История, которую я хочу вам поведать, имеет продолжение и по сей день, возможно, уто-то посчитает ее предосудительной, кто-то и вовсе в нее не поверит, но… отдаю вам ее на откуп!

Зовут меня Мария, Маша. Мне 21. Родом я из небольшого городка, где все подчинено цикличности: детсад, школа, 2 училища… Далее – армия и хоть какие-то перспективы для парней; девушкам – сложнее: чаще всего остаются здесь же, работают на фабрике или на хозяйстве, если нет возможности заняться чем-то более путным и деловым.

У меня не вышло, да я и не особо к этому стремилась. Несмотря на то, что школу окончила с показателями выше среднего, но даже не старалась найти себя в другом городе, а пошла в местное училище, потом – на обувную фабрику. Деньги не особо больше, но к чему они в провинции? Перспективы? Про это больше парням нужно думать, а наши местные – те еще… Пьянство и пофигизм – всегда были бичом публики из небольших городков, и именно из-за такого характера местных, я предпочла оставаться одной, чем с кем-то…

Нет, недотрогой я не была, и даже несколько парней на кулаках оспаривали свое право ходить со мной. В итоге, в обойме моих ухажеров за все время было двое парней, бывших друзей, которых я же и рассорила. Получилось странно: сперва серьезно встречалась с Никитой, с ним же и поимела первую связь… Казалось, это должно было нас сблизить, но Никита «подмял» под себя еще одну дурочку, и его место на время занял его лучший друг Даник. Я была с ним, чтобы обозлить Никиту, к которому все равно не собиралась возвращаться. Но даже как-то прикипела к нему, хотя сердце предательски стучало: «Не то, не твое…»

Никита знал про нас, и наперекор всему даже пытался меня вернуть. Даник же уже вовсю считал меня своей, что в конечном итоге привело к вражде. Но впрочем, до этого я, успела еще переспать с Никитой, подарив ему надежду на свое к нему возвращение. На самом деле, это только усугубило отношение. Парни стали петушиться друг перед другом, бравировать своими «подвигами», а в итоге – и сами разругались, и мне приписали того, чего и не было…

Вспоминаю я про Никиту и Даню не просто так, и вскоре вы поймете, почему. Но пока…

По осени у нас в семье произошло горе: умерла мать! Как говорят про такое – скоропостижно…Оторвался тромб, кровь сгустилась в сосудах, и мамы не стало. Новость стала для нас с отцом ударом – мама никогда не жаловалась на здоровье, и даже недуг переносила на ногах. «На ней бы похать надо», - говорят обычно про таких.

Мама была широка в кости, с тяжелым тазом и таким же темпераментом! Порой я жалею, что мы общались не столь часто с годами, но… Разве думаешь про это на этапе взросления? Формой я тоже походила на мать: рослая вышла, не бедра - а ляхи, попа – круче склона Эвереста, а вот грудь – подкачивала! Никита и Даня, впрочем, любили ее касаться, греть ее в ладонях, которые их заполняли. Но я чаще прибегала к женским уловкам, чтобы грудь казалась больше, и не вызывала дисгармонию с попой! Нет, не толстая я, но взращённая на свежем воздухе и натуральном хозяйстве, я вполне соответствовала своим стандартам! Сдобная такая я росла, и менять себя в сторону худобы не хотела.

Не чуралась я и тяжелого труда, а если ручки – ниточки, разве ж такими дров наколешь?

Так вот, когда мамы не стало, обязанности хозяйки на себя взяла я. Жили мы когда-то втроем, и казалось мне, что счастливей и семьи не было.

Родители все для меня старались сделать, и друг с другом ладили. Не помню я конфликтов семейных, чтобы с кулаками да матюгами. В детстве думала, что все семьи такие, а с годами поняла, что таких – единицы! Мне повезло…

И даже более того скажу: не малая заслуга отца, что именно так все у нас складывалось! В отличии от местных, он употреблял разве что за компанию, но ни разу не напивался в хлам. А будучи пьяным, балагурил да меня потешал. Он и сейчас работает на предприятии слесарем-ремонтником, человек с золотыми руками и необычным характером. Дважды его на районную Доску почета направляли, и каждый раз он говорил, что его-то заслуги в этом нет. Просто делает то, что должен…

А я настолько привыкла гордиться отцом, ставя его во всем в пример, что мама часто даже меня в этом упрекала:

— Тебе бы, Машка, не в это время родиться надо было. Мыслишь какими-то старомодными категориями… Изъяны у всех бывают, и ты батьку так уже нахваливаешь, что парням за себя стыдно становиться.

— Ну а в чем я не права? – не находила я слов. – Папка мой любимый и близкий человек, и я хочу, чтобы на него и остальные ровнялись. Посмотри –и зарплату в дом несет, и в быту тебя не бросает!

— Ай, - всякий раз отмахивалась мама. – Ты бы лучше это от своих женихов требовала…

Женихи… Сейчас-то я думаю: зачем они мне? Никита, кстати, был отцом ребенка, которого не признавал! Могла ли я оказаться на месте очередной дурехи? Вполне… К тому же редко я его видела трезвым. Даник? Странным он стал, порой проходя мимо, даже не здоровается. Осуждает…

Но на похороны оба пришли, соболезновали, клялись помогать, если что…

Да мы как-то сами с отцом справлялись!

И да, странно и цинично, наверное, прозвучать может, но на вопрос, кого ты больше любишь, папу или маму, я бы выбрала первого. В детские годы порой и объяснить свой выбор не можешь, но моя привязанность к отцу помогла мне как-то легче пережить трагедию. А вот если бы отца не стало… Как бы с мамкой справлялись?

