты что делаешь?

Она имела полное право на такой вопрос. Ни разу за нашу совместную жизнь я ЭТО ЕЙ не делал. Но те семнадцать лет, что мы не жили вместе, научили меня многому.

— Люд, расслабься, — сказал я, — тебе будет приятно…

Я вытянул руки вдоль ее тела и стал слегка пощипывать её пальцами по бокам, а мой язык тем временем твёрдо упёрся между её ног. Она замерла… А мой язык принялся за работу.

О том, что он эту работу выполнял грамотно и, не побоюсь этого слова, профессионально, можно было исходить из реакции на это Людмилы. Она обхватила мою голову руками:

— Саша… Саша… Сашка, — между стонами, которые становились всё громче, говорила она.

Людмила мотала головой, сжимала руками соски на грудях и вдруг с силой сдавила меня коленями, издав длинный и протяжный стон.

Мы замерли. Оба. Тяжелое ее дыхание стало понемногу возвращаться в обычный ритм. Вдруг она резко села, притянула к себе и ее губы нашли мои. Она долго благодарила меня губами, языком, который прошел по моим зубам, нёбу, дёснам..

— Спасибо тебе, Сашка, — наконец, оторвалась она от меня. — Подожди, а как же ты? — она посмотрела туда, вниз моего

живота. Там моя пиписька нервничала. И небезосновательно.

— Да ладно, — сказал я — Переживу.

— Ложись, — даже не сказала, потребовала Людмила.

Дальше последовало тоже самое, что только что было. Но наоборот. Людмила поставила мне безешку в шею. А потом повела своими шикарными грудями по моему телу вниз, попутно губами касаясь моей груди, рук, живота… Но я даже не предполагал, какой она припасла мне в итоге подарок: расположила, груди так, что мой член оказался аккурат между ними. Сжав их руками, она стала двигаться верх вниз… Когда мне оставалось всего несколько шагов до пика блаженства, она выпустила мой член из своих очаровательных тисков. Но не от себя. Как когда-то тогда, давно, взяла его в рот

— Саш, кончай, когда хочешь, — сказала она. И терпеть мне тоже оставалось немного. Людмила тоже кое-чему подучилась за то время, что мы не жили вместе. Член, головку обхватывали ее очаровательные губки, одна рука трудилась на стержнем, другая — ласково и нежно теребила мои яйца…

И вот, когда мой вулкан должен был низвергнуться, произошло то, что совершенно не ожидали ни я, ни супруга.

В дверь нашего летнебанного ложа загрохотали кулаки в дверь:

— Мама, мама, ты здесь? — рвалась в наше «супружеское ложе наша двадцатилетняя дочь. — Мама, я тебя обыскалась..

— Здесь я, — крикнула Людка, — душ принимала. Сейчас приду… И положила палец мне на губы, а по глазам понял, хотя бы икну, я её потом лет ещё тридцать не увижу. Скорее — она меня и только в гробу. Я кивнул головой. Она тоже кивнула головой и расслабилась…

Ага!

Я резко притянул ее к себе. Она этого не ожидала. Я резко притянул её ухо к своим губам (попал):

— Придёшь ко мне, когда доча уснёт?

Людка молчала и думала секунду, не больше

— Только сам не усни, чёрт старый…