«Инвентаризация — это проверка наличия имущества организации и состояния ее финансовых обязательств на определенную дату путем сличения фактических данных с данными бухгалтерского учета».

Википедия

Самое поганое, что есть в производственной деятельности лица с материальной ответственностью, так это – инвентаризация.

Она сидела, положив большие груди в пестрой шерстяной кофте на письменный стол, и что-то писала. Потом, сладко потянувшись, улыбнулась широким ртом и сказала:

— У Вас, Макаров, все документы готовы?

— Вроде все… – неуверенно ответил Вовка.

Он сдавал инвентаризацию первый раз, и оттого робел.

— Тогда завтра приду в течение дня, – сказала она и вновь углубилась в писанину.

Ее и начальницей поставили из-за таких громадных сисек, подумал Вовка, глядя на ее богатство.

Марина Александровна Лепешкина, или, просто Лепешка, была начальником материального отдела институтской бухгалтерии. И, по совместительству, грозой женщин-завлабш. Даже Инна Степановна, материальщица с соседней кафедры, говорила о Лепешке, презрительно выпятив губу: «Деревня!». И еще Лепешкина носила косу, длинную, до пояса, с руку толщиной, и совсем не модную.

— Так, Марина Александровна, до обеда или после? – попытался уточнить Макаров.

Она посмотрела на него туманным взором и ответила:

— Скорее, после…

И хорошо, подумал Вовка, добрее будет.

Весь следующий день Макаров ждал звонка возле телефона в лаборантской, и только после двух он поднял трубку и услышал: «Макаров? Я уже иду!».

Лепешкина знала, куда идти, и сама открыла дверь в лаборантскую. Вовка немедленно встал и шагнул навстречу. Она носила, как когда-то Вовкина бабушка, шаль, и темное пальто, похожее на шинель. Деревня, подумал Макаров, помогая Лепешке снять пальто и повесить его на вешалку. Ее знаменитая коса оказалась уложенной вокруг головы двойным венцом.

— Как я упала! – пожаловалась Марина Александровна и добавила с укоризной. – А Вы могли бы встретить!

— Так вроде с утра не скользко было! – попытался оправдаться Макаров.

— Не скользко, не скользко! – передразнила его Марина. – А я попку ушибла! Вот тут!

И она пошлепала себя по объемистому заду, обтянутому толстой фланелевой выше колен юбкой, из-под которой выглядывали полные ноги не то в темных колготках и сапогах.

— Давайте я потру Вашу ж… Вашу болячку, – предложил Вовка.

— Ладно, – со вздохом сказала Марина. – До свадьбы заживет. Только где она, свадьба-то. Показывайте Ваши материальные ценности.

Перед инвентаризацией Макаров провел большую работу. Мало того, что он протер, а где надо и помыл оборудование, он еще и напечатал на машинке и разложил бумажки с названиями и инвентарными номерами. Всего кладовых было три: на третьем этаже рядом с поточной аудиторией, на втором, где размещалась Вовкина кафедра, и в подвале, где с незапамятных времен хранилось дорогостоящее оборудование, которое надо бы списать, да ни у кого руки не доходили. Туда-то первым делом он Лепешкину и повел.

Макаров шел впереди, открывая и придерживая двери на пружинах, они спустились по лестнице на первый этаж, а затем и в подвал, где стояли длинные и высокие стеллажи с приборами. Вовка снял с гвоздя ключ и отперев тяжелый замок, открыл тяжелую, обитую железом дверь на скрипучих петлях. Из темного подвала пахнуло сыростью. Макаров вошел первым и, нашарив в темноте выключатель, зажег пыльную лампочку.

— А у вас тут крыс нету? – первым делом поинтересовалась Лепешкина, переступая порог, и доверительно добавила. – Я их до смерти боюсь.

— Я их распугал, – ответил Вовка, беря Марину за маленькую руку. – И если что, Вы – со мной! А я крыс не боюсь!

Стеллажи были трехъярусными, как нары в казарме, и Лепешкина первым делом попыталась забраться на лестницу, но не тут-то было, потому что Андрей Савченко делал лестницу под себя, длинноногого. Марина не смогла даже поставить ногу даже на нижнюю ступеньку, пока не задрала юбку, и пока Макаров не подставил мужественное плечо под ее толстый зад. Лампочка светила еле-еле, но Вовка разглядел ее ляжки, обтянутые колготками, и белеющие сквозь них трусы. Она приноровилась и забралась на самый верх, а Макаров с возрастающим вожделением смотрел на смутно белеющие трусы, как когда-то в школе подсматривал за девчонками в мини, поднимавшимися по лестнице. И эффект был примерно такой же. Его член встал, распирая вдруг ставшие тесными брюки!

