Шел 94й год, в стране, еще недавно бывшей какой-никакой державой, давно наступила анархия. Мой отец, военный, умер в один день с началом очередной Олимпиады. Денег ему платили, как я сейчас понимаю, немного, но у нас хотя бы была служебная квартира, из которой нас почти сразу и выселили. Моя мама, до того преподававшая французский в одной из школ северной столицы, и содержать нас, и снимать жилье в Питере не могла. Какое-то время мы мыкались по знакомым, но это быстро закончилось - я отчетливо помню этот день, третье марта 1994го. Тогда, после очередного переезда, мы бросили свои невеликие пожитки в комнате коммуналки, которую нам сдал дед Гриша - вроде бы дальний родственник отца или, может, какой-то его знакомый.

Утро было туманным и, несмотря на начавшуюся вроде весну, здорово морозным. Меня, четырнадцатилетнего распиздяя, разбудил звонок пожелтевшего от времени дискового телефона - сквозь неразвеявшийся еще сон я увидел, как мама выбежала в из своего закутка за шкафом, подняла трубку. Все было так, словно сон продолжался, поэтому я не нашел ничего постыдного в том, что мой перчик приподнял трусы - конечно, маму я не хотел. Просто вся эта обстановка - сонное тепло, длинноногая, не старая еще блондинка в короткой ночной рубашке наклоняется над обшарпанной тумбочкой, снимая трубку. Черная ночнушка задирается, открывая крепкие белые бедра все выше и выше - еще чуть-чуть и покажутся трусики.

Мама отбрасывает волосы, короткое каре, вздергивая голову. Ее грудь, не стесненная бюстгалтером, подпрыгивает под тонкой тканью. Мне отчетливо видны вставшие соски и моему перчику это почему-то очень, очень приятно. Я хочу его погладить, но понимаю, даже сквозь сон, что нарушу волшебство этих утренних часов и терплю. Мой взгляд скользит по маминой фигуре, от тонкой шеи, что кажется такой изящной под гривой русых волос, до места, где задравшаяся ночнушка почти показала мне ее попу, и я почти не слушаю, о чем она говорит. - Григорий Иваныч, если деньги срочно отдать надо - я на работе займу и в обед могу зайти, отдать вам - льется мамин голосок - Хорошо, тогда к часу заходите, я забегу. Я снова засыпаю, времени еще навалом.

В восемь утра мама, уже собранная, накрашенная и пахнущая какими-то особенным, официально-отчужденными духами, будит меня. На ней уже не ночнушка, а все скрывающий пиджак с набитыми ватой плечами и юбка-карандаш из какой-то плотной, невзрачной ткани - учительская униформа. "Так, молодой чемодан, я на работу, а тебя ждет школа. Вставай-вставай, петушок пропел давно, - мама присаживается рядом на диванчик и надевает сапоги на каблучках. На миг ее юбка чуть отъезжает, показывая совсем немного стройных ног, чуть выше колена, и я снова, как вспышкой, вспоминаю утреннюю сцену. Мой маленький перчик подпрыгивает и в этот раз вполне осознанно. Я отвожу взгляд, испугавшись, что мама только по нему все поймет. И будет ужасненько стыдно. Ужасненько-ужасненько. "Ну, не вешай нос, гардемарин! - улыбается мне мама, вскочив с диванчика - увидимся вечером!"

