На дворе 1980 год. Весной вернулся из армии. За день-два восстановился в институте на дневной.

Для всех востановленцев, переведенцев, вышедших из "академки" и тех, кто не отработал летом часы на благо альма-матер - приговор один – колхоз, вместе с абитурой. Абитура - это те, кого зачислили после очередных вступительных экзаменов, для меня этап ранее пройденный.

Назначили меня старостой такой вот сводной группы. Мне по фигу – всё равно колхоз для служилого с родни курорту! Ну, если не курорту, то дому отдыха – это точно.

Разместились…. Условия хуже армейских – три хари на две сдвинутых кровати. Скудное питание, работа от зари до зари. И полная антисанитария – баню не обещали, как всегда. Парням то ладно. А девочкам? Им-то без бани – совсем тоска.

А 250 гектаров картошки на 250-300 человек. Понятно, с учётом естественной убыли «кадров» – с месяц времени надо.

Вот и неделя позади. Баньку бы ….

Знал я в той деревне бабу Настю. Она была сговорчивой. Мужика в доме уже давно не было. Подкатываю вечерком к ней. Договариваюсь насчет аренды баньки на субботний вечер. Условия вполне приемлемые: мы с колодца таскаем воду, с кухни нашей приносим дрова и платим ей по 15 копеек с каждого грязного носа (стоимость билета в городской бане). А баба Настя – к назначенному вечернему времени топит баньку. Нас 12 – 15 человек. Доход бабуле больше 2-х рублей. Ну, и понятно: и воды и дровишек для личных нужд самой бабы Насти оставить в достатке - постираться, да и самой баньку принять.

Девочки остались в поле дорабатывать, а я и ещё два парня (тоже после армии восстановились) ушли в четвёртом часу вечера готовить баню.

Сразу по пути с поля с нашей кухни прихватили три охапки дров и направились к бабе Насте.

Когда мы шли с дровами, за нами пристально наблюдала троица, сидящая на завалине изрядно покосившегося домишки на два окна: девица размалёванная – ну не дать ни взять – бикса; при ней два её нукера – разнузданного вида парни лет по 20, чуть постарше. Судя по тому, что на одном была тельняшка и солдатский ремень, пряжка которого свисала сильно-сильно ниже пояса (догадливый читатель понял – именно на каком месте), а на втором пареньке - зелёная фуражка. Явно дембеля минувшей весны - опытным глазом определил я. Казалось, что ребята просто сильно загулялись по случаю дембеля, не замечая, что на дворе уже первая декада сентября, и на селе вовсю шла уборочная компания. Невооружённым глазом было видно – поддатые. И чем то очень недовольные.

Они сопроводили нас презрительным взглядом. Такой взгляд я привык видеть и чувствовать спиной ещё в армии. Так сопровождали нас, солдат и сержантов комендантской роты, «воины» остальных подразделений. И я точно знаю: им всегда хотелось набить нам рожи.

Я уже спиной чувствовал, что и у этих ребят тоже есть желание нас побить. А повод – он всегда найдётся.

Мы занесли дрова во двор бабы Насти, взяли молочные фляги, пошли за водой. Идём под надзором выше упомянутой троицы….

Вдруг девица, явно обращаясь к нам, орёт:

— Эй, чуваки!!! - далее последовал вопрос, где главными вопросительными словами был трёх этажный мат. В переводе на литературный язык означало: "Зачем Вы у моей бабки дрова воруете?"

Далее последовал упрёк, также обильно пропитанный ненормативной лексикой. Нас обвинили в постоянных грабительских, разрушительных набегах на незамысловатое сооружение, принадлежащее её бабке, называемое поленницей. А ещё в конце она протяжно, завывая как бешеная собака, назвала нас собачьими самками.

Парни встали с завалинки, будто приготовились к команде «ФАС». Провокация сработала. Ребятки решили покарать городских разорителей поленниц. И на полном серьёзе ринулись в атаку….

Один из них, ростом с полушпалок, почему то меня, рослого - 1, 84 метра, выбрал объектом для атаки. Я опустил флягу на землю и, когда полушпалок был в двух шагах от меня, катнул флягу ему на встречу. Он подпрыгнул, чтобы не запнутся, подскочил ко мне, ещё раз припрыгнув, пытался съездить мне по морде. Руки у меня длиннее. Я ловлю его за грудки и с налёту бью лбом ему по носу. Он обмякает. Я, продолжая держать, левой рукой не сильно ударил его в нижнюю челюсть и отпускаю. Полушпалок грохнулся в пыль у обочины.

А тем временем второй паренёк пытается напасть на Валерку. Парень угрожающе держит одну руку в кармане и орёт на всю Кисловку (деревня так называлась), что всех нас порежет и напирает на моего дружка.

Валера, не дожидаясь исполнения его угроз, изловчился и грохнул паренька флягой по башке. Тот рухнул, подняв море пыли с обочины.

Пока суть да дело, осматриваемся. Их девчонка бежит в проулок и исчезает из виду.

Но где же наш третий? Оборачиваемся и видим: тачка с пустой флягой, а Андрея нет….Не надо объяснять, что подумали мы об Андрюхе. А ещё танкист… мл. сержант.

Мы подняли фляги, и пошли на колодец. И вдруг из того проулка, куда скрылась деревенская девушка, вылетает толпа и бежит в нашу сторону…. Мы бросаем фляги и задницы в охапку, бежать прочь. Бежать уже некуда - впереди плетень. Вырываем из забора колья и занимаем оборону…. И тут видим: во главе толпы бежит наш Андрюха.

