«Hangman, hangman, hold it a little while»

«Gallows Pole» Led Zeppelin

Какое хмурое промозглое утро! Ночью шёл дождь и теперь вокруг грязь и лужи. В нашей славной Британии везде грязь и лужи. Боже, храни Короля. Я иду сквозь толпу по этой чёртовой грязи. У меня дырявые сапоги, и ноги промокли. Впрочем, какое это имеет сейчас значение. Надо было вчера продать сапоги тому рыжему валлийскому ублюдку, ведь он предлагал за них пару кувшинчиков славного тёмного эля. Пара за пару. А с чего это я взял, что его эль был таким сладким? У валлийца была мерзкая рожа плута и пройдохи. И скорее всего его «сладкий эль» - обыкновенное кислое пойло, как и всё в этой жизни. Но всё равно, мне было бы не так противно на душе как сейчас. Сейчас я был бы ещё весел и пьян. И не думал бы всю эту чушь. Я иду…

Ха! Я не иду. Меня ведут, тянут за верёвку, которой связаны руки, тычут в спину. Идти быстрее? А мне некуда торопиться. Я свободный человек. Из толпы летят комья грязи. Скоты! Скоро я буду недосягаем для вашей ярости. Вот и ступеньки. Ступеньки наверх. Лестница в небо или в ад? Лестница на эшафот.

Какое хмурое промозглое утро! Начало паршивого дня. А ведь я не увижу даже вечер этого дня. Я больше не увижу солнца. Господи, за что?! За какого-то кролика? Я был Робин Гудом нашего леса. Робин охотился на королевских оленей и был героем. Я же поймал одного тощего кролика и вот я здесь с верёвкой на шее. Где справедливость, Господи?

Господи, прости, что не возблагодарил тебя за посланную пищу, но я был голоден. И даже не успел ею насладиться. Какой-то бес вывел на меня лесника. Заметь, Господи, я не обвиняю тебя в его появлении, конечно же, это дело рук Лукавого.

Этот лесник редкая скотина и великий грешник, Господи! Говорят, в его доме за обедом всегда было мясо, даже в пост. И он никогда не делился с бедняками как я, а ведь ты учил делиться. А я поступил, как ты учил, Господи, и предложил ему половину. Лучшую половину, которой я ещё не касался. Он же стал кричать и сквернословить. Боже, какие проклятья изрыгали его уста. Он кричал, что мне уже отрезали оба уха за воровство и браконьерство, что меня только могила исправит. Я ударил его ножом в живот, что бы он больше не сквернословил и не ел мясного по постным дням. Господи, ты же видел, я не убил его. Когда я уходил, он был жив.

Никто бы ничего не узнал, если бы не сын лесника, спрятавшийся в кустах. Он видел наш разговор до конца. Он даже видел, что я забрал у лесника серебряную заколку для плаща. Господи, я клянусь, что взял серебро, чтобы выпить за здоровье лесника. Шериф с подручными и нашёл меня в кабаке, где я поил приятелей на вырученные от заколки деньги. Помню, что мы кричали: «За здоровье!» То ли короля, то ли лесника. Леснику всё равно не повезло. А наш славный Генрих здоров и весел. Боже, храни Короля!

Вон этот мелкий гадёныш, что указал на меня шерифу. У-у, рёва! Прижался к матери, дородной тётке лет сорока с белым лицом и отсутствующим взглядом. Говорят, они с лесником жили, душа в душу. Теперь некому будет валять её в постели. Кто позарится на эту квашню? А вот дочки у лесника - сладкие курочки. Старшей лет пятнадцать, лакомый кусочек - полные титьки и круглую задницу не скрывает даже траурная накидка. Ничего, пообтреплется работая на спине. А годика через два и младшая в тело войдёт.

Господи, спаси меня! А то, кто будет заботиться о моём брате-калеке, кто наставит на путь истинный мою сестру-проститутку? Почему всё должно закончиться «высоко и коротко»? Неужели меня никто не спасёт?

Внезапно налетел ветер. Его порыв растрепал мои длинные волосы, и все увидели мои изуродованные наказаниями уши, вернее, то, что от них осталось. Толпа зашумела, комок грязи прилетел прямо в лицо. Тьфу! Настоящая валлийская грязь - жирная и невкусная. Скоты!

Все ждут палача. Все кроме меня. Как там, в балладе – «Hangman, hangman, hold it a little while / Палач, палач, обожди немного». Почему она привязалась ко мне сегодня? Никогда не мог понять, отчего всё в ней заканчивается так неправильно, ведь палач взял деньги. Неужели ты не спасёшь меня, Господи?