Школа, где преподает мама - на другом конце Петербурга. Я же должен ходить в местную хмызню, поэтому и выходить из дома я могу позже. Хотя выходить я никуда и не собирался, ученик я был и так далеко не из первых, а в свете постоянных переездов и смен одной школы на другую - посещал родной седьмой класс не чаще двух раз в неделю. Тогда, во времена всеобщего упадка, это было не то, что бы у всех и всегда, но и редкостью тоже не было. Я вылез из постели часам к десяти, послонялся по нашим десяти квадратным метрам, сходил в туалет. Успел пообедать остатками вчерашних макарон, когда вдруг вспомнил, что к часу заявится дед Гриша, да и мама должна зайти с работы - утром они, похоже, о плате за комнату говорили. Взглянув за окно я расхотел шароебится по улице - за окном было от силы градусов десять. Недолго думая, я забрался в платяной шкаф, разделяющий нашу "гостинную" и "спальню", запасшись книжкой о Бешеном - шкаф шкафом только назывался, это было неказистое сооружение из гипсокартона и досок, щелястое и скрипучее, и света через те щели было вполне достаточно для чтения.

Дед Гриша, пузатый и заросший рыжим волосом до самых бровей мужик лет пятидесяти, заявился минут за двадцать до часу. Долго ковырялся в замке своим запасным ключом, зашел, бросил на наш диванчик дубленку, уселся на жалобно скрипнувший под его тушей старый стул. Я замер, боясь пошевелится - ничего страшного, уж полчаса я вытерплю, а там и вылезать можно будет. Гриша просидел на месте недолго. Встал, прошелся по "гостинной" - три шага от двери до стены и обратно. Остановился перед комодом. И, недолго думая, открыл верхний ящик. Я аж задохнулся от наглости "деда" - роется в наших вещах, а еще знакомый! Надо будет маме обязательно рассказать, только как бы так еще не выдать, откуда у меня такие знания. Верхний ящик комода Гришу не особо привлек, там лежало постельное. Он перешел к следующему, с мамиными вещами, и тут остановился.

Я видел, как его пальцы-сардельки вынимают из ящика что-то кружевное до невесомости - трусики, лифчики, белые, черные, мнут, зажимая в кулак. Гриша подносил смятые в комок мамины трусы к носу, с шумом вдыхал запах, а я с ужасом наблюдал эа этим из своего укрытия. "Машка, блядь ебаная - хрипло прошептал "дед", - пизда моя сладкая!" Его пальцы мяли, сжимали тонкие кружева, а я понимал - это ж он о маме, сволочь! Маму я почему-то считал только своей, и глядя на эту картину испытывал какое-то странное чувство и стыда, и омерзения. И возбуждения. Я увидел, как на брюках деда, точно под бляхой ремня, выпятился бугор и подумал, что выйди я из шкафа сейчас - он бы меня, не задумываясь, убил.

Гриша мельком взглянул на часы, и, сунув мамины трусики в карман брюк, задвинул ящик комода. Наверное, был уже час, и вот-вот должна была прийти мама. И действительно, едва он пристроил толстую задницу на все тот же стул, в замке захрустел ключ и пришла мама - в своем невзрачном тонком пальто, пахнущая все теми же официальными духами, холодом и сыростью. Улыбнулась тяжело сопящему деду Грише - "Григорий Иваныч, вы чай будете? А то я бы попила, весна наша питерская - просто страх" Эх, знала бы ты, что он тут творил, Григорий Иваныч сраный - со злостью подумал я, глядя, как мама аккуратно снимает потертое пальтишко, и выбегает с чайником из комнаты.

Почему-то мне стало стыдно того, как она суетится перед этим наглым толстым дедом, который так бесцеремонно рылся в ее белье. Стало стыдно за ее поношенную одежду, за вымученную улыбку, за то, что ей еще час ехать обратно на работу в холодном трамвае, а эта жирная жопа попьет чаю, возьмет деньги и еще ее блядью ебаной за глаза называет. Мама вернулась через пять минут, неся две чашки с чаем, села напротив деда Гриши, сняла свой мужской пиджак, оставшись только в пожелтевшей от частых стирок блузке - большевичке, уже вытянутой на локтях. "Григорий Иваныч, тут вот дело какое, - мама отпила из чашки, а Гришка, скотина, к своей не притронулся даже, - вы же знаете, у нас в школе с зарплатами беда.