— Что это за прибор? – спросила Лепешкина, нервно перебирая ногами на деревянной ступеньке.

— Какой?

— Да вот этот!

Вовка поднялся по лестнице и прижал Марину к пыльному стеллажу. Крепко прижал, чтобы она почувствовала тугой бугор у него в штанах.

— Так вот написано: «Генератор сигналов низкочастотный гэ три сто двенадцать дробь один».

— Да где же?

— Да вот!

Макаров протянул руку, чтобы показать, и прижался к Марине еще сильнее, а его «бугор» пришелся ей аккурат между ягодиц.

— Теперь хорошо, – с придыханием сказала Лепешкина. – Вот теперь вижу!

Они спустились, и Вовка передвинул лестницу вбок, и они снова забрались на самый верх, и они так карабкались и спускались много раз. Марина совсем запыхалась, а Макаров уже откровенно держался не за ступеньки, а за большие Маринины груди. Держаться было неудобно, но чертовски приятно, и Вовка, скрипя зубами, едва не кончил пару раз.

Наконец верхний ярус кончился, и Марина присела отдохнуть на старый стол, который Макаров заботливо прикрыл телогрейкой, тоже старой. Лепешкина вдруг вскрикнула:

— Я же вся перемазалась, как чушка!

И, правда, ее фланелевая черная юбка и пестрая кофта оказались покрытыми слоем пыли.

— Ничего! – приободрил ее Макаров. – Закончим дело, я Вас щеточкой почищу. И все дела!

— А пока, может, снять? – задумчиво спросила Марина.

— Конечно! Тут такая пылища!

Вовка помог Лепешкиной расстегнуть молнию сзади на юбке, она из нее выскользнула и стянула цветную кофту, оставшись в комбинации, украшенной по краям кружевами.

После второго яруса приборов Марина сняла и комбинацию с колготками, оставшись в больших трусах и лифе, а Макаров, уже не прикидываясь, просовывал руки под бюстгальтер и пощипывал ее твердые, как камушки, соски.

К концу нижнего яруса Лепешкина стянула и лифчик, и трусы, перемазанные пылью и выделениями, и они перешли на «ты». Она сидела на телогрейке, устало расставив ноги в черных сапогах, а Вовка при тусклом свете жадно рассматривал ее «самаркандские дыни» и густую шерсть под круглым животом.

— Ну, что? Потрахаемся, что ли? – предложила Марина. – Или как?

— Давай совместим приятное с полезным. Под нижним я ярусом еще один ряд приборов.

Они так и сделали. Марина встала «раком», и Макаров, наконец, засунул истосковавшийся по женской ласке член в ее мокрое, тесное почти девическое влагалище, и сразу кончил.

— Подожди, не вытаскивай. Еще несколько приборов осталось.

К концу последнего четвертого ряда, Вовка спустил в Лепешкину еще раз, и она милостиво разрешила ему вынуть усталый детородный орган, который тут же обвис, как сырое мясо без кости. Макаров натянул брюки, сбегал в туалет и набрал в старый таз горячей воды. Затем, вооружившись поролоновой губкой, которой преподаватели стирали мел с доски, он тщательно омыл Маринины тяжелые «дыни», поддерживая их рукой снизу, мягкие ягодицы и живот. Особенно тщательно и долго Вовка тер ее шерсть между ног, и Лепешкина засучила белыми ногами, переступая в остывающей воде.

Ее одежду Макаров просто сильно встряхнул, и она принялась медленно одеваться, устроив стриптиз наоборот и заставив Вовку снова кончить, на этот раз с помощью руки.

На улице уже стояла непроглядная темь, когда они вышли из корпуса на улицу. Макаров довел ее до угла, где кончался гололед, а Марина Лепешкина, повернув к Вовке бледное при свете звезд лицо и сверкая круглыми, как у кошки глазами, сказала:

— Я завтра опять приду. За тобой еще малоценка, драгметаллы в лигатуре и спирт.

Утром следующего дня Марина Александровна Лепешкина позвонила Вовке сама и сказала глубоким, как Марианская впадина, голосом:

— Володя, я приду через полчаса. Будем проверять малоценное имущество. Жди!

Макаров перешел в другую комнату и принялся ждать.

Вчера ему было хорошо целых три раза. Три раза по пять секунд – это целых пятнадцать секунд. Пятнадцать секунд сплошного удовольствия, когда Вовкин член старательно орошал Маринкину вагину. Кстати, никто не считал, сколько времени мужчина сотрясается от восторга? Макаров как-то посчитал, что если кончать хотя бы раз в неделю, то за шестьдесят лет активной половой жизни можно испытать целых четыре часа чистого оргазма. О, как! И излить за это время около шестидесяти литров чистейшего белка! Шесть ведер спермы!

На этот раз она пришла, как доктор по вызову, в белом халате под тем же пальто, а вместо тяжелых сапог надела зимние башмачки с опушкой из искусственного меха.

— А у меня под халатиком ничего нет! – голосом невинной гимназистки пролепетала Марина и развязала поясок. – Я голенькая всю дорогу так и шла.

— В летке не свистело? Ветерок на улице.

Марина не ответила. Потому что она была занята разглядыванием своих прелестей в старом овальном зеркале, которое давно нужно было выбросить. При дневном свете женские достоинства Марины выглядели еще внушительнее. Она поглаживала свои дыни, трогала сосочки и любовалась шелковым блеском завитков на лобке. Макаров присел и прижался небритым лицом к Маринкиному гладкому бедру. Она резко повернулась к Вовке, изогнулась назад и развела ноги.

— Полижи пизденочку, полижи! – попросила Марина.

Вовка принюхался. Ее «пизденочка» отчетливо пахла редькой. Возможно, с морковкой под майонезом. Такую закуску Вовка любил, а потому высунул язык и осторожно лизнул клитор. И на вкус тоже: редька с морковкой под майонезом.

Марина закатила глаза и с придыханием прошептала:

— Еще, еще!

А вот ее клитор размером ни на редьку или морковку был совсем не похож. Скорее, на корнишон. А вместо укропа, хреновых и дубовых листьев его окружали черные волосы, и один из них, поддавшись языковому напору, попал Макарову в рот. Он принялся шарить языком уже по своим губам и плеваться.

— Вовочка, тебе не понравилось? – удивленно спросила Лепешкина. – Ну, тогда давай просто поебемся!

Вовка, наконец, нашел кудрявый волосок и показал его Марине.

— Что это? – забеспокоилась она. – Неужто гнида?

— А у тебя есть вши? – упавшим голосом спросил Макаров.

— Вообще-то нет. Надысь в субботу была в деревне, может там подцепила…

Вовка тут же вспомнил старое кино, где военный врач читал стишок:

Раз однажды у солдата

Еремеева Кондрата

По невежеству, незнанию

Не слыхавшего про баню,

Завелися паразиты,

Те что делают визиты

И в постель и в колыбель

И в рубаху и в шинель…

Макарову стало нехорошо. Ему уже не хотелось ни лизать, не трахать Маринку во все дырки. Он встал с колен, а Маринка в распахнутом халате замерла в недоумении.

— Ну, ты чо?

— Надо брить твой куст. Иначе дальше никак!

Вовка выскочил из кладовой и, пока Лепешкина не опомнилась, всунул в пробой навесной замок и побежал на кафедру искать бритву и ножницы. Парикмахерских принадлежностей он не нашел, а обнаружил доцента Шестаковского, который, мурлыча «Вы жертвою пали в борьбе роковой», пытался оторвать от паркета выходные ботинки, приклеенные мстительными студентами эпоксидной смолой. Отклеить их удалось, но вместе с паркетинами. «Как лыжи», – задумчиво сказал Андрей Сергеевич. – «Вот черти!». И только после этого он заметил нависающего над ним Вовку Макарова.

— Володимер, тебе чего?

— У Вас бритвы нет?

— Какой? У меня много бритв есмь. Искрическая, опасная, безопасная…

— Мне бы безопасную. И ножницы.

— Есть и ножницы. Только тупые.

— Пойдут и тупые. Давайте!

— Не знаешь, как отклеить? – спросил Шестаковский, все еще вертя в руках ботинок с паркетиной.

— Тут терапия не поможет, – задумчиво сказал Макаров. – Резать надо. А вообще-то я эпоксидку растворял ацетоном. А можно паяльной лампой деревяшки выжечь.

— М-да…. Надо попробовать…

— Вы только бритовку-то дайте, – осторожно напомнил Вовка.

— А, ну да. Будет вам и белка, будет и свисток, – напевал Шестаковский, торопливо шаря по ящикам. – Ах, вот она! И ножницы!

Когда он ворвался в кладовую с ножницами наперевес, Маринка испуганно вскочила с табуретки.

— Ты что задумал, Макаров?

— Будем делать из тебя девочку. Брить, то есть. И мандавошек погоняем! Садись обратно и раскорячься посильнее.

— ой, сомневаюсь я что-то. Может, не надо? Может, их там и нету?

— Может, и нет, – философски заметил Вовка. – А может, и есть. Не сан же эпидстанцию вызывать. И потом, я же не предлагаю брить тебе голову. Хотя надо бы…

Левой рукой он оттянул Лепешкины волосы, а правой – выразительно пощелкал ножницами. Да, работы много, подумал Макаров, ну и волосатая же ты Марина Александровна Лепешкина.

Глядя на Маринкины заросли, Вовка вдруг вспомнил кое-что забавное.

— Ты знаешь, как негры в Африке бреются, нет? – сказал он Лепешкиной, которая сидела, закрыв глаза, и старательно корячилась, держа толстые ноги обеими руками.

Она удивленно раскрыла глаза.

— Нет, а что?

— Они накручивают волосы на спичку и…

— Поджигают?! – в ужасе выкрикнула Марина.

Макаров хотел, было, сказать «выдергивают», но не стал, а лишь выдохнул:

— Да!

И сделал страшные глаза.

— Хочешь, попробуем? Представляешь, пылающая пизда!

Неожиданно Марина согласилась, но спросила:

— А чем гасить будем, если что?

— Огнетушитель углекислотный ОУ-2 устроит?

— Тебе виднее, ты же лекции по технике безопасности ходил.

Смелая женщина, подумал Вовка, примерно, как Мария Кюри, или даже как Рихман, который на себя молнии ловил. Макаров поднял с пола кладовки четвертную бутыль со спиртом и выразительно побулькал прозрачной жидкостью.

— Итак, приступим!

Вовка налил в ладонь спирта и плеснул ей прямо в розочку. Лепешкина чиркнула спичкой, и ее промежность озарило синее пламя.

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло! – напевал Макаров, глядя, как огонь пожирает Маринкины волосы.

— Что-то припекает! – удивленно сказала она, вдыхая спиртовой дым и запах паленой щетины. – Может, пора гасить?

Ни слова лишнего не говоря, Вовка сорвал с огнетушителя пломбу и, нажав на рычаг, направил ледяную струю на пылающую промежность.

— Надо же, гасит! – удивилась Лепешкина. – А ну-ка, еще пшикни!

Вовка пожал плечами и снова пшикнул.

Марина тщательно ощупала свои гениталии и сунула руку к анусу:

— О, как! И на жопе волосы сгорели!

Макаров оставил в сторону наполовину пустой огнетушитель и присел, вглядываясь в Маринкино нутро.

— Ну, что там?

— Нормально. Стерильно. Только красное все…

— Пизда синяя – жизнь тоскливая! Пизда красная – жизнь прекрасная! – пропела Лепешкина и встала со стула.

— Мужская сперма обладает сильным заживляющим эффектом, – медленно сказал Макаров. – Об этом еще Чехов писал в «Душечке». «Она протерла его раны спуском». А еще выйдешь на улицу, набери в ладонь чистого снежку, и к пизде приложи. Поможет точно!

— Я сейчас, я быстро! – забормотал Вовка, расстегивая брюки и спуская трусы. – Еще бы драгметаллы проверить, а?

— Знаешь, я пойду, – сказала Лепешкина, медленно сползая с табурета. – На лигатуру я тебе Верку или Нину Ивановну пришлю.

— Нину Ивановну не надо! – быстро сказал Макаров. – У нее сердце слабое! А спирт? Спирт будем проверять?

— Разведенный спирт не горит! – со значением ответила Марина, осторожно трогая промежность. – Уж я-то знаю!

Она сама натянула белый халат, а пальто надеть Вовка ей помог. Мужик он или кто?

Открыв окно, и скособочив шею, Вовка видел, как Марина Лепешкина, выйдя на улицу, расчистила ладонью вершину сугроба, набрала снега и с сомнением покачала головой. Затем отступила на несколько шагов назад и, воровато оглянувшись, задрала подолы. Потом она разбежалась и плюхнулась в снег «пылающим» гузном. Затем повернула к Вовке сияющее блаженством лицо и подняла большой палец…