Взяла я на себя роль хозяйки, совмещая ее с основной работой. В двадцать познала, что такое, после смены, спешить домой, да там порядок в быту наводить! И чтобы на выходных то у плиты, то в бытовке, то по дому хлопотать, и так весь день!

Но мама меня в детстве в строгости держала, воспитывала, как юную хозяйку, за что ей спасибо только с годами сказать могла. А в юные годы разве ж понимала? Обижалась, дулась, но делала… А еще самой себе обещала, что если у самой дочка будет, то ее в покое оставлю…

А выходило, будто бы мать чувствовала, что все это мне пригодиться!

Со смертью мамы я даже на удивление быстро смирилась. А вот батька…

Сдавать стал, тенью самого себя стал казаться. В одиночку заливал горе, не спал по долгу, а с утра на смену мог еще за час выйти, хотя до предприятия ходу-то… Говорил мало, мог по долгу ковыряться то в гараже, то в подсобке, а как я посмотрю, что сделано, так вроде бы ни за что и не брался.

Обо всем этом я как-то поведала нашей мастерице, Федоровне. Не могу похвастаться какими-то доверительными с ней отношениями, но именно она и сказала мне о том, что мама умерла.

До сих пор помню, как подбежала ко мне, бледная вся, вытаскивает меня из-за моего места, аж колотит ее.

— Маша, ой, Машенька… Ой, чует сердце мое… Беги домой, заканчивай смену эту… Беги домой… Худо Васильевне-то… Беги, может, чем поможешь…

На тот момент Федоровна уже знала, что мамы не стало, наши соседи ее уже оповестить успели. Однако виду не подала, и я ее за это не сужу…

Федоровна же и на похоронах хлопотала, а после – личное шефство надо мной взяла. Все «грозилась» меня в передовики производства произвести!

И вот как-то, топая вместе на смену, поведала я про отца.

— Понятно, что тяжко ему, - согласилась Федоровна. – Столько лет-то вместе… И как бы по хозяйству не управлялся, а все ж – мужчина! Да и тяжко ему без бабы-то… Ну, по потребностям, то бишь…

— В смысле? – сорвалось у меня.

— Ну что ты, не поняла? – изумилась она. – Ты ж сама уже девка на выданье… Мужик же без траха – хереет!

Не думала я, что Федоровна так запросто о таких вещах говорить будут. Я аж краской залилась. «Надо же, » - думаю.

А Федоровна не унимается:

— Бабенку бы ему надо! Это же для здоровья полезно! Что там эти чувства? Я вот тебе так скажу: мы с Фомичем уже и друг на друга не смотрим, но секс я ему даю…И самой потребно!

Иду, еле улыбку сдерживаю, а про себя думаю: «Во дает, баба!» От нее даже слово «секс» слушать не привычно, а все туда же…

— Батька у меня не такой, - тихо возражаю. – Он однолюб…

Федоровна на меня коситься, да головой качает.

— Не в чувствах дело, Машка… Главное, «это» дело! – многозначительно произнесла она.

— Ну а как же без чувств? Без любви? – удивляюсь я, будто бы наивная школьница.

— Ой, Машка, ты ли это говоришь? Сама-то никак не могла выбрать между Никитой да Даником, забыла? И можно подумать, выбирая, только за ручки держались?

И хотя слова Федоровны были для меня шоком, я старалась виду не подавать. Хотя офигела натурально! Вот что значит, провинция! Все обо всем!

Надо сказать, эта доверительная беседа даже как-то меня с Федоровной сблизила, хотя внешне мы по-прежнему старались дистанцироваться.

О разговоре этом я отцу, конечно, ничего не говорила. Разве что разок, словно бы шутя, когда у отца было подобающее настроение, заметила:

— А что, если тебе еще раз жениться, пап? Ты же у нас еще ого-го!

Сказала это, и тут же поняла, что ошиблась.

Батька помрачнел, уставился в экран.

— Однолюб я, Машка…

Так жалко его стало…

Подошла, села на диван рядом с ним, а горло аж сдавило. И в голове стучит: «Дура дурой…» И вроде бы хотела отца взбодрить, а получается, и ему к больно сделала, и маму как бы предала.

Даже проплакала в ту ночь, чего даже на похоронах себе не позволила.

Разговоров на подобную тему я старалась больше не поднимать и не заводить, чтобы не травмировать отца. Но видеть, как он морально угасал тоже не было сил.

Грешила я и на погоду – февраль слякотный вышел, дни тянулись, и все без солнца…Самой тяжело…

Как-то пришла с работы, а отец уже дома – со смены ушел раньше, чего обычно не допускал. Бутылку открыл, да половину сам выпил! От не хитрой мужицкой закуски из яйца, консервов и хлеба захмелел, а в глазах – чувство вины. Не хотел он, чтобы дочь его в таком состоянии видела.

— Пап, ну давай поговорим, - даже не переодевшись толком, сажусь рядом.

— Да что там говорить, доча… - Отвечает, и тянется к бутылке.

— Наливай уж на двоих, - подставляю ему еще одну рюмку.

Вообще спиртное я не жалую, могу за версту его почуять, и аж желудок до рвоты сводит, но… Переступила через себя.

Батька налил, пары спиртяги ударили в нос.

— Ну, Машуль, помянем…

Выпили, не чокаясь…

У меня аж пары из носа и рта поперли, а батька даже не поморщился, но мне продукты пододвигает.

— Ты ж закусывай… Закусывай…

Посидели, обменялись воспоминаниями.

Голову не сказать, чтобы быстро закружило, но более бойкой на язычок я, несомненно, стала.