Сегодня, как вы позвонили, я у коллег поспрашивала - но. . " Мама допила остатки чая. "Что - "но", Мария Сергевна? - пробасил дед Гриша, опираясь локтями на колченогий стол - "денег-то нашли или как?" "Деньги я нашла, - мама подобралась и сделалась как-то строже, словно урок ведет, - сейчас вот вам отдам двадцать пять тысяч, и на следующей неделе - остальное. " Гриша засопел, встал со своего стула, прошелся по скрипящим половицам туда сюда, замер перед мамой - "Машка, мне надо денег сегодня, я тебе ж объяснил. Сегодня. Не завтра и не на следующей неделе. Я объяснил? Объяснил!" Мама вскочила, вспыхнув румянцем - какая же она красивая, тоненькая и высокая рядом с этим неуклюжим, красномордым толстяком, успел подумать я. "Какая я вам Машка, Григорий Иванович!? - ее ноздри раздувались от гнева - следите за своим языком!

Мы с вами на брудершафт не пили!" Гришка вдруг подался вперед, вцепился своими пальцами-сардельками в тонкое мамино предплечье и с силой толкнул ее через всю комнату, на диван. Мама вскрикнула, пружины старого диванчика жалобно взвыли, а Гриша, сопя и сжимая кулаки, двинулся следом - "Ах ты блядь сраная! Живет почитай бесплатно, я бы блядь чурок с рынка лучше пустил! Они в баксах бы носили и спасибо говорили! Нет же, из жалости впустил поблядуху! А она, сука, ноги об меня тут вытирает!" Мама смертельно побледнела, сжавшись на диване, обнимая колени руками. Казалось, она сейчас заплачет, а дед нависал над ней, тоненькой и несчастной, словно был готов раздавить ее своим пузом.

"Григорий Иваныч, мы немедленно съезжаем! - наконец выдавила мама, глядя на его искаженную злобой ряху. Я же сидел в своем шкафу ни жив, ни мертв. "Немедленно съезжаем, дайте только вещи собрать! - сказала мама уже смелее, видимо, придя в себя после случившегося. Дед Гриша молчал, и мама было попыталась встать, как он снова толкнул ее на диван. "Дай мне, Маш - голос деда из злобного вдруг стал хриплым и словно бы жирным, как лоснящийся червяк - я тебе тогда. . тогда так живи, что. . " Он протянул свои толстые ручищи к маминым плечам. Мама вдруг резко толкнула Гришку прямо в пузо, заставив на миг отступить, вскочила и бросилась мимо него к двери, но дед, опешив лишь на мгновение, схватил ее поперек талии, прижал к себе, зажимая рот, поднял, оторвав от пола и, развернувшись, швырнул через спинку дивана.

Мама как-то странно зашипела, наверное сильно ударившись, а Гришка сразу прижал ее своей огромной лапищей, вдавливая в диванную спинку. Я, наверное, должен был выскочить и закричать, но ужасный страх словно бы ударил меня по ногам - я даже не уверен, что дышал в тот момент. Дед сноровисто расстегнул молнию на маминой юбке, вцепился в пояс и дернул вниз. Ничего не вышло, фабрика Большевичка свое дело знала туго и юбка плотно сидела на бедрах. Мама вдруг встрепенулась и дико закричала - Помогииитеее! От ее крика у меня заложило уши, и кажется - я заплакал, а дед, страшный старый пидорас, стал бить ее по спине своим здоровенным кулаком, как по наковальне. Мама сбилась с крика на какие-то карканья и замолчала, а Гриша, встав коленями на скрипящий диван, запустил за пояс юбки обе свои ладони-лопаты и сильно дернул вниз.