Ещё один порыв ветра. Мужчины в толпе схватились за свои шляпы, проклиная непогоду. Я стою с петлёй на шее, на лавке и с высоты вижу то, что скрыто от их глаз. Это не просто ветер. Это ветер перемен. Он тронул тучи, и луч солнца озарил три фигуры в конец улицы, две мужских и одну женскую. Они медленно идут по улице к дому палача. Медленно, потому что один из них калека и не может двигаться быстрее. Я узнаю их – это моя надежда, это моя свобода. Ведь я фартовый парень, я удачливый сукин сын! Вот почему я вчера не пропил сапоги. Вот почему я не умру сегодня!

«Палач, палач, обожди немного,

Я вижу - вроде друзья мои едут…

Они промчались верхом немало миль.

Друзья, достали ли вы серебра?

Достали ли вы хоть немного золота?

Принесли ли вы хоть что-то,

чтобы уберечь меня от этой виселицы?»

Никто не видит троицу, никто, кроме меня и палача, вышедшего из дома. Первым к нему подошел Джон Тарли. Мой единственный друг, который все эти годы терпеливо сносил от меня подначки и зуботычины. Мой верный, нескладный друг. Я был шафером на его свадьбе и до беспамятства напоил Джона, а затем выполнил первый супружеский долг с его невестой. Ха! И теперь под страхом разоблачения, его любимая жена Бетти украдкой ублажает меня в супружеской постели или на сеновале. Я не привередлив. Бросив взгляд в сторону виселицы, Тарли сунул палачу кожаный мешочек. Бьюсь об заклад, я даже знаю, сколько в нём монет, ровно тринадцать шиллингов, потому что четырнадцатый я тайком вытащил на прошлой неделе и прокутил с шлюхами. Об этом тайнике я выпытал у Бетти. Господи, ты же знаешь, что я верну, как и два других. Потом.

«Палач, палач, обожди немного,

Я вижу - вроде брат мой едет,

он проехал верхом немало миль.

Брат, достал ли ты серебра?

Достал ли ты хоть немного золота?

Принес ли ты хоть что-то,

чтобы уберечь меня от этой виселицы?»

Следом, припадая на левую ногу, к палачу приблизился мой младший брат Том. Он тоже сунул ему мешочек побольше – должно быть пенсы и фартинги. Паршивец, где он хранил эти деньги тайком от меня? Ведь с тех пор, как он попал в волчий капкан, и ему перебило сухожилие, он ни на что негоден, кроме как петь песни по ярмаркам и показывать фокусы со своим говорящим вороном. Да он и раньше был никчёмным парнем. Ведь когда мы мальчишками убегали от егерей, заставших нас за охотой на фазанов, я крикнул ему, что впереди капкан. Я перепрыгнул, а он попался. Ну не мог я ему помочь. Ему ещё не исполнилось семи, и он не подлежал наказанию, слава мудрости короля. Мне было уже тринадцать и, если бы меня сцапали, то отрезали бы ухо. На его крики сбежалось столько народу, что я еле унёс ноги. Когда рана слегка зарубцевалась, Тома высекли на площади за охоту в королевском лесу. Всего-то, я же говорил ничего страшного. Я умный, я догадался, откуда у Тома деньги. Он продал своего друга, говорящего ворона, что всегда сидел на его плече. Хозяин таверны давно предлагал, купить ворона за пять-шесть пенсов. Спасибо, малыш, вернусь домой, мы поймаем тебе другого ворона.

«Палач, палач, посмотри-ка туда,

Я вижу - вроде сестра моя едет,

она проехала верхом немало миль…

Сестра, умоляю тебя, возьми его за руку,

Отведи его в тенистый шалаш,

спаси меня от гнева этого человека!»

Интересно, а сколько монет заплатит за меня Мэгги?. ..

Чёрт! Чуть не свалился. Совсем забыл, что стою на скамейке с петлёй на шее.

— Эй, служивые, держите меня. Приговор ещё не объявили. Или вы хотите стать убийцами невиновного.

Так, что там Мэгги? Ага. Девка, что-то ласково шепчет палачу на ухо. Потом отошла к коновязи, подобрала юбки, заголилась, оперлась на перекладину и, тряхнув гривой рыжих волос, призывно глянула через плечо. Вот чертовка! Я сам научил её этому жесту, чтобы клиенты с крючка не срывались. Всё сам. Сам лишил её девственности, сам научил премудростям ремесла, сам находил первых клиентов охочих до соблазнительного девичьего тела. И вот ведь добился своего – теперь каждое утро сестра приносила домой весёлые фартинги и даже пенни. Человек в красном, кинув на меня взгляд, расшнуровал гульфик и пристроился к заду сестры. Девушка подалась ему на встречу.