— Пап, тебе бы женщину найти…

Отец покачал головой, потупив взгляд.

— Куда мне женщину… Не пацан же…

— Вот и здорово! – не унималась я. – Не стоит время терять на букеты да конфеты… Сразу к делу…

— Да к какому такому делу?.. – отец делал вид, что не понимает.

— Естественному… Мужскому… - вскрыла я карты. – Мужчина же без секса – хереет!

Я даже удивилась, что выразилась, как Федоровна, и при этом не покраснела. Разве что ощутила, как от водки захмелило еще больше.

— Ой, ладно тебе… - усмехнулся отец. – Взрослая стала….

— Да, взрослая! – не без гордости ответила я. – И уже давно не девочка… И даже не девушка, коль на то пошло!

Отец сглотнул. Он явно чувствовал себя не уютно, и казалось, пасовал, уступая мне.

Я продолжила натиск.

— Ты ведь посмотри на себя! Раньше, когда с мамкой кровать делили, здоровьем лучился! А теперь? У тебя даже походка изменилась…

— Да ладно тебе…

— Не ладно… Ты еще в активной стадии! Тебе надо, понимаешь, надо…

— А кто на меня уже посмотрит? – попытался съехать батя.

— Я посмотрю! – решительно ответила я. – Ты мой единственный близкий человек, и я не позволю, чтобы ты сквасился…

— Давай-ка лучше, по чарочке…

Я не стала возражать, хотя в груди все клокотало от гнева и недосказанности.

Но спиртяга настолько опалило горло, что я не могла сказать и двух слов.

Батя же спокойно перенес стопку и о чем-то задумался.

Я поняла, что не прошибу его, а затем подумала о том, как это было у меня. После расставания с Никитой, нужен ли мне был кто-то? С Даней стала встречаться лишь на зло первому…

— Пап, а мамка, когда вы встретились, очень красивой была? – спросила я, примирительно.

Отец закивал, и чуть слышно ответил.

— Всем на тебя, доча, похожа…

Это был тонкий момент, и я пересела ближе к отцу, а потом и вовсе к нему на колено, обхватив за шею.

Объятие ребенка – самый ценный подарок для родителя, даже если ребенок тот и своих детей породить может. Я и сама ощутила родное тепло, когда меня приобнял батя.

— Помню, когда ты маленькой была, - заговорил он. – Я тебя в бане мыл. А ты только со мной и мылась, помнишь?

Это было так, и я закивала.

— А потом, когда ты взрослеть стала, застеснялась… нет, говоришь, пусть мамка меня моет…

— И этим я тебя обидела? – догадалась я.

Отец усмехнулся.

— Наоборот… ну, думаю, выросла дочка! Соображает…

Мы так и просидели весь вечер, обмениваясь воспоминаниями, а отец больше себе не подливал.

Но когда нас стал валить сон, я все же сказала:

— И все же, пап, подумай о женщине рядом. Ее никто не заменит…

Отец сидел, понурив голову. Я призналась:

— На меня и саму порой так накатит, что хоть на стену лезь… А не с кем…

Батя уходил из кухни в состоянии крайней задумчивости, а я, прибирая стол, еще думала о том, не взболтнула ли чего лишнего?

… Этот разговор не повлиял на события следующих нескольких дней, и мог бы затеряться в череде труда и быта, но как раз повеяло весной. Удивительно, что Солнце явилось к нам именно по календарю, день на первое марта начался именно с Солнца.

Погода стремительно менялась, хотя ветер порой и пронизывал до нитки. Но утро начиналось с тумана, который ужимал снег. Ветер нес с полей запах талого снега и избыточной влаги.

Солнце за несколько дней пробилось лишь дважды, но и этого хватило, чтобы люди как-то преобразились – внешне и внутренне. Я не спешила менять гардероб, но все чаще раздумывала над тем, как буду стращать прохожих своими юбками, вместо брюк, да лёгонькими сарафанами, вместо закрытого пуховика.

Вот и в тот день, вывалив из закромов всю одежду, примеряла «облегченный» комплект, крутясь у зеркала разве что в несменяемом лифе и трусиках. Меня воодушевило, что одежда была мне по размеру, а для некоторых вещей, кажется, и даже похудела! Конечно, это были нервы и истощение, но все же…

Неожиданно пришел отец, в тот самый момент, когда я была практически без прикрытия. Я скинула с себя лиф, поскольку хотела примерить другой комплект нижнего, и…

Это была бы немая сцена, если бы батя не заявил с порога:

— Ну и вечерок… Надо бы воздухом подыша.а.а.а…

И так и застыл с открытом ртом.

Я лишь успела закрыть обе груди ладонями, а со стороны казалось, будто бы я взяла их в руки, готовая предложить этот дар.

Отец быстро отвел взгляд, и покинул комнату.

Чуть позже, когда мы ели приготовленную мною гречку и котлеты, отец избегал даже смотреть на меня. Ему словно было бы не ловко за момент.

— Пап, разве я не такая красивая, как мама? – задала я прямой вопрос.

Отец поперхнулся, вилка дрожала в руке.

— Ты очень красивая… - был дежурный ответ.

— Тогда почему ты убежал, как ошпаренный?

Отец что-то забормотал, но я перебила его.

— Пойдем, пройдемся, сам говорил, что погода хорошая.

Батя согласился, и я спросила.

— А во что мама была одета на первом свидании, помнишь?

— Помню… Только таких вещей уже нет…

— Ну, юбки же есть? Или брюки там…

— Ну есть… - согласился отец. – Мама как раз в юбке и была…

— Есть у меня такая!

Я выскочила из-за стола и вскоре явилась перед отцом в юбке, которая пусть чуть и превышала длину колена, но еще имела и вырез едва ли не до середины бедра.

— Ну как? Нормально?

Я видела, как напрягся отец, но совладал с собой, стараясь не обращать внимания на этот разрез.

— Очень хорошо…- смиренно сказал он.

Мы вышли во двор, и побрели в сторону центра.

Еще с юных лет меня переполняла гордость, когда я шла рядом с отцом, держа его за руку. А сейчас я ухватила его под локоть, и лишь некая природная схожесть выдавала в нас близких родственников, ведь со стороны мы больше походили на пару.

Помню, мимо нас прошмыгнуло несколько парней, которые с аппетитом пялились то на мои ноги, прикрытые юбкой, обтянутые нейлоном с лайкрой и сапожки до голени, то на батю, с нескрываемой завистью. Помню, как еще косо глянула им в след, а они лишь проводили глазами мой вильнувший зад!

Мы хорошо продышались, нагуляв настроение, а когда вернулись домой, я стала прибирать со стола, даже не удосужившись переодеться. Папа сидел на кухне, щелкая тв-каналы, но я была 100 процентов уверена, что он не упускал возможности посмотреть и за тем, как его красавица-доча рассекает по кухне в стильной юбке.

И быть может, мне это лишь показалось, но когда отец уходил с кухни, узрела я уплотнившийся бугорок на его брюках.

А впрочем, чего говорить? От такого внимания ощутила и я прилив женских сил между ног и утяжелившиеся соски.

В тот же вечер, моясь в бане (у нас водоснабжение и котел, проблем с подогревом нет), я довела себя до предоргазменного состояния, гоняя влажную мочалку промеж ног. При этом звуков собственного стона, в отличие от предыдущих случаев, я не стеснялась.

Более того, в какой-то момент мне даже захотелось, чтобы отец вошел в баньку, чтобы посмотреть на меня, и, клянусь, остановиться я бы не сумела не под каким предлогом…

… А 8 марта отец преподнес мне подарок – всю премию, которую он заработал, передал мне.

— Машка, сходи в город, купи себе что-нибудь… Ты у меня самая красивая!

Ну как тут не полюбить такого человека?

И вот я уже гастролирую по одному из двух наших торговых центров, где более фирмовая продукция и цены по выше…

В одном из роллетов выбираю обувь на весну-лето, которую давно хотела. Сандалии на небольшом каблучке и шнуровкой вдоль икры почти до колена. На нашей фабрике такой не выпускают! Натуральная кожа, шик!!!

Не знаю, куда мне в ней выходить в нашей-то местности, но… Мечта! А главное, скидка, и деньги на кармане!

Правда, если относиться к моей покупке более критично, то эти сандалии больше подходят для девушки с более тонкой ножкой. Я, конечно, не корова, но… Ноги полноваты для этой шнуровки… Но я так ее хотела, так хотела! Из-за каблучка ножки подтянулись, а попа выглядит просто бомбически!

В отделе нижнего белья долго примерялась к набору: нежно-голубой или дерзко-красный? Но коль денег хватало на оба, решила взять сразу два! Да и прежние свои поизносила совсем…

Покидаю роллет, пакуя на ходу вещи, и сталкиваюсь нос к носу с Даней. Оказалось, пришел, чтобы матери что-нибудь прикупить.

— В отделе нижнего белья? – подкалываю его и демонстрируя красный бюстгальтер с трусиками в комплекте.

У Дани аж слюнки потекли. С ходу стал что-то вещать о сковородках и кастрюлях, а у самого глазки горят, слова путает… Перебиваю его.

— А ты туда тоже загляни! Знаешь, как мать оценит! Она ведь женщина… А ты – кастрюли-сковородки…

Даня разрумянился, двух слов связать не может.

Так и оставила его на распутье…

Потом позвонил мне, кстати… предлагал встретиться. Видно, цепанула его моя вещичка.

— Ты знаешь, я сегодня дома, с отцом побуду… Ужин ему приготовлю, посидим… Я же все же его любимая дочь, и единственная женщина. А ты бы с матерью время провел… Успеешь еще навстречаться!

Отключаю телефон, и вдруг новый звонок. Даже не глядя на монитор, угадываю, кто звонит:

— Что, Даник, гормоны? Глубже дыши, помогает…

Но оказалось, что звонил…

— Какой Даник, это я – Никита!

— Ой… - а самой смешно-смешно. Пытаюсь пояснить ситуацию.

— Да понял я все…- отвечает несостоявшийся жених. – Я тебя тут это… С 8 марта, короче…Ну там, всех благ, здоровья… Будь красивой и счастливой!

— Спасибочки…- чувствую, что это не все. – Что-то еще?

— Маш, тут такое, как бы сказать… Я тут тебя в торговом центре видел…

— Ах ты, а чего же не подошел, не поздравил?

— Ну так вышло… что… ты там занята была… Обувь мерила, не хотел отвлекать…

— А-а-а-а…, кажется, я стала просекать смысл посыла.

— Ты знаешь, тебе эта обувь идет…

— Ну спасибо… Потому ее и выбрала!

— Ну… Она, конечно, не по сезону сейчас, но… может, когда потеплеет, встретимся там… Погуляем…

Я засмеялась, не сдерживая эмоций.

— Долго ждать придется, Никитка… Но к маю обещаю чуть скинуть в весе…

— До мая, значит, ждать? – подыграл Никита.

— Ну да, где-то так… если погода не подведет!

— А что, до мая никак нельзя? – уперся Никита.