Раздался треск рвущейся ткани и юбка свалилась вниз по маминым бедрам. Здоровенные лапы зашарили по маминой попе, такой красивой в белых трусиках. "Станок, М-машка, заебись у тя. . - Гришка заикался от волнения, пробуя нащупать резинку трусов, - попа. . попочка, Маш… " Он дернул мамины трусы вниз, и я впервые в жизни увидел голый женский зад. Белые, нежные булочки с красным следом от трусов, темнота между ними и маленькие светлые волосики внизу, между бедер. Я не знаю, что я должен был чувствовать, глядя на то, что сейчас произойдет. Но чувствовал я только свой член, стоящий как кол. Одна рука Гриши по-хозяйски ощупывала попу, а второй рукой дед безуспешно пока пробовал расстегнуть собственные штаны. "Волосатая ты какая, Машка, - возбужденно шипел он, пробуя одновременно просунуть ладонь между маминых ляжек и спустить штаны, - бабы бреют ща. . " "Н-нахуй пошел, скотина - вдруг прошептала мама и рванулась в сторону. Она успела развернуться и вскочить с дивана, прежде чем Гришка схватил ее за бедра и рванул назад. Мама ужасно закричала, на одной протяжной ноте, а он бросил ее, вдавив в диван, и размахнувшись, ударил в живот. Еще раз.

И еще, пока крики мамы не превратились в бульканье. Я видел, как она судорожно пробует втянуть воздух посиневшими губами, а Гришка раздвигает ее бедра и лезет рукой туда, где внизу живота все густо поросло русыми кудряшками. Мама сипло застонала, когда дед грубо влез в нее толстыми пальцами. Не знаю, что она попробовала сделать - кажется, сдвинуть бедра, но Гриша опять начал ее бить - в живот, в грудь. Мама только тихо икала на каждый удар, а потом голова ее безвольно повисла. Старая мразь, как только понял, что жертва больше не может ему сопротивляться, сразу же сбросил брюки. Я не видел его инструмента - только огромную толстую задницу. Он схватил маму за щиколотки, высоко задирая ее ноги, и навалился сверху. Повозился немного, покряхтывая, и наддал задом. Мамины ножки дернулись в его руках. Я видел, как дрожит и ходит туда и обратно эта огромная жопа, а из-под его толстых рук - дрожащие и такие хрупкие мамины ножки в дешевых колготках. Гришка пыхтел и повизгивал, работая задницей, словно хотел пробить мамой старенький диван, а ее голоса я совсем не слышал - ни звука.

В комнатушке остро пахло потом и каким-то странным пряным ароматом. Мамино женское естество хлюпало, когда в него втыкался дедов хер, их тела хлопали друг о друга, словно кто-то бил в ладоши. Вот задница задвигалась быстрее, Гришка засопел, кажется даже зарычал и, совершив еще пару мощных толчков, замер. Потом он оперся рукой о диванную спинку и поднялся с моей мамы. "Опростался блядь в пизду твою узкую, Машка, слава те господи - пропыхтел дед, вытирая вспотевшую рожу. Его маленький, сморщеный член болтался как тряпочка под толстым пузом в гуще рыжих косм, а мама, моя мамочка лежала словно истерзанная игрушка. Я испытывал одновременно жалость и страшное возбуждение, скользя по ней взглядом - от синяков на ее лодыжках к белизне бедер и упирался в заросший низ ее животика, где были красные, воспаленные нижние губки, залитые мерзкой Гришкиной спермой.

Эта мразь изнасиловала мою маму! Спустил в нее! Я вдыхал запах спермы, пота и женского сока, и вдруг понял, что, не отрывая взгляда от распаханной нежности мамы глажу свой член. Она была такая несчастная, тоненькая, нежная, поруганная этой жирной свиньей и, тем не менее, одна мысль о том, что бы быть сейчас между этих белых ляжек заставляла мой хуй пульсировать, а руку - поглаживать его сквозь одежду. Гришка тем временем вытащил из дубленки сигареты и закурил, глядя в потолок, "- Вишь как, Машшшша. . - он глубоко, до треска табака, затянулся - а могло бы добром выйти ж… " Его сальный взгляд обернулся к маме. Та вдруг открыла глаза. Ее челюсть задрожала, и мама тихо заплакала, с трудом сдвинув ноги - За что, Григорий Иваныч. . зачем вы так. . " Она уткнула голову в колени, а я вдруг увидел, что жалкий Гришкин огрызок вынырнул из-под его пуза, снова набравшись сил.

