Запись первая

Я сошла с ума.
Это, просто наваждение какое-то, я не могу больше думать ни о чём, «он» мне чудится, чуть ли не в каждом предмете, хоть чем-то напоминающий «его». Вчера, решила наделать пельменей, для раскатки теста взяла по привычке скалку и тут же отбросила её. Я явственно ощутила «его» в ладони, я даже пульс почувствовала, такой тихий и требовательный, будто стучится мне в ладонь, а его жар, словно перешёл мне в руку — рука «горела» весь день, ощущая эти тихие постукивания.

Я сошла с ума.
За весь день дважды подходила к умывальнику, чтобы помыть руки, но правую, мыть так и не стала, ну не дура ли: какие, к лешему, тут пельмени. Правда, я всё же их доделала, но позже, значительно позже — тесто уже и подсыхать начало.
А скалка — скалка как скалка, и что мне привиделось, но, всё время старалась браться за неё только левой рукой, было очень неудобно и тесто… в общем, хрен знает, что получилось, а не пельмени и это у меня то.
Он, придя с работы, только покосился и спросил: «почему пельмени такие», а я… уже и не помню, что я ответила.
Он — я даже не заметила, как стала обращаться к нему от третьего лица, словно он посторонний мне, чужой и это он то, моя кровиночка, мой родненький, будто и не я взрастила его, будто не вот этой грудью вскормлен был и всё из-за «этого»…
Ой, как стыдно то, даже думать стыдно не то что писать.

На ночь, засунула руку под сиську — ту самую, правую — как я люблю, представляя, как два пульса стучат рядышком — дура.
Дура, дура и ещё раз дура!
«Он» и так мне снится, каждую ночь. Эта, вздыбленная вершина, зовёт меня к себе, а я бреду, словно во тьме, спотыкаюсь и падаю и снова бреду, а он далеко, как маяк в бушующем море указывает мне путь и как оазис в жаркой пустыне всё манит и манит к себе. Однажды, я было дошла до него, и вот осталось только руки протянуть, припасть к источнику наслаждения чтобы утолить свою жажду, насытить свой неистребимый голод и всё пропало.

Я даже проснулась от своего крика — крика досады, да за что мне всё это.
Сынок тоже проснулся, зашёл в комнату, спросил, что за кошмар мне привиделся, а я молчу, сижу на постели, вся в горячечном поту с пересохшими губами и молчу, боясь словом или движением выдать свои мысли, выдать — куда — я смотрю или вернее на что, а «он» вот, рядом, своим бугорком — мужская природа, видно, в туалет просится — приковывает взор.
А свечка, моя милая «подружка» в тоскливые дни, уже не мила мне, даже больше, она мне противна, я отвергла её как что-то неестественное, не натуральное — даже рука не помогла, моя бедная «горошинка», я всю истёрла её пытаясь сбросить «напряжение», но нет, не смогла, я так больше и не уснула в тот день.
Я хочу «его» и только «его».

Я сошла с ума.
Всё началось неделю назад, как раз в банный день, мой сыночек — моя радость, недавно вернувшийся с армии и сразу устроившийся на работу, благо место подвернулось приличное и деньги не плохие, истопил баньку и ведь ничего не предвещало дурного. Он ушел мыться, а я собрала ему свежее бельишко и понесла положить в предбанник, и надо было мне пройти мимо окошка бани, это просто чёрт какой-то подтолкнул меня, а там: я заметила, как возмужал мой сынок, как налились силой эти мужские руки, а плечи ушли в ширь, но там; ведь вроде только недавно мыла своего сыночка в тазике и его маленький, сморщенный уже превратился в такой… такого… всё хочу вспомнить какой был у его отца и не могу, так давно это было.
Он лежал на лавке и водил рукой по своему достоянию, вверх-вниз, вверх-вниз, я даже порадовалась за него; девчонки, просто визжать будут от восторга, от одного только вида, как я когда-то.
И чего это мне вдруг вспомнилось?

Аж сердце защемило, рука сама легла на грудь, слушая пульс, да так там и осталась, я и не сразу сообразила, что она делает. Я любовалась видом, впитывала в себя каждое мгновение, каждую мельчайшую деталь, гордясь и радуясь за своего сыночка, что он стал таким взрослым — уже мужчина — а рука, ласкала мне грудь, успокаивая сердце и туманя рассудок.
Я хотела отстранить, убрать её оттуда, но почему-то, стало так приятно и всё моё внимание было поглощено этим зрелищем. Я словно фотографировала, снимала на пленку запечатлевая каждый миг, а рука исподволь залезла под халат и пользуясь тем, что знает все мои секреты, так сладко, так нежно ласкала мою грудь, что я не смогла прервать её. И я, будто отстраняясь, со стороны следила за ним и за своим состоянием, как доктор за больным периодически проверяя его самочувствие, где каждое движение по члену вздымало во мне волны возбуждения.