— А ты выгуляйся как следует… - съязвила я. – А по случаю праздника, не забудь мать своего ребенка поздравить… Женщина все-таки!

Никита не находил слов, а я и не хотела его слушать.

… Дома на скорую руку приготовила несколько салатиков, бутерброды. Попутно подумала о том, что на 8-ое марта с мамой не старались преподнести друг другу ни подарков, ни организовать стол. Тут больше папа проявлял инициативу. Вот и с утра поздравил, угодил…

Тихо и мирно справили праздник, слегка выпили, о маме поговорили, вспомнили… Потом отец в баню пошел, а я, понимая, что на том уютный вечер подходит к концу, спрашиваю:

— А не хочешь на мой подарок посмотреть?

Отец же еще не в курсе моей покупки был, и пока отреагировал на это вяло, лишь чтобы польстить мне.

На том отец пошел в баню, я быстро прибралась, и когда он, свежий, вышел в зал, одетый в новую сорочку и треники, я сменила его в баньке.

Наскоро ополоснувшись, мигом примерила свой наряд. Выбрала красный цвет, который особо выделял мои пышные формы и подчеркивал белизну кожи. Лиф подтягивал груди, а трусики сзади подпирали попку! Аж самой себе понравилась!

Зашнуровала сандалии, оплетя ими икры. Определенно мне требовалось бы похудеть, но к маю собиралась это исправить!

Некоторое время еще тушевалась, стремалась, как батя меня воспримет, не отлупцует ли ремнем…

А затем рванула из бани, точно на подиум под свет сафитов!

Отец как раз в телевизор уставился, по которому распевался неувядающий Басков. Обычная праздничная муть…

— Ну как я вам? – оторвала я его от просмотра, дефилируя мимо.

У бати аж челюсть отпала! Всякую он меня видел, с пеленок понимая, а тут…

В его глазах я распознала неподдельный мужской интерес, не как к дочке, а как к женщине, которую хорошо знал, любил и уважал…

— Ну как, пап, нравлюсь?

Я покрутилась перед ним, стараясь, чтобы он мог осмотреть меня максимально всю: от каблучков на сандалиях до заколки на макушке, где я собрала волосы.

— Ага… - только и услышала я в ответ.

Он даже сглотнул, точно мучился от жажды.

Я сделала несколько шагов вперед-назад перед его глазами, обратив внимание, что взгляд отца был направлен на красный треугольник, прикрывавший мою женскую прелесть.

Этот его интерес, надо сказать, подействовал на меня положительно и в чем-то даже возбуждающе. Во-первых, я уже не боялась получить осуждения, а во-вторых, мне было просто приятно ощущать себя женщиной, на которую обращают внимание.

Я сделала широкий разворот, обратив свой зад к отцу, отметив, как его руки, лежавшие на подлокотниках кресла, непроизвольно дернулись. Представляю, каким усилием воли он заставил себя сдержаться. Моя попа была предельно обнажена, и красный фон трусиков дополнял аппетита!

Я оглянулась через плечо, глядя на отца сверху-вниз, а он, с отвисшей челюстью, пялился на мой зад. И чем можно было удивить мужика в его возрасте…

— Ну как, пап, доча подросла? – съехидничала я.

Отец аж взнемог, и все же потянулся ладонью ко мне, но я тут же сделала пару шагов вперед, и его ладонь поймала воздух.

Я развернулась к нему лицом, сделав шаг вперед, и чуть оттянула ткань трусиков.

— Попробуй, какая мягкая – ни шовчика!

И хотя я протягивала ему часть тонкой ткани, батя провел тыльной стороной ладони вдоль моего бедра, и лишь затем тронул ткань.

— Ну да… - просевшим голосом подтвердил он.

И под мою улыбку чуть отодвинул край трусиков, украдкой посматривая на то, что те скрывали собой.

В ту секунду я почувствовала такой импульс, который пронзил меня от половых губок до губ на лице. Дико захотелось целоваться, и чтобы кто-то потер мой клитор!

А что мне нравилось еще, так это то, что отец все активней поводил обоими ладонями по моим бедрам, и его крепкие и полные сил и желания пальцы охаживали меня, точно пальцы скульптора по глиняной заготовке, но не причиняли мне никакой боли. Стоило ему пройтись по внутренней поверхности бедер, как ноги сами непроизвольно приоткрывались, а низ живота и лобок сводило истомой…

Ни Никита, ни Даник, ни снова Никита за все время наших отношений не позволяли мне ощутить себя по истине желанной. Все они торопились сделать свое дельце, чтобы утолить свое желание, и прелюдия совсем не отнимала у них хоть сколько-то времени.

И даже если бы батя уже сейчас поволок меня в спальню, то я была бы к этому готова, настолько свободно, гордо, а главное, желанно я себя ощущала.

Вот что значит, опытный и умелый партнер!

Я подалась к нему еще чуть ближе, желая, чтобы мой юный женский запах достиг его, окончательно снимая все табу и предрассудки, но отец лишь вжался лицом в мой живот, остерегаясь поцелуя в разгоряченный пупок.

— Маша… Машенька… что же ты… Я же… твой… отец…

Я уже готовилась произнести парочку припасенных под такой случай слов, как батя сомкнул позади меня свои руки-клешни, плотно ухватившись за ягодицы, что вместо слов я не сдержала стона. При этом меня аж изогнуло, как если бы я весь вечер носила на плечах непосильный груз, а сейчас, наконец, сбросила его, выдыхая.

— Я твоя дочь… Твоя женщина… А ты – мой отец… И ты – мужчина!

Я заготавливала эти слова, но не думала, что они дадутся мне так просто.