Бесова девка! У меня даже встал. Хотел бы я быть сейчас на месте этого парня, чтобы вот так среди бела дня, на виду у всего города охаживать уличную девку. Тем более свою сестру.

Ха! Весь город даже не обратил на эту сцену внимания. Все смотрят на меня и ждут, обсуждая, долго ли буду я танцевать джигу, болтаясь на перекладине. Закончив своё дело, палач одобрительно похлопал сестру по голой заднице. Мэгги выпрямилась, оправилась и присоединилась к своим спутникам.

Человек в красной маске палача уверенной походкой устремился на площадь. Солнечные лучи следовали за ним, заливая улицу радостным светом. Поднявшись на эшафот, палач подошёл к шерифу и бейлифу, кивая в мою сторону, протянул на ладони два кожаных мешочка с серебром, затем указал в сторону сестры. Господа одобрительно покачали головами и оба мешочка исчезли в складках одежды. На ладони палача осталось горка монет.

Ура! Они взяли серебро! Они заинтересовались сестрой. Да, добрые господа, да! С сегодняшней ночи она всю неделю будет раздвигать для вас ноги. Уж я позабочусь об этом. Солнечные лучи замерли пред эшафотом. Палач стоит передо мной. Я смотрю на него сверху вниз и улыбаюсь.

«Палач, палач, улыбка у тебя на лице.

Молю тебя, скажи, что я свободен

и могу ехать прочь, прочь за много-много миль…»

— Ну, что, приятель, хватило ли серебра для моего освобождения, хороша ли была моя сестра?

— Да, серебра оказалось достаточно. А твоя сестра согрела мне душу и погасила огонь в чреслах. Всего оказалось вдосталь.. .. Но твой друг, твои брат и сестра заплатили мне, чтобы такую мразь, как ты, повесили наверняка!

— Не может быть! Предатели! Я заботился о каждом из них, – улыбка сползла с моего лица. – Постой, палач, погоди! Так дела не делаются. Шериф и этот сутяжник взяли серебро. У тебя в руках тоже кое-что осталось, я видел. Ты развлёкся с моей сестрой. Подожди, палач, ведь тебе понравилось, я знаю, она мягкая и сочная. Я буду каждый вечер посылать её к тебе, чтоб согревала постель. Ты должен быть милосерден. Так учит наш Господь! Вы все приняли плату! По обычаю, меня должны отпустить. Что тебе сказал шериф?

— К сожалению, ты прав, ублюдок. Шериф любит серебро и велел помиловать тебя. Шериф был великодушен, что даже поделился со мной, отдал все медяки. Но я не возьму их. – Палач развернулся и, размахнувшись, бросил зажатые в кулаке деньги в толпу.

Всё бросились ловить и поднимать монеты.

– Я казню тебя бесплатно, - и он поднял свой колпак.

— Ааа! Ты не он! – я отшатнулся в ужасе, чуть не шагнув в бездну.

Я узнал его. Это был не палач, а сын йомена из долины на том краю леса. Как же он похож на свою сестру Кристину! Этой весной в сумерках я подкараулил девушку в лесу. Я только хотел позабавиться с ней, только позабавиться. Господи! Ты же веришь мне, только позабавиться. Она сама сорвала мой капюшон. Зачем она это сделала? Зачем она прокричала моё имя?! Я задушил её. Она сама была виновата, Господи!

— Это не он! Не он! – кричал я из последних сил. Но меня никто не слышал, все толкались в грязи в поисках паршивого фартинга.

— Да, я не палач, тот лежит мертвецки пьяный в своём дому. А ты узнал меня, узнал. Значит, помнишь Кристину, ублюдок. – Парень опустил маску. – Ты убил мою сестру. Я заберу твою жизнь. Потом женюсь на Мэгги, она будет доброй женой. И позабочусь о твоём брате, он славный мальчуган. Но это будет в другом мире, в котором не будет тебя. Отправляйся в Ад! – и пинком опрокинул скамью.

«И теперь я смеюсь и тяну за веревку,

и смотрю, как ты болтаешься на этой виселице,

болтаешься на этой виселице,

болтаешься на этой виселице,

болтаешься на этой виселице,

болтаешься на этой виселице!»

Солнце окончательно вышло из-за туч и залило ярким летним светом эшафот и весь город.

Три человека, что остановились у дома палача, развернулись и пошли вверх по улице, прочь из города. Дело сделано…

Неожиданно девушка обернулась и помахала палачу рукой.