Член… именно тогда я впервые произнесла про себя это слово, мысленно пережёвывая его, словно пробуя на вкус, я явственно ощущала его упругость, жар, даже запах.
Его рука, всё чаще и чаще, являла мне головку, сдвигая кожу ободком опоясывающую её, она, будто жерло вулкана, то пряча, то являя мне свою сердцевину, находящуюся на высокой «горе», а вены, словно горные тропы, ведущие к самой вершине.
Мне кажется, я застонала в тот момент — нет, заскулила — так мне захотелось приблизиться, помочь, взять «его» в свои женские, ласковые руки, а его рука, чтобы…
Ой, как стыдно то… но я всё же напишу эти строки.
Да, да, да!!!
Я хотела, чтобы его рука, срывая с меня одежду, буквально стиснула мне грудь, да так, чтоб сердце ойкнуло в груди, да так, чтоб в глазах потемнело, да чтобы…

Пока я мечтала, его член изверг из себя семя, «жирными» тягучими каплями стекающее вниз, по руке на живот.
Я уже и забыла как она выглядит, я находясь в какой-то прострации, стояла и смотрела на эти капли, ничего не замечая вокруг, я даже не заметила, как открыла рот в вожделении, машинально облизывая губы, а потом… потом, я присела на корточки в изнеможении, ощущая, как толчками разгоняется жар по моему телу; такое, знакомое чувство, но с годами всё реже меня посещающее.

Той ночью, мне в первый раз приснился сон про НЕГО, будто бы, я танцую под дождем, нагая, зачарованная неведомой музыкой, а капли бьют меня по грудям; тяжелые, крупные капли, покрывая меня чем-то липким и тягучим.

Запись вторая

Сегодня не одела лифчик, даже не знаю почему (последние слова зачёркнуты) знаю, конечно, знаю.
Утром подошла к зеркалу, сняла ночнушку и долго рассматривала себя, поворачиваясь то одним боком то другим, любуясь и критикуя одновременно.
Ну да, сиськи немного отвисли, но мне ведь не двадцать, ну талия почти незаметна, но у меня даже не пятидесятый размер, а попка?
Да я, всю жизнь, на физическом труде, а в молодости — как, в фильме: «спортсменка», «комсомолка» и за что мне всё это, почему я всю жизнь одна.
— А вот вам всем! Нате, выкусите!
Я стояла и грозила кукишем кому-то невидимому в зеркало, сама себя распаляя, а потом сняла с себя трусики, чуть расставляя ноги и разглядывая «её», будто впервые видя.
А ведь в «неё», только двое входили, ну, не считая посторонних предметов, второй, только через пять лет после смерти его отца; надеялась, а он… даже вспоминать не хочется.

Я опять подумала о сыне от третьего лица, я будто сторонюсь его, отстраняясь и приближая его одновременно, словно готовлю его к чему-то.
Нет, нет, о этом даже думать нельзя, меня же бог покарает.

Я так и стояла, расставив ноги и разглядывая свою щелку, чувствуя, как она распаляется под моим взглядом.
А если бы на тебя кто-то другой посмотрел, посторонний, как бы ты себя почувствовала, а?
Я, будто бы, разговаривая со своей щелкой, подначивала её. А ведь и правда, ведь некому показать, не перед кем похвастаться кроме себя.
Вот тогда я и не одела лифчик, но трусики одела, стыдно как-то и боязно. А чтобы отступать было некуда, надела свой самый узкий халатик, он мне ещё лет пять назад был мал, вот и пригодился. Халат натянулся в местах пуговиц, особенно на груди, того и гляди разойдётся по швам. У меня сердце заколотилось бешено и в щелке что-то защекотало, только представив, как пуговица выскочит из петли и мои «дыньки» вывалятся наружу на его обозрение.

Всё утро я щеголяла перед ним, привыкая сама и привлекая его внимание. Я уж и забыла какой он короткий, халат-то, почти на две ладони выше коленей, а если я очень, очень низко нагнусь, то что тогда?
Нет, лучше не искушать судьбу.
Он конечно заметил, но виду не подал, наоборот, старательно отворачивался делая вид, что не замечает мои голые ляжки, а когда я наклонялась вперёд, грудь так давила на халат, что того и гляди раздастся треск, а я с надеждой прислушивалась ну, когда же, когда раздастся этот долгожданный звук и он увидит мои сиськи, но ткань на удивление оказалась крепкой, а пуговицу, будто то сваркой приварили, помочь самой, я как-то не решилась.
Но и этого хватило, его бугорок в штанах так разбух, что это уже и не бугорок — холм, я только от одной мысли раскраснелась: это я только лифчик сняла, а если…

Стыдно, конечно, что у него встал на родную мать, но и приятно — гожусь ещё на что-то, а что больше, стыдно или приятно, я так и не поняла.
По дефилируя так до обеда я решила помыть полы — ускорить развязку.
Я полчаса елозила перед ним на коленях стараясь находится к нему только передом, чтобы он смог заглянуть в вырез халата, а когда стала выжимать тряпку, он предложил помощь.
Ах, озорник!
Специально подошёл по ближе чтобы заглянуть в ложбинку, между сисек, я кожей чувствовала, как он выжигает на мне узоры, сиськи так раскраснелись что это уже и не «дыньки»; а соски, того и гляди, проткнут ткань.

Я стояла перед ним на коленях, глядя как он выжимает тряпку и кожей ощущая его жадные щупающие взгляды.
Он так сильно выжимал тряпку, что она скрипела, избавляясь от последней капли.

А у меня, сердце перехватило. Мне вдруг так захотелось оказаться на месте этой грязной, драной тряпки чтобы он выжал меня всю без остатка, до последней капли.