А может, просто отец был уже подготовлен к подобному, и взглянув в мои глаза своими полными желания глазами, он вновь прижал меня к себе, удерживая в сильных ладонях мои ягодицы, чем непроизвольно вызвал мой новый стон, но ни боли или напряжения, а сладости и удовлетворения.

Вспомните себя в детстве, вам ведь нравилось, когда, шутя, родители стискивал вас в объятиях. То же самое я ощутила и сейчас, ведь то были объятия близкого мне человека, по духу и плоти, и он не мог причинить мне ничего дурного.

Я аж приподнялась на цыпочки, настолько меня проняло!

Батя все никак не хотел меня выпускать: не то что-то навеяло ему про маму, не то вдруг испугался своего же поведения и усомнился, стоило ли продолжать начатое.

Я пригладила его волосы до затылка, а затем пальцами приподняла его голову, глядя в глаза.

— Пап, расслабься… - мило сказала я. – Я понимаю, что делаю… Я все сделаю сама, хорошо…

Чувствовалось, что отец сильно переживает происходящее, и его терзали и эмоции желания, и муки совести.

Я первой взяла в губы его губы, и отец тут же ответил мне поцелуем умелого и опытного любовника. То ощущение, которое терзало мои губы в ожидании подобного массажа, было израсходовано за миг, и у меня закружилась голова от восторга, который меня обуял.

В какой-то момент, желая удивить отца, я просунула ему в рот свой язык, стараясь завертеть им там, на что отец ответил удивленным стоном-вздохом. Это только распалило меня.

Однако этот наш поцелуй был таким энергозатратным, что я не выдержала, да присела прямо между широко раздвинутых ног отца.

Мы засмеялись, глядя друг на друга…

— Такая женщина уже взрослая стала… - потрепал меня отец по щечкам.

Я же, оценивая свое положение, не нашла ничего лучшего, чтобы пропеть:

— Я у твоих ног,

Спасибо не говори…

Отец вновь просмеялся, а я, набравшись сил, поднялась, вытянувшись во весь рост.

Я отошла на пару шагов назад, и приспустила шлейки лифа с плеч. Груди, наполненные желанием, казалось, стали больше на размер, но пока удобно размещались у меня в ладонях, и когда я убрала их, батя во всю сконцентрировал внимание на оттопыренных сосках, и уже ничуть не скрывал своих желаний.

— Иди ко мне… - и протянул ко мне руки.

Как я могла отказать?

Подойдя к креслу, я чуть наклонилась, подставляя груди к его лицу, и мой левый сосок буквально утонул в губах отца. С какой же жадностью он принял его, но я не ощутила ни боли, а если и могла ожидать ее, после опыта с Даней и Никитой, то не переживала, что мне действительно может быть неприятно.

Помню, как эти двое щипали и даже кусали мои груди, и мне стоило трудов, чтобы не сорваться и не погнать их с постели, запретив обоим путь к моему телу.

А вот с отцом было все иначе…

Мои груди он держал в руках бережно и нежно, точно дар, который можно было легко потерять, не приложив даже особых усилий! С той же легкостью он оцеловывал мои груди, попутно вдыхая аромат юного женского тела.

Последовательно заигрывая то с одним моим соском, то с другим, что вызывало во мне трепет до мурашек, батя оглаживал мне зад и заднюю часть бедер, постепенно пропираясь пальчиками под ткань трусиков.

К тому моменту и без этих манипуляций я и так бы потекла, и не в силах больше стоять, я просто уселась к отцу на колени, ощущая, как под трениками напрягся его эрегированный во всю красу член.

Батя уже не скрывал своего интереса ко мне, и даже демонстративно поерзал на седлушке, чтобы я смогла оценить, за что его любила мать!

Тело отца, несмотря на годы, было еще ничего таким, хотя особых трудов к поддержанию формы он не прилагал.

Прихватив обе мои груди, отец стал целовать меня в шею, еще больше побуждая мои желания.

Мне удалось перебороть себя и подняться, хотя по большей части я испытывала желание остаться на коленях отца и растечься по ним всем своим желанием.

Отец смотрел на меня с интересом и нескрываемым желанием. Неожиданно посетила мысль: другие, более взрослые мужчины вели бы себя так же со мной?

Я встала на одну ногу, утопив вторую в кресле, ровно между ног отца.

Он тут же повадился ослаблять шнуровку на сандалиях, которая плотно обтягивала мои икры. Когда он освободил от обуви одну мою ногу, я тут же, пусть это и стоило мне трудов, чтобы удержать равновесие, ткнула босой ступней ему в грудь.

Батя сорвался, но не позволил себе грубости в отношении меня. Взяв в ладони мою щиколотку, точно хрустальную, он прошелся поцелуями по ступне: он пальчиков до пяточки.

В детстве, помню, заигрывая со мной, еще дошкольницей, отец часто делал так, вызывая у матери умиление, а у меня – восторг! Вот и сейчас меня разрывало от всплеска эмоций, только не шаловливо-детских, а сознательно-женских. Да, ничего не скажешь, выросла дочка!

А отец уже справлялся со второй шнуровкой, и так торопился, что чуть было не порвал ее, вынудив меня зацокать языком.

— Пап, осторожней! Такую больше нигде не найдешь…

Отец забормотал извинения, и я сама расшнуровала обувь под его восхищенно-вожделенный взгляд.

Став ниже ростом, я положила руки на плечи отцу, который сидел на самом краешке кресла, и чуть надавила на них.

Я хотела буквально вскочить ему на руки, и наивно посчитала, что он поймет меня, и на руках понесет в спальню… Красиво и романтично!

