Шутка затянулась. Я поняла этой только сейчас, когда было слишком поздно. Тогда, на днях, я просто решила проверить «силу своих чар», а точнее просто воздействие фигуры и изгибов на мужчин. Может, во мне говорила месть Сергею, моему парню, неопрятность которого бесила меня с каждым днём всё больше. Да и любовник из него никакущий. Под рукой как раз оказался отчим Сергея, Антон. Мужчина сорока с лишним лет, высокий, синеглазый, с бородой и длинными волосами. Умный, интеллигентный, ухоженный. Рубашки-брюки всегда отглажены, пахнет парфюмом. На все руки мастер, отличный рассказчик. Он попросил достать его чайную кружку. В этом доме он бывал редко, чаще с женой, матерью Сергея жил в городе, в квартире. Поэтому и кружка оказалась в самой глубине кухонного стола. А пока я её доставала, вовсю крутила пятой точкой. Потом был топик.

Топик, который я сшила сама и в итоге так его ни разу и не надела. Голубой, с вырезом на груди, в который выглядывала родинка. Нужно было подшить распустившуюся бретельку так, чтобы она стала уровне второй, но сделать это возможно было только на мне. Мать Сергея и без того меня недолюбливала (как же, только одна женщина может быть в семье – королева-мать), и сама отправила к Антону. Чтобы прикинуть ровную линию на глаз (а у меня груди разные, правая чуть больше), Антон сказал: – Подними правую грудь. – Что? Как? – Ну, вот так, – он сгрёб пятернёй правую грудь и слегка приподнял её. Руки большие, тёплые. И вот сейчас… Ночь. Глухая деревня у реки. Зима. Деревянный дом с большой кухней и двумя комнатами. В телевизоре мелькают кадры какого-то фильма. На одном диване спит Олег, младший брат Сергея. На другом, у стены, Антон, закинув руки за голову. На почтительном расстоянии (полметра хватит?) я в той же позе. Бабушка Сергея где-то в гостях, мать на дежурстве, сам он в ночную смену сторожем в магазине. И пусть. Я всё ещё злюсь на него после того, как я сутки лежала с температурой, а он ни разу даже не подошёл ко мне. Рылся во внутренностях старого магнитофона, противно дымил сигаретой и орал: «Получается!» или «Не получается!». Кино не слишком интересное. И плевать. Не в фильме дело. Иллюзия тихой семейной жизни. Именно иллюзия, но хотя бы иллюзия мне и нужна. Вот уже полгода как умерли родители, с братом мы, как кошка с собакой. И до боли хочется домашнего тепла, уюта. Тихо. Слышно, как отстукивает секундная стрелка дешёвых китайских часов. Тепло от натопленной печи размаривает, погружая в мягкую дремоту. Но тащиться на холодный диван в остывшую кухню так не хочется. Хочется сохранить этот момент тепла, уюта, защищённости… Рука Антона вдруг едва касается моего локтя. Я тихо отодвигаюсь: нельзя же личное пространство человека нарушать. Вдруг заснул? Боюсь даже посмотреть в его сторону. Проходит несколько минут. Всё тихо. И едва пульс возвращается в норму, его рука снова слегка касается моей, чуть гладит. Не верю. Что это? Он меня гладит? Спросить? Остановить? Как? Уйти? Только не это. Только не сейчас. Отодвигаюсь дальше. Ещё чуть-чуть и упаду. Напряжение в комнате нарастает. Ещё немного и можно резать ножом. Я уже на самом краю, впору встать и идти на кухню, как вдруг Антон шепчет: — Тебе не нравится? — Нравится… Как мне может не нравится? Сергей никогда так не гладил. Да меня сроду так никто не гладил: нежно, мягко, как любовницу… В том-то и дело, что нельзя, чтобы как любовницу, у меня есть парень, у него жена, а он… А он уже гладит скулы, шею, ключицы. Сердце выскакивает из груди. Но шутка затянулась… Мне так хорошо. Я уже не хочу никуда уходить. Закрываю глаза. В конце концов, он же только просто гладит. Не больше. Когда Антон вдруг наваливается всем весом сверху и закрывает губами рот, я вырываюсь. Вернее, пытаюсь. Он тяжёлый, да и не покричишь: не хватало ещё разбудить Олега, чтобы он застал нас в такой позе. Антон целует по-взрослому, не даёт кричать, держит над головой мои руки. Я, такая маленькая, теряюсь под ним, таким огромным, не могу вырваться. Он одной рукой держит запястья, другой расстёгивает мою рубашку, джинсы. Шепчет: — Тише, Олега разбудишь. Я рвусь сильнее, но уже поздно. Антон внутри, огромный, горячий. Трахает снизу членом, сверху языком, не вырвешься. Антон плохо сдерживает стоны, закрывает поцелуем рот, царапает бородой лицо. Шепчет: — Я уже год о тебе мечтаю. С тех пор, как мы с тобой на речку купаться ходили. Я думал, прямо там тебя схвачу…