В голове зашумело, и я ничего не соображая, вставая с колен потянулась к нему всем телом, мне хотелось только прижаться к нему, ощутить его силу.
Но нога предательски подвернулась, и я шлепнулась на задницу раскидывая ноги в разные стороны, отчего нижние две пуговицы на халате так быстро отлетели как будто их и не было никогда.

Мне так обидно стало, прямо до слёз: и не от того что пребольно ударилась задницей: и не от того что пуговица, на которую так надеялась осталась на месте, а от того… ну…

У меня ведь были другие трусы и новее и даже с кружевами ну почему я эти то надела?
Дура ты набитая! Соблазнительница херова!

Я так и сидела, раскорячив ноги, с распахнутым наполовину халатом, а в голове свербила одна только мысль: «ему же там ничего не видно, они такие закрытые». Вскочив, двинула что есть мочи по ведру воды отбрасывая его в сторону и отбивая палец на ноге и, ещё больше злясь на себя, хромая, ушла к себе в комнату.
А там, отыгрываясь, оторвала на хрен с корнем эту злополучную пуговицу — хотела и халат порвать в клочья, да жалко стало — а она и держалась то на двух ниточках, просто, они перекрутились с петелькой и надо то было…
Я так и уткнулась с головой в постель, жалуясь подушке.
Ближе к ночи, просила кого-то, умоляла: пускай мне приснится этот громадный член, пускай он делает со мной что хочет, пускай…
Ведь это, только, сон. Во сне всё можно.
Как назло, в тот день, мне вообще ничего не приснилось.

Запись третья

Сегодня проснулась очень рано, разбитая в конец.
На тебе, напросилась; три дня, три дня ничего не снилось, а тут — бесконечная ебля — уж на что не любительница мата, но этот сон по-другому назвать нельзя. Бесконечный, бесконечный член — и я на нём, как червяк на крючке; извиваюсь, кручусь, пытаюсь выбраться, а сама всё глубже и глубже насаживаюсь; ногами сучу, брыкаюсь, отталкиваюсь, а они всё шире и шире раздвигаются, уж на что в молодости спортом увлекалась, но чтоб так.
И ведь не больно, он был толще моей руки, хотя нет, вру, наверно больно, я же помню, орала, да ещё как.
Интересно, я на самом деле орала или только во сне.
Да, больно. Помню: эти тысячи, мириады иголочек колющих, пронзающих меня откуда-то изнутри, словно инъекции наркотика, туманящие разум, помню: эту давящую, раздвигающую боль, как локомотив врывающуюся в меня и крушащую всё на своём пути, а я как что-то текучее, обтекаю, обволакиваю его, прижимаясь к нему всей плотью и сдавливаю, своим давлением направляя его в себя, всё глубже и глубже.

И боль эта какая-то странная, будто меня подключили к розетке, а там, вместо электричества течёт наслаждение, растекаясь во мне, наполняя и заряжая, волнами адреналина.

И кричала я не от боли, а от удовольствия, тоскуя, когда он выходил из меня и радуясь, когда возвращался.

Тело ныло весь день, как будто со мной, не знай, что делали.
А щелка то, господи, раскраснелась вся, будто её и вправду всю ночь трахали и потекла: «ну что ты дурочка плачешь, даже дырочку свою расширила в предвкушении, это только сон и ничего больше».

«Да, свечкой тут не поможешь, уж прости, может когда-нибудь повезёт».
Трусы то я постираю, но этот осадок в душе, чувство не удовлетворённости, весь день, весь день меня не покидало.
Это самый паскудный сон из всех. Он мне дал столько надежд и столько же отнял, если не больше. Нет, с этим надо что-то делать или прекращать, разорвать всё на хрен или…

Уже дописав эти строки, вспомнила, вчера ведь четверг был, значит, сегодня пятница. Я, хоть и крещёная, в приметы верю. С четверга на пятницу вещие сны снятся, конечно, может совпадение, но такой яркий, столько мельчайших деталей. Вот сижу и думаю, плакать мне или радоваться.

Запись четвёртая

Свершилось! Всё получилось!
Мне надо излить душу, признаться, нет исповедаться, иначе я не выдержу, столько чувств меня распирает.
Всё прошло даже легче чем я думала. Как по маслу.
Да мне стыдно, но щёки горят не от этого. Этот грех я… не знаю, ещё слишком рано чтобы подводить итог, рано ставить точку. Да я падшая, я падаю и меня не подхватишь, а там, внизу, уж как получится, выживу или…
Но по порядку. Вчера была пятница, банный день, я сама натопила баньку. Я приготовилась. Не знаю на что я рассчитывала, на удачу, что всё как-то само получится, но в итоге, всё так и получилось.

Ведь две недели, две недели непрекращающихся ночных «пыток». Своё нижнее бельё я спрятала, чтобы оно не попадалось мне на глаза, сначала хотела пойти в ночнушке, а потом вспомнила про большое банное полотенце. У меня был план, но приблизительный; я войду и попрошу его, меня веником похлестать — мужская рука, а для приличия — я в полотенце, ну и он чем-нибудь прикроется. Я знала, матери он не откажет, стесняться будет, отворачиваться, но просьбу мою выполнит. Ну а дальше… как получится.