Как здорово, что я не повелась на свои желания! Бомбанулась бы на нечетную точку, и пришлось бы еще и скорую вызывать, чтобы вправить позвонки.

Ведь вместо того, чтобы подставить мне руки, отец…

Сам припал передо мной на колени, обхватывая мои бедра и зад цепкими пальцами, в то время как лицом буквально влип в алую и влажную материю трусиков.

Такого даже я не ожидала, хотя было, конечно, бодряще-любопытно, что же будет далее.

Ни Никита, ни Даник не могли «опуститься» до такого, чтобы хоть передо мной на колени стать, а тут… Впрочем, я ответила им тем же, когда они просили у меня минета…

А отец, оттеснив край трусиков, безо всякого смущения и предрассудков блуждал языком по моим набухшим половым губкам, из которых уже прилично сочилось. Уверена, что вовсе не слюна стекала вдоль моего бедра, когда я, прибалдев, сказала:

— Ну, бать, ты даешь…

В голове еще блуждала дурная мысль, обращенная к отцу: «Интересно, ты и мамке так делал?»

А папка все не унимался, и оглаживая мои ноги от попы до щиколоток, сочно бил языком в приоткрытую полость, вынуждая меня стонать и выдвигаться губками и низом живота навстречу его губам и языку.

Ой, как мне хотелось это, еще и еще…

Отец осторожно спустим с меня трусики, приглаживая распушившийся скромный пушок, а затем влажно чмокнул меня в его возбужденный центр!

— Па-а-ап! – не сдержалась я…

Как хотелось кайфануть, и если бы батя хотя бы прикоснулся сейчас ко мне, я бы точно залила его ладонь или губы собой…

Но он вдруг отстранился, дав мне секунду передышки…

Я чуть пихнула его в грудь, и отец буквально втянулся в кресло, глядя на меня с удивлением, и не скрывая восхищения мной и моей красотой.

Я отметила, как напрягся центр его треников, и мысленно попыталась представить его размеры.

Боже, я хотела собственного отца, но не думала о нем именно так.

И я даже пропела, скидывая с себя лиф, как не нужный атрибут:

— О Боже, какой мужчина-а-а!

Отец протянул ко мне руки, но я неожиданно для него припала к его ногам.

Подтянувшись, я приласкала его плечи и торс, оставив на нем несколько влажных засосов.

Странно, но целовать, например, тело Никиты или Даника меня совсем не прельщало. А сейчас…

Я стянула с отца брюки, а он сам приспустил трусы.

Его член казался мне героическим, против члеников моих друзей.

Крупный, достаточно полный, хорошо поставленный, что его и согнуть было не просто, он влек меня и мои губы своей пунцовой головкой.

Я не могла противостоять этому соблазну, и взял отцовский орган в рот.

Отец глубоко охнул, и я ощутила, как тело его расслабилось, в то время как член оставался напряжен.

В несколько заглотов я приняла его в себя на большую часть, помогая пропихивать в себя правой рукой. Левая же покоилась на его груди, ощущая дыхание и биение сердца.

Батя приласкал мою голову ладонью, точно кошку, и трепя мои волосы, в которых запуталась заколка, еще сильнее распалял меня.

Сама бы не могла поверить в происходящее, и очень бы хотела оценить все это со стороны, но я безо всякой просьбы или нажима делала минет своему… мужчине!

И не только потому, что до этого он сделал хорошо моему девичьему сокровищу, а лишь по собственному настроению!

И даже было все равно, чтобы подумал про меня отец в ту минуту… Я чувствовала, что ему хорошо, а остальные мысли я старалась отодвинуть по дальше к затылку.

Меня влек его запах, который я знала с детства и подсознательно отыскивала его в других, и плотность его члена в своем ротике я воспринимала даже с каким-то ощущением внутренней эйфории.

Когда я вынула его из себя, батя смотрел на меня с заботой, любовью и благодарностью в глазах.

Я аж гордо подалась вперед грудью.

— Здорово, да? – спросила я, продолжая накачивать его член вручную.

Мне нравилось смотреть, как раскрылась головка, оттянулась кожица далеко назад.

Батя, заведенный движением и завороженный происходящим, двинул бедрами и тазом ко мне на встречу.

— Мамка так делала? – лукаво спросила я, хотя и подозревала, какой будет ответ. Она была старой закалки, вряд ли позволяла себе многое…

Батя чуть покачал головой, и я с осознанием собственной значимости поняла, что добилась недосягаемого для отца максимума в его половой жизни!

Удерживая в кулачке его член, я энергично поводила им вперед-назад, не сводя с отца довольного взгляда и улыбки, а он точно не мог поверить в происходящее, и улыбался мне в ответ.

В тот вечер отец кончил бурно и быстро – сказывалось и долгое воздержание, и нахлынувшее возбуждение.

Спуская его сперму, которая выбивалась из члена, я утишительно-восторженно шептала…

— Все хорошо…. Хорошо… Какой молодец!

Несколько густых и крупных капель окропили мою грудь, но я даже не потрудилась вытереть их. Сделал это уже потом, в бане.

Отец же, опустошенный, полулежал в кресле, и глядя на него, я пожелала ему отдохнуть и набраться сил.

Они бы еще пригодились…

Для меня!

Когда я привела себя в порядок, батя расхаживал по комнате, прикрывая свое достоинство, которое все же выглядывало из-под ладони.

Несомненно, я раззадорила отца, и ему хотелось еще, как и мне…

И когда я, абсолютно обнаженная, подошла к отцу, положив ему руки на плечи, его губы дрогнули в признании.

— Спасибо… Я для тебя… Машуль, я все для тебя буду делать…

Я лишь улыбнулась в ответ.

— Разве это было ранее не так?

Я сама направилась в спальню, держа отца за руку. Я всегда испытывала девичью гордость, когда отец держал меня за руку, а теперь во мне торжествовала гордость любимой женщины, которая волею судьбы перешла под мой контроль.

Мы легли в постель, и отцу потребовалось совсем не много времени, чтобы мужские силы вновь прилили к нему.

Я же буквально таяла от его прикосновений, не скрывала вздоха легкости и желания, когда он касался моей груди, целуя соски, и словно бы боясь потревожить остальную поверхность груди; когда проводил ладонь по внутренней поверхности бедер, углубляясь в их центр.

Даже в кровати он умудрился изогнуться так, что его рот оказался прижат к моей прелести, которой он тут же овладел.

Меня проняло до самых клеточек…

— Па-а-ап! – я не хотела кончить преждевременно.

Он поддался мне, и теперь уже я была на нем, занимая позу наездницы!

Его член тут же прошил меня до самого центра наслаждения, и я даже осела, издав одновременно оклик полной свободы от предрассудков и свободы выбора!

Какой там Никита? Какой Даник? Юнцы прыщавые…

Им даже в зрелые годы не сравниться с моим отцом!

Ни в чем, никогда!!!

Я вбивала в себя член отца, точно истину, подхватывая его стоны в знак благодарности!

Да, я еще была не такая опытная и искушенная, как, наверное, хотелось бы отцу, но я старалась произвести на него особые впечатления, пусть бы мои движения на нем не претендовали на оригинальность. Я старалась подыграть ему и себе, сигналами своего юного, но расцветшего тела, что я могу и насколько способна быть умелой любовницей, и тем самым заводила отца, который все чаще называл меня своей любимой. Причем звучало это уже не как игривое признание отца ребенку, ведь все родители любят своих деток, а как наивысшее значение этого слова.

И припав губами к моей груди с не меньшим трепетом, чем и к моей женской прелести, удерживая меня за спину, отец вдалбливал в меня свой член, пронзавший меня едва ли не до самого нутра.

Оглаживая его голову в тот момент, я и сама подтягивала к его губам свои груди, вкусом которых он никак не мог насытиться.

— Целуй, целуй… - шептала я.

— Доча… Любимая…

Я чувствовала, как его член выходит из-под контроля, и хотя боялась этого, но и сама не хотела отпускать его из себя. Чувствовала, что даже если отец кончит, то сможет удерживаться во вне еще какое-то время, пока и мне не будет хорошо…

И все же я не могла так рисковать…

— Пап… Па-а-ап…

Последние несколько его толчков вышли особо яростными, и мне стоило неимоверных усилий, чтобы вытечь из хвата его рук, которые никак не хотели разжиматься.

Судя по залпу орошения, его семя могло попасть в меня, и я поспешила в баню, чтобы провести предупредительные процедуры.

Когда же все было завершено, утомленный отец крепко спал.

Я прилегла рядом с ним…

… И проснулась от его утреннего признания, сказанного мне на ушко.

— Спасибо, девочка моя…

Так мы и стали любовниками, отдаваясь страсти секса, если не мешали обстоятельства каждый поздний вечер.

За это время отец заметно преобразился, да и мне сескотерапия, несомненно, пошла на пользу. Привычная одежда села на мне на размер-полтора, и я все чаще ловила на себе восхищенный взгляд отца.

Я знаю, что общество жестоко осудило бы каждого из нас за происходящее, и оправдания бы наши не были приняты. Да и я не оправдываю себя, но при этом не могу отказать отцу… самому близкому своему человеку!

Однажды перед сном он признался:

— Машуля, ты взрослая женщина, и должна бы про свою семью уже думать. У тебя должен появиться свой мужчина, которому ты должна родить детей… Это твой женский долг и дань жизни!

Я понимала справедливость сказанного отцом. И мне отчего-то стало очень-очень жаль его. Я прижалась к нему, укрывшись его же рукой, точно птенец крылом наседки.

— Пап, но ты ведь меня не оставишь… Никогда!

Я чувствовала, как на меня накатывают слезы…

Отец усмехнулся мне, пообещав:

— Не оставлю… Никогда!

В ту же ночь, когда уже стало светать, отец яростно накатил в меня, удерживая боком, а сам прижимаясь корпусом к моей спине.

Держа меня за груди, точно боясь упустить их, и потерять меня, он называл меня любимой, а я таяла и от его слов, и от его касаний, и от диких толчков, раздиравших мое лоно.

В тот момент я подумала, что не выпущу его из себя, позволив напитать себя его мужской влагой, и… будь что будет!

Отец уже приближался к разряду, и я ощущала, как подпирается по разбухшим каналам к головке его семя, одновременно с его окликом-признанием:

— Господи. .. Прости мне этот грех… За мою любимую… Женщину!

Здравый смысл все же взял верх, или это отец пересилил свои желания, но я лишь ощутила, как его семенная жидкость заструилась по моим ягодицам и захлюпала на простыне, смешавшись с моей, а когда я, изогнувшись, посмотрела на батю, он с трудом переводил дух и пересушенными губами поизносил мое имя.

Я поспешила в баню, а когда вернулась, отец уже спал.

Мне надо было лечь на влажные от акта нашей любви простынь, но я застлала их новой простыней, и легла рядом, вжавшись в бок отца.

Его почти бесчувственную ладонь я предусмотрительно поклала на свою грудь, чтобы когда он проснется, она наполнила его пробуждение теплом, уютом и радостью…