Пронесло – Андрей просто убежал за подмогой в наш лагерь.

Баня - она, конечно, состоялась. Наши девочки, поблагодарили меня, Валеру и Андрея, а также и бабу Настю за хорошую баньку и чай, довольные и розовощёкие, с полотенцами на головах побрели в лагерь.

Мы с парнями немного посидели за припасённой бутылочкой, да у бабы Насти прикупили самогончику и тоже вернулись в расположение.

И вроде конец истории, но это деревня….

На следующий день группа моя вернулась рано. Я решил зайти в магазин за водкой. Там очередь. Встаю крайним, следом за мной встала девушка. Оглядываюсь, а это вчерашняя героиня, которая сбежала, бросив своих ухажёров в придорожной пыли. Одного взгляда было достаточно, что бы понять — девочка красивая.

— Танька, отец долг передал? — обратилась к кому-то продавщица.

Стоящая за мной девушка, приятным голосом отозвалась продавщице:

— Валентина Михайловна, ничего батя мне не передавал. Он занимает у тебя водку, пусть сам и отдаёт, — с усмешкой сказала девушка, которая оказалась Таней.

А мне, как под сердце нож…

— Опять Таня! Когда же это закончится? — путано закрутились мысли в голове, — в этой красивой девушке трудно признать вчерашнюю, распущенную деваху, которую я для себя назвал биксой, вкладывая в это понятие зэковское толкование. Надо же, как подходит ей это имя Таня.

Я сделал свои покупки и вышел из «сельпо». Неведомая сила остановила меня.

— Ничего, подождут меня наши, ещё ужин впереди, — мысленно я оправдывал себя.

Вышла Таня. Она узнала меня ещё в очереди. Но вида почти не подала.

Не буду распространятся по этому поводу. Но я решился познакомится с ней.

Я отвлёкся, меня ведь ждут мои ребята. Сходили всё же на ужин. В наличии на вечер две бутылки водки

После ужина забурились во двор заброшенного дома недалеко от лагеря и отдыхали при небольшом костерке. И вдруг раздвигаются кусты малины и нашему взору предстают два вчерашних паренька. Нас, видимо, не узнали. Они опять выпившие.

Тот, что пониже ростиком, гундявым голосом заговорил:

— Мы тут вчера с вашими сцепились…. Мы виноваты, конечно, сами в занозу полезли, - швыркнув носом, втянув в себя сопли, начал он обиженно-повинующимся голосом.

Он ещё что-то хотел прогундеть, но тут как крик души второго, как крик дитя, несправедливо обиженного, со всхлипом и придыханием, разнеслось на всю деревню Кисловку:

— Мой батя на мацепуре* вам картошку в поле копает…. Да мы виноваты!…. И опять последовал вопросительный мат, высотой с сорокаметровое здание элеватора, виднеющееся вдали за деревней.

Если «запикать» матерные словечки, то прозвучало бы это примерно так: «Зачем же флягой-то по башке бить?!»

Идея сближения села и города, о которой всегда говорили коммунисты с трибуны каждого Съезда КПСС, работала на полную катушку.

На примере этой маленькой деревенской истории мне и хотелось рассказать, как происходило стирание граней между городом и деревней.

Батя на мацепуре от зари до зари выковыривает из земли картошку в поле, сынок же грозит порезать ножиком тех, кто приехал из города помочь убрать урожай, и тут же обижается на тех, кто цилиндрическим телом в форме молочной фляги попытался сгладить острые грани между городом и деревней.

P.S.

Таню от магазина я проводил до дома. Стали встречаться по вечерам. Гуляли, целовались. Но не более. Таня работала мед. сестрой в медпункте. Хорошая девушка и готовила вкусно. И ни разу не предложила выпить. Отец и мама вполне нормальные люди. И встретили меня приветливо.

Как-то я спросил:

— Таня, а что ты делала тогда в той компании с пьяными парнями?

— Дура я! Не знаю даже. Выпила спирту на работе, вот и понесло. Не подумай, я не такая. А Сашка ко мне всё лето клеится, как с армии пришёл.

— Не нравится он тебе?

Таня помолчала.

— А ты не боишься гулять со мной вечерами по деревне?

Я хихикнул!

— А я уверен, что не сунется к нашим никто. А Сашка и правда болван и друг его — тоже.

В последние два дня перед нашим отъездом из деревни Таня так и не пришла в условленное место.

Я уехал домой и вскоре Таня исчезла из моей памяти. Я увлёкся ей только из-за имени Таня. Мне неимоверно хотелось, что бы со мной была рядом красивая девушка, которую бы я мог называть Таней, Танечкой, Танюшкой… Что в имени мне этом? Тоска и боль? Любовь и нежность? Восторг или отчаянье? Я не знаю… так с дошкольного детства повелось….

Послесловие

Меня всегда удивляла простота наших селян. Их детская непосредственность. А равно и их доброта и отзывчивость.

А потому вложил десять лет своего труда в дело электрификации сельского хозяйства нашей СТРАНЫ! Исколесил немало сёл и весей, чтобы зажечь лампочку Ильича и приблизить этот добрый сельский народ к цивилизации и облегчить им тяжёлый физический труд.

Вот такая история