Первая часть плана прошла как по маслу, он согласился, даже с удовольствием, прикрыв своё причинное место чем-то, а потом…
Я уж и забыла, как он любит баньку погорячее, войти то я вошла, но этот жар, у меня аж уши скрутило, на пол не смотрю, поскользнулась и…
В общем, звезданулась так: куда руки, куда ноги, какое там полотенце и вроде сознание не потеряла, но на какой-то миг отключилась. Очнулась — на лавке, полотенце подо мной, а сверху вся голая, то ли он откинул, то ли само спало. А он стоит рядом и смотрит мне меж ног, разглядывает мои темные заросли, скрывающие щелку, а рукой член сжимает. А член, вылитый — как во сне, здоровый — весь в отца, а может и больше. Нет, он не дрочил, просто сжимал его, да с такой силой, что он покраснел весь, наверно хотел унять его, чтобы он не наливался силой, не вставал на мамку, но бестолку, только вены набухли, а глаза жадные, так и ощупывают мою щелку, показалось, там даже волосы зашевелились.

И так мне его жалко стало, он ведь тоже страдает без женской ласки, эгоистка проклятая, я ведь за всё время, так ни разу и не спросила его, есть у него девушка или нет.
Он заметил, что я очнулась, испугался, хотел было что-то сказать, оправдаться, да так и остался с открытым ртом.
Я протянула к нему руки, так захотелось обнять его, приласкать, успокоить прижать к себе, а только его рука легла мне на грудь, у меня словно ключик в голове провернули, да и сломали — все двери настежь — только звук какой-то звонкий в голове, отдаваясь во всём теле и ноги сами пошли в разные стороны.
А уж когда он до второй дотронулся, да сжал её как я хотела, а потом под сиську — «зачерпывая» — я аж выгнулась, подаваясь к нему всем телом, так захотелось закричать.
— Угадал! — но только простонала.

Тут уж я сама схватила его за член (а он пульсирует — как во сне и «горит», словно, жар внутри) и потянула к себе, разрешая.
Сильное тело знало, что делать, ему не надо было показывать, объяснять; он вставил, с нажимом входя в меня и вдавливая в глубину, только в глаза мне посмотрел, всё не веря, боясь, что это не правда, что вскочу, отхлещу, исцарапаю его лицо. Мне захотелось приободрить его, сказать что-то обнадёживающее, а, как вошёл в меня до конца, словно поршнем меня расширяя, то протянула протяжно, будто пытаясь увеличить «его» ещё больше.
— Хууу-й.
Он сначала удивился, не ожидая таких слов от меня, а потом в его глазах загорелся какой-то огонёк и он, вытащив, снова вставил до конца, всем своим видом показывая, что ему понравилось, как я сказала. Я хотела добавить что-то подобное, хотела ещё больше ему понравиться, но ляпнула то, что вертелось в мозгу, выдавая себя с головой, все свои чаянья и надежды.
— Наконец-то.

Но он обрадовался: словно получил добро, словно последнее препятствие рухнуло между нашими телами, схватил за сиськи, сильно сжимая и притягивая к себе навстречу, насаживая ещё глубже. Щелка «застонала», прося моего «заступничества», но я осталась глуха к её мольбам, злорадно приговаривая: «что хотела, то и получила», иногда стискивая зубы, когда он слишком сильно сдавливал грудь.
И, только я вошла во вкус, только стала «пьянеть» от этого траханья, как он разрядился у меня внутри, я чуть не бросила ему в лицо обидное.
— Уже.

А он и так уже понял, смотрит виновато и губа нижняя дрожит. Скинула я ноги с лавки, чувствую, как по ноге его семя стекает, а мне некогда, не до этого, я смотрю как мой «великан» сдувается, уходит в себя, будто в раковинку прячется.
Так обидно стало, да, что за наказание-то такое, а в душе опять «волна» неудовлетворённости нарастает, притянула его к себе и засунула член чуть не целиком в рот, сама же, удивляясь своему решению.
Как он воспринял мои действия я не знаю, я спешила, я торопилась, быстрей восстановить его силу, чтобы он опять поднялся в свой могучий рост. Яростно надрачивая одной рукой, другой я ласкала его ягодицы, я даже не заметила, как слизала остатки спермы с члена: вкус, запах — неважно, у меня билась в голове только одна мысль, одно желание.
— Подымайся, подымайся.

Видимо, я слишком жаждала этого, вот и переусердствовала, так тщательно вылизывая и шлифуя языком его головку, что он довольно быстро восстановился, набухая у меня во рту словно «волшебный боб» смоченный слюной, но тут же опять разрядился — даже не предупредил.
Зараза!

Это было так неожиданно и её было так много что я поперхнулась, отплёвываясь и чертыхаясь (слышала я, что мужики просто балдеют, когда мы глотаем сперму, но не в этот раз), хотела сказать ему пару ласковых, но его нижняя губа ещё сильнее затряслась, кинулся извиняться, просить прощения, ну куда я денусь, конечно, простила.
А ведь это был мой первый минет, отец его слишком быстро ушёл из жизни, мы и насладиться не успели друг другом, а другой и не просил и в этот раз как-то комом всё.