Боже, его, кажется, возбуждала эта плачущая, обесчещенная женщина!"Ну, Марусь. . - Гришка поднялся со стула и двинулся к маме - что побил тебя - прости, я ж не со зла. " Мама подняла голову и уперлась взглядом во вздыбленный хуй толстяка. "Возьми ртом его, а? - Гришка положил ладонь на мамин затылок и слегка толкнул ее к себе - и живите так. . я ж не со зла, Машенька. . " Я не знаю, что случилось с мамой за эти полчаса. Только что она отчаянно сопротивлялась старой скотине, а теперь, униженная, растоптанная им, вдруг, не поднимая глаз, потянулась и взяла губами его короткий толстый хуй. Гришка обхватил ее голову своими лапищами и подал к себе, заставляя взять хуй в ротик до самых яиц. Мамина голова почти скрывалась этими огромными ладонями, а ее нос уперся куда-то в заросшее рыжим волосом белое пузо. "Вот молодец. . Ааа. . Машенька. . хорошо как, солнышко. . - дед мерно трахал маму в рот, закатывая глаза. По его мудям стекала слюна и капала на пол, марала застиранную мамину блузку расползающимися мутными пятнами.

Я не мог больше выдержать и освободил свой твердый, как камень, колышек из плена трусов, сжав его рукой. Я отводил шкурку вперед и назад, стараясь попасть в такт маминым движениям на коротком Гришкином хуе, я метался взглядом от ее щек, распираемых членом, до нежного изгиба бедер, а сам дрочил, дрочил, жалея лишь о том, что ничей нежный рот не обработает мой хер сейчас так же, как мамины губы ласкают сраный дедов агрегат. Спустя лишь несколько секунд я кончил, едва удержавшись от крика. Я выплеснул, наверное, целый стакан остро пахнущей спермы в темном шкафу, представляя, что выстреливаю ей в нежный рот мамы.

"Давай, хорошая моя, заинька. . - шептал тем временем Гришка и вдруг быстро дергнулся раз, другой, охнув. Задницу его свело судорогой, а из уголков маминого рта побежали мутные ручейки, капая на блузку. "Бля. . - дед огорченно отпустил мамину голову. Его жалкий член обвис, снова скрывшись между толстых лях, - бля, кончил быстро чот, Маш". Мама аккуратно, словно делала так каждый день, вытерла измазанные спермой и слюной губы. Потом сплюнула сгустки омерзительной слизи в руку, не поднимая глаз спросила - "Вы все, Григорий Иванович?" Гришка, такое ощущение, не знал, что и делать. Он казался сельским дурачком - да по сути и был им. Его жадный взгляд словно омыл мою мамочку, но, видимо, дважды за день было его пределом. "Да, Маш. . я того, в общем. Ты зла не держи, если чего. Живите так, просто. .

Я только раз в неделю буду, а? Ладно?" "Хорошо, - мама говорила абсолютно ровно, словно между ними ничего и не произошло. Словно старая, толстая свинья не избивала ее и не насиловала буквально только что. "Ну, я пошел тогда. . - Гришка как-то неуклюже натянул мятые штаны на жирные ляхи, поднял с пола дубленку. Мама все это время не вставала с дивана, так и оставшись сидеть там, где дед насиловал ее. "Послушай. . - Гришка вдруг остановился, вернулся от дверей к маме - ты это. . грудь покажи мне?" "Идите домой, Григорий Иванович. - мама, наконец-то подняла на него взгляд - на следующей неделе придете. " Я подумал, что Гришка набