Несмотря на теплые, плотные гольфы и мягкий ковер, стоять на коленях было все равно жестко. Я посмотрела вверх. Отец смотрел на меня выжидающе, с почти безучастным лицом. Тихое, почти шепотом: «Давай, давай», и его рука легла мне на волосы, слегка сдавив затылок, немного притянул к себе. Тянуть уже некуда, вздохнув, я принялась за ширинку. Джинсы хорошие, я сама покупала ему на 23 февраля (хоть и на его деньги), однако тугая молния на ширинке совершенно не хотела поддаваться моим наращенным ноготочкам. Эх, прощайте рисуночки на ногтях за 500 баксов, но молнию я все таки поборола. Да и не только ноготки, кофточку по-любому заляпает. Надо было ее снять, все таки из Италии везла, ну да ладно, бомжам на радость будет.
Благо трусы он дома не носил, поэтому достать хозяйство из его штанов было проще, однако с яичками пришлось повозиться: ширинка была слишком узкая. Хоть побрил бы их, раз так любит, чтоб с ними поиграли. Да и вообще — помыл бы он его сначала, мочой воняет. Поборов неимоверное желание с отвращением поморщиться от запаха, я взяла его мягкую, солоноватую сосиску себе в рот и взглянула ему в лицо. Нравится, папочка?

Punish.
Удивленный взгляд. Конечно, удивления на самом деле не было, но когда женщина с членом во рту смотрит исподлобья тебе в лицо — взгляд именно удивленный. Вкупе с большими глазами и чуть вздернутым носиком, выглядела она донельзя мило. Да уж, постарался я с ее мамой на славу — дочка у меня просто куколка: белокурые, с примесью золотистого волосы тянутся почти до середины спины, завивающаяся длинная челка набок, серые глазки, вздернутые розовые губки.
Конечно, я поступаю с дочерью очень плохо. Нет, нет, я поступаю просто ужасно, делая неприемлемые, грязные, мерзкие вещи с собственной дочерью. Но как иначе с этой маленькой стервой? В третий раз идти к ректору и покупать его лояльность, лишь бы эту дуру не отчисляли из престижнейшего ВУЗа? Или в который раз звонить знакомым, чтобы вытащили из СИЗО за очередную бредовую выходку? Бить я ее не могу. И лишать ее финансов тоже без толку: свое шматье продаст или брюлики в ломбард сдаст. Эх, был бы пацан — было бы проще. Да и в армию отдать можно было бы. Наверное, проще.
Хотя, впрочем, к чему эти смехотворные отговорки? Себя не обманешь: мне просто нравится это делать. Мне нравится, когда эта маленькая шлюшка, тихонько чавкая и надувая щечки, теребит во рту мой член язычком. К тому же, осознание того, что этот ротик принадлежит моей дочери — просто взрывает мой мозг ощущением непередаваемого экстаза. А язычок-то у нее отменный: уже вовсю исследует головку, не оставляя ни миллиметра под крайней плотью.

— Умничка. А теперь вылижи мои мешочки.
Мешочки? Похоть уже заставляет путать слова, похлеще крепкой выпивки. Тем не менее, она поняла и принялась слюнявить мою мошонку, по очереди, обхватывая губами то одно, то другое яичко, то заглатывая оба. Ее теплая ладошка тем временем неспешно скользила по обслюнявленному, и уже набравшему половину размера органу.
— Убери руки, — доченька послушно выпустила член из рук и положила ладошки себе на колени.
— Не тупи, убери за спину, — она повиновалась, и обхватила свои локти за спиной, — Открой ротик, принцесса. Пошире.
Пару раз шлепнув членом по высунутому из широко открытого рта языку, я начал входить в ее рот по взрослому. Сначала медленно, ввожу лишь наполовину, изредка загоняя член глубже, со смачным гортанным звуком, исходящим из горла. Постепенно, ускоряя темп, я уже вовсю двигал тазом, шлепая яйцами ей о подбородок. Для удобства, я намотал ее светлые волосы на кулак и попутно помогал себе, дергая за них рукой.

Полуприкрытыми от удовольствия глазами, я с похабной улыбкой наблюдал, как мой раздувшийся детородный орган то появляется, то вновь полностью пропадет между ее губок. Пустым взглядом она уставилась мне в кудрявый лобок, в гуще которого оказывался ее носик, когда я загонял ей член в горло до упора. Тушь со слезами стекала по ее щекам, но она не плакала, слезы лишь непроизвольный рефлекс при глубоком минете.
И вот, несколько минут назад бывшее по-детски кукольным личико уже превратилось в лицо дешевой шлюхи. Но, что было удивительно, это как она себя вела: с совершенно равнодушным лицом, послушно делала все, что я ей говорю. Ни одной попытки препираться, ни одного слова. Молча и покорно. Еще пару резких рывков в сторону ее пищевода и я уже готов кончить. Тонкие нити вязкой слюны тянулись от ее языка к моему члену, когда я вытащил и направил его ей в лицо. Левой рукой принялся мусолить готовящегося к извержению здоровяка, правой же удерживал в нужном положении мишень для моего члена. Первая струя пролетела над лицом, осев белой кляксой в волосах. Несколько попавших в глаз капель остались свисать с больших ресниц, остальные перемешались со слезами и слюной, стекали с щек и носа по подбородку, капали ей на кофту.
— Хорошая девочка, — отдышавшись и стерев остатки спермы с члена о чистую прядь ее волос, я убрал хозяйство обратно в штаны — Иди, помойся.
Я взглянул на часы. Мда, воспитательные меры затянулись, я уже опаздывал на деловую встречу. В последний раз взглянув на свое чумазое чадо, я побежал переодеваться, машинально переключившись с мыслей о своей пропащей дочери на мысли о работе. Надеюсь Жанна их отвлечет, пока я буду гудеть в пробках...

His bаby.
Лишь когда громко хлопнула входная дверь, я поняла, что сижу так уже минут двадцать. Из 70 дюймовой выключенной плазмы на меня смотрела конченная шлюха. Сидящая посреди комнаты на жопе, разведя затекшие колени в стороны и измазанная спермой. Так тщательно уложенные ранее, теперь уже растрепанные волосы, аля «я у мамы вместо швабры». Хваленная же тушь от Chаnеl теперь по большей части растеклась по щекам. Хорошо, хоть PUPА держалась на губах молодцом, обошлись без рожи типа вся морда в красном и расписанного в хохлому члена. Шлюха в плазме улыбалась. Тебя унизили, ты грязная и жалкая дырка, без капли гордости. Чему ты улыбаешься? Хорошо, что только она знала ответ на этот вопрос. Узнай о подобном происшествии ее знакомые — впору было бы валить за рубеж. А ведь отец ей предлагал. Но он, глупый, похотливый извращенец не знает, почему на самом деле она отказалась. Почему она так рьяно достает его и отвлекает от работы. Зачем она пришла тогда к нему в постель, притворившись матерью... И ведь дура дурой, сказать — гордость душит, а вот быть униженной жертвой извращенца — пожалуйста. Ну хоть так. Ладно, пойду умоюсь.