Он чтобы загладить вину стал таким внимательным, увидел остатки спермы на подбородке, вытер пальчиком нежно касаясь, а я возьми да оближи его палец, чтобы сгладить обстановку.
Посмеялись. Тут уж я растёрла эту капельку на языке, сразу и вкусовые ощущения появились, ну, чуть кисленькая и с горчинкой, и вместе с тем терпкая, какую-то ягоду мне напомнила или фрукт, а неважно.
Он было стал ласкаться, просить продолжения, но я отказала, даже целоваться лез — вот охальник.
Нет. Поздно уже было, да и день тяжёлый, столько эмоций, столько всего — в один день.
Назад он нёс меня на руках.

Ах, как давно меня не носили на руках, я прям растеклась вся в его объятиях, а сама обняла его за шею и целую, целую, нет, не в губы, в шею, в щёчки, даже ухо у него поласкала языком.
Но всё равно было уже поздно. Мы так и уснули обнимая друг друга. А под утро вскочила, вся в холодном поту.
Дура, дура беспросветная! Это ж надо не подумать об этом заранее, вскочила — роясь в сундучках и кладовых. Моя бабка была травницей, так что завещала мне много разных рецептов и трав.
Как солнце размежевалось, побежала в ближайший лесок, знала я там одно местечко, а вернувшись бросилась отвар варить. Тут он проснулся, пристаёт, под подол лезет и к сиське тянется и ведь наглец какой, как будто я ему должна уже, ну, я и не выдержала, рявкнула ему что-то обидное, а в добавок оплеуху отвесила. Ведь не маленький, должен понимать в какие «игры» играем, а ежели грех наружу выплывет, да животом округлится, да на всю деревню опозоришься и не только. Ведь он же мне внутрь кончил, внутрь.
А он обиделся, сильно обиделся, так дверью хлопнул что стены задрожали — моя кровь.
Вот теперь сижу, пишу эти строки и смотрю в окошко. Ночь уж скоро, а его всё нет. Но я дождусь.

Запись пятая

С чего же мне начать, даже не знаю, столько всего произошло, столько событий, в голове такая мешанина.
Сегодня день передышки, да и опасно, боюсь отвар не поможет.
В тот, первый день, я в себя тройную дозу вбухала, чуть не стошнило. Ой, хоть бы пронесло.
Ну по порядку. В тот день он уж поздно ночью явился — пьяный. Раньше он такого не позволял. Опять извинения просил, умолял чего-то, даже слезу пустил. Но я не стала слушать — утро вечера…
Уложила его спать, а сама рядышком присела. Глажу его по голове и думы думаю, как же далеко мы с тобой зашли и ведь не остановишься, да и не хочу. А потом опомнилась, вот балда, да чего я сижу то, скинула одёжку и к нему: к его силе, к мощи, к его теплу прижалась всем телом.

Ах, как хорошо то. Пахнет от него перегаром, конечно, ну и пусть. Я давай обследовать его тело пока он в отключке, вроде с пелёнок при мне, ан нет, совсем другое.
Провела по груди рукой ощупывая каждый миллиметр, восхищаясь его силе, нашла рубчик — в темноте не видно, но похоже шрам — странно, я не замечала или не хотела замечать? Теперь всё по-другому как-то.
Опустила руку к животу, а там: мышцы, мышцы, так и бугрятся, выделяясь своей рельефностью, вспомнила, как они напряглись, когда он в меня входил и погладила с любовью: «вы мне ещё пригодитесь».
Засунула руку к нему в трусы, типа с проверкой: ну как ты «паренёк», отдыхай, набирайся сил, скоро ты мне понадобишься, совсем скоро, а он подрагивает, отзывается на мои прикосновения, словно знакомого приветствует.
А потом уж совсем в детство впала, давай озорничать: грудью прижалась, сосками глажу его и приговариваю: привыкайте, привыкайте к этому горячему телу, а сама злорадно думаю про себя: ох, и достанется вам скоро.

Наигравшись, придумала новую игру; обхватила ногами его ногу прижимаясь щелкой к коже, как можно ближе и давай тереться, вроде и не то, но истома так и растекается по всему телу. Щелка враз опять «заплакала», а я приговариваю: потерпи, потерпи уже скоро.
А под утро уже не вытерпела — соня, решила двух зайцев убить. Всё-таки чувствовала свою вину — сильно ему стукнула, да и сказала обидное, а на второе — решила потренироваться.
Стянула с него трусы и начала исследовать объект вожделения. Держу его легонько и кончиком языка трогаю, проверяю реакцию, а он как сонный ребенок — кожица сморщилась вся и только краешек головки выглядывает изнутри, словно прищуренным глазом на меня смотрит, а я ему шепчу: «просыпайся, соня» и лизнула, засунув кончик языка туда внутрь, прямо в «глазик». Дернулся недовольно, «потянулся» и опять уснул.
А меня уж азарт разбирает, тут уж не истомой «пахнет».

Опустила кожу по ниже, оголяя головку и лизнула несколько раз будто приглаживая: «вставай, в школу пора», встрепенулся раздаваясь в ширь и яички заволновались: «что и вам захотелось, нет, не буду вас лизать, там волос много и потом от вас пахнет» и губами головку целую, а потом с языком — встаёт, встаёт — и чтобы наверняка, обхватила головку губами заигрывая с ней языком.
Тут я заметила, что и сынок мой проснулся, только притворяется, сквозь щелки глаз смотрит — может в обиде ещё — и решила я ему подыграть, загладить вину.
Взяла свои сиськи и начала одними сосками водить по яйцам, соски набухли, как в девичестве, так и млеют и хозяйку в изнеможение вводят, а потом зажала член между сисек и подрочила ему так.

Встав вертикально как мачта, он так налился силой что кожа под головкой натянулась, утончившись точно струна.
Я забрала это «сокровище» к себе в рот, а он большой, языку еле места хватает и потихоньку стала «натирать» его языком заводя то справа, то слева, а рукой дроча. И не то чтобы я опять хотела попробовать его сперму, да и вина моя не такая уж большая была, но кончил он быстро.
На этот раз я уже ожидала чего-то подобного, не давая шанса его сперме пройти в горло, а только щёки раздувая как хомяк и вроде и глотать не хотела, но слишком её много было, и я было вытащила член чтобы прекратить этот неиссякаемый поток, но не удержалась и рефлекторно сглотнула.

А «он» в заключение взял, да и «выстрелил» в меня, попадая прям в губы, как бы в отместку. Но мир был возобновлён.
Ожидая, когда его член восстановиться он начал исследовать уже моё тело нежно гладя мои сиськи и лаская соски языком.
Мне было приятно, даже очень, но я хотела большего, во мне уже нарастала волна раздражения, он уже три раза кончил, а я, у меня всё тело звенело, отзываясь на каждое прикосновение. В добавок полез целоваться, я было отстранилась, но вспомнив какой он несносный ребёнок, опять обидится, решила проявить инициативу. Легла на него сверху приникнув всем телом, прижала свои губы и ввела ему в рот свой язык, почти до конца, представляя, что теперь я его трахаю.
Но не долго я властвовала он быстро усмирил мою вольность, обняв меня плотно, он так сильно прижал к себе, что я чуть не обоссалась, аж дух перехватило, а потом выгоняя мой язык назад, ввёл свой, заходя как хозяин и указывая моему его положение, принялся гонять его с места на место до изнеможения и губам досталось: то сжимая их своими губами, то вбирая к себе и лаская языком он пробовал их даже покусывать.

Он так завладел моим ртом что я только стонала и извивалась на его теле как на сковородке, а сама руками к его «дубинушке» тянусь, мол: «пора, давай уже» а он не даёт, руки мои отводит, а сам ягодицы мои тискает: как будто мне и этого мало, как будто хочет, чтобы я просила, умоляла его.
Доведя мой рот до изнеможения, будто ему нравилось издеваться надо мной, он попросил, чтобы я побрила «киску».
Это он «её» так назвал.
У меня не было сил не только сопротивляться, но даже разговаривать, и я молча раздвинула ноги удивляясь своей гибкости.
Щелка уже не просто плакала она текла как дуршлаг, не держащий воду.
Рука дрожала, в голове какой-то туман, я вся точно в дыму каком-то, ничего не соображая и, конечно, я порезалась, тем более бритва мужская.
Он заметил, прильнул к ранке и облизал. Это была последняя капля.
Во мне словно бомба взорвалась, подбрасывая меня на постели, а «взрывной волной» оглушая и ослепляя. И я ушла в темноту.

Не знаю сколько прошло времени, очнулась уже бритая и только тихие «раскаты» былого «взрыва» сотрясали меня, а он языком проверял на сколько хорошо побрил и осторожно, как исследователь, рукой касаясь моих лепесточков разглаживая их как бы раздвигая в стороны и заглядывая внутрь.
Я не могла противодействовать, забыв все правила и приличия, писаные и не писаные, я была его вся с потрохами. Руки сами потянулись, раздвигая половые губы до предела, и я отдалась ему в его полное владение.
— Смотри сынок вот от сюда ты появился. Это моя пизда. Ты трахал её вчера, будешь трахать сегодня и когда пожелаешь в будущем.
А он возьми и прильни к ней ртом, я хотела сказать: ну там же не чисто, теку же вся. А он добрался до моей «горошинки», вобрал в себя и языком, языком.

Тут уж у меня вторая «серия» началась. Мне так никто… никогда не делал. Хорошо хоть сознание не потеряла.
Что-то у меня много всего впервые.
Я, ещё толком не оправившись от первого оргазма как второй, словно огненная волна запоздалого взрыва, пронеслась по моему телу, сотрясая его и как круги на воде расходящиеся в разные стороны заставляя мои конечности трепетать мелкой дрожью. Я и застонать не смогла так перехватило дыхание. Стиснула зубы закатывая глаза, а пальцами скребу, скребу постель будто ищу этот источник наслаждения.

Потом, а потом он именно трахал меня, как последнюю проститутку, долго, почти без перерывов только отпуская меня иногда в туалет, а когда я возвращалась, шлёпал меня по голой «киске» приговаривая: мокренькая.
Нет, когда он кончал мы конечно делали перерывы, чтобы отдышаться хотя бы. Но мы занимались друг другом. Так что перерыв этот, условный.

Когда трахал первый раз, я чтобы не голосить в голос, мало ли кто услышит, сначала прикрывала рот рукой, а потом нащупала какую-то тряпку, да и засунула её в рот как кляп. А он увидел, будто озверел, долбить стал с каким-то остервенением, тут я и кончила в третий раз с удовольствием в голове отмечая: счёт сравнялся.
Это были его трусы.

После четвертого или пятого упросила его хотя бы перекусить немного, хоть сил немного набраться, а то уже голова стала кружиться. По дому ходили конечно голые, я при малейшей возможности садилась к нему на колени, а он мои сиськи не выпускал из рук. Вот уж они натешились.

Только поели, скомандовал чтобы я была сверху, он много поз перепробовал, экспериментируя с моим телом как с игрушкой и как я смогла так изгибаться, видимо, занятия спортом в молодости помогли.
Лёг на пол, а хрен кверху торчит словно «копьё», и я как на экзекуции насаживаюсь на эту «пику». Вроде бы не первый раз, должна уже привыкнуть к его размеру, но то ли поза такая, то ли ещё что, не знаю. Но чувствую не комфортно мне, даже болезненно.
Я и руками упираюсь ему в грудь чтобы до конца не входил и с колен привстаю и тазом кручу ища удобное положение, всё ни как, а он за ягодицы схватил, да как влупил идя мне на встречу — чуть пол языка не откусила.
Помочь, видите-ли, хотел.
У меня боль жуткая, рожу всю скривило даже крикнуть не могу, а он думает я экстаз поймала и ещё пуще долбит, я вцепилась ногтями ему в грудь — остановить его, через боль чтобы понял, а у самой кровь с губы сочится — до крови прокусила, а он вообще озверел как кровь увидел, вбивает свою ялду как гвоздь по самую шляпку да всё быстрее, быстрее.
Я так и рухнула там.
Чувствую в голове туман какой-то и клонюсь, клонюсь ему на грудь. Только напоследок вдавила ногти раздирая кожу, ему в отместку.
Так на его ялде и отрубилась.

Очнулась на другой день, запах от меня, смесь пота и… всего понемногу.
Тело ноет; ещё глаза не открыла, руками трогаю себя — целая, к щелке спустилась — всё вроде на месте, а внутри гудит всё, как в метро — состав прошёл и звук за ним следом отправился, а в ушах гул остаётся — так и здесь. Озираюсь, сидит рядом на меня смотрит, хотела обложить «трёхэтажным» матом, а как грудь его увидала — боже мой, неужто это я сотворила — вся расцарапана, особенно над левым соском. Кровищи то поди было.
Но своя обида главнее — всё равно высказала.
Приподнялась с постели, щелку свою обследую, боли вроде нет, но покраснение есть и половые губы припухли. Показала ему кукиш.
— Вот видел, хрен больше сюда зайдёшь.
Засуетился, забегал: «может чем помочь, может тебе принести что». Наказала воды нагреть подмыться, но сперва отвару моего противозачаточного — бабкин рецепт. Бабка жива была говаривала: будешь отвар пить — когда захочешь, тогда и родишь.
Лежу на постели, простынкой прикрылась, а по дому «шорох стоит», это он — тише воды, ниже травы — выслужиться хочет. Глаз приоткрою — он тут как тут: чего изволите.
Чувствую себя рабовладелицей; а из кухни уж запах завтрака, щекочет ноздри. Потянулась понюхать, чем так вкусно пахнет; тут он, на руки меня подхватил и в ванну отнёс, да так опустил мягко — вода даже не колыхнулась.

Лежу, теплотой разморённая, и себя оглядываю после «боевых действий». С языком и так всё понятно — опух конечно, еле ворочается и привкус будто железа наелась; на сиськах можно отпечатки пальцев снимать — всей пятернёй отсвечивают, да и по всему телу не лучше, некоторые уже синевой наливаются. Но меня больше промежность волнует, дотронулась до своей «горошинки» — отзывается, значит в порядке: ввела пальчик внутрь не жжет, не щиплет — зря на мальчонку накричала, просто слишком плотно входил даже смазка не помогла и улыбнулась, вспомнив сколько пятен осталось на постели после меня: ничего отстираю как-нибудь.

Тёплая вода приятной негой смежила веки, а тут и дрёма на подходе заставляя меня «растаявшим маслом растекаться по ванне».
Но что-то постороннее, настойчиво, «тёплым дыханием» входит в мой сон заставляя на мгновение вернуться в сознание.
«Услужливые руки» массирую мне плечи.
— Мальчонка надеется на что-то — усмехнулась в душе и уже для себя добавила, повторяя как наказ. — Нет и ещё раз нет, сегодня день отдыха.
Но он был настойчив. Его пальцы, мягкими втирающими мазками спускаясь ниже, по рукам, нежно ощупывали их, будто ища изъяны и не найдя, медленно, лёгкими разводами словно заметая следы возвращались к плечам. Рельефным поглаживанием, выделяя каждую косточку они «отделяли» с них мышцы и разминая их на тысячи молекул заставляли их дрожать лёгкой дрожью, затем аккуратно соединяя вместе, возвращали на место. И будто вдыхая в них жизнь мягкой дрожью пробегали по коже, словно паучок по водной глади, вызывая во всём теле рябь щекотки, весёлой волной, проносящейся во мне и неизменно, тихим стоном, завершающую свой бег в промежности, заставляя колени смыкаться и подтачивая и без того мой шаткий отказ.

Оставляя побеждённую территорию, они поднялись к шее и неприметными касаниями, точно стая бабочек кружась вокруг неё, мягким лазутчиком, вплыли мне в волосы массируя и творя на мне невообразимые прически.
В знак благодарности я только тихо застонала, отмечая что мой отказ так отдалился от меня, он затерялся где-то в другой вселенной и как далёкий отголосок всё ещё звучащий в моей голове протестуя: ты же сказала нет.

Открыв глаза, я удивилась его прозорливости и вместе с тем наглости. Он стоял голый, а ведь одевался пока готовил завтрак, с мотающимся туда-сюда словно маятник членом.
И считая свою благодарность недостаточной я прильнула щекой к его члену ласкаясь как кошка, просящая добавку и выгоняя из своей головы слова протеста звучащие и без того очень тихо.
По какому-то наитию губы сами нашли путь к его члену, целуя его и привлекая язык в союзники, совместными усилиями заставляя член окрепнуть, налиться силой и своей звенящей мощью требовавший продолжения.
Член как-то сам оказался у меня во рту, я не прикладывала ни каких действий, просто мне очень захотелось чтобы он весь, без остатка, зашёл в рот, отмечая в голове что ведь можно и таким образом получить удовольствие. Наигравшись с моими губами, он вошел глубже проверяя упругость моих щек, язык только жалобно стонал неспособный в должной мере помочь из-за своей инвалидности.
Так и держа меня за голову он начал медленно вводить и выводить член постепенно наращивая темп. Я обхватила руками его за задницу, лаская ягодицы и одновременно подталкивая к себе, разрешая проникнуть глубже.
Но как только он достиг малого язычка спазм желудка сорвал меня с члена как пробку с бутылки. Уняв протесты желудка и отдышавшись, я виновато посмотрела ему в глаза ища поддержки, и он кивнул мне соглашаясь: ну нет так нет.

Но меня уже заело. Мне словно вожжа под хвост попала.
Я встала с ванны и держа его за член как поводырь повела его в комнату. Там легла на пол подложив под шею подушку и запрокидывая голову назад. Он понял мои намерения пораженный моими способностями и начал медленно опускать член в глотку как в колодец осторожно на ощупь проверяя глубину. Я силой воли сдержала очередной спазм, когда он зашёл в горло отмечая в сознании что я даже не завтракала чему там подниматься.
И ощутила победное удовлетворение, когда его яйца обняли мои щёки.

Но процесс меня утомил, заходя своей головкой в самое горло натирая и блуждая там, будто в поиске выхода, он заставлял меня держать живот двумя руками чтобы он не выплеснул своё содержимое наружу. И когда было совсем невмоготу я стучала по полу ладонью привлекая внимание. Он тут же вытаскивал член давая мне немного времени, а я вытирая слюни с лица еле отдышавшись опять открывала пасть насколько это возможно.

Чувствовала себя распоследней блядью; он мне язык натирает скользит по ранке, а я его руки к сиськам тяну, у меня глотка раздирается, полный рот слюней того и гляди захлебнусь, а у меня колени по инерции раздвигаются и мысленно сожалею что до «горошинки» достать не могу, просто руки заняты. А в глаза ему заглянула и оторваться не могу. Столько в них всего, ну да страсть может даже похоть, но ещё что-то, такое… отец его когда-то так смотрел на меня.
И у меня слёзы потекли само собой, почему-то. Так и лежу: плачу, отплёвываюсь от слюней, в глотке будто товарняк туда-сюда гоняют, а в голове только одно слово повторяется и повторяется.
Я только от осознания значения этого слова и кончила, ощущая жар в промежности. Не хотела доверять это слово даже дневнику, но всё же напишу.
— Любимый!!!
Я и не заметила когда он кончил, как-то всё на автомате, только почувствовала, как его член опадать начал, уменьшаться в размерах.
А потом мы, конечно, ласкались, но в «киску» я его всё равно не пустила.

Ой, что он языком вытворял, будто в отместку мне, щелку так вылизал, как… хотела написать, как у кота яйца, но думаю недостойное сравнение, ну в общем и так понятно.
На мою девственную дырочку даже заглядывался, смочил палец слюной и давай её поглаживать. Необычно как-то, но приятно. Я обычно её по-другому называю, но здесь напишу по-научному — анус.

Запись шестая

Давно я не писала, всё недосуг, но сегодня особый день.
Сегодня у моего любимого день рождения. Странно как-то, написала любимый и рука даже не дрогнула, мы и дома только по именам зовём друг друга, а ведь это неправильно.
Я словно в другое время попала. Нет, об этом потом, потом как-нибудь.

Сегодня праздник, я снова истопила баньку. Сейчас вот сижу и думаю, как мне его встретить: может в образе проститутки раскорячу свою дырочку, а когда будет меня драть чтобы не орать опять его трусы приготовлю. Умора, я ведь те трусы до дыр прокусила, только не давно обнаружила.
А может встретить его в образе Афродиты — представляю, я вся в пене. Где-то я слышала или читала про тайский массаж, буду его возбуждать своим телом, не касаясь руками, а под конец — да, подарю ему свою девственную дырочку и как я её до сих пор удержала сама не представляю. Ну тут трусы точно понадобятся. Ну ладно, хватит на сегодня.

Да, чуть не забыла, у меня же новость… хотя, может ещё не подтвердится. Потом, как-нибудь потом…

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ПОЖАРНОЙ ИНСПЕКЦИИ.
Найденные страницы, именуемые далее дневником, на месте пожара в деревне N, в виду отсутствия как материального, так и художественного значения из материалов дела были изъяты. Дальнейшая их судьба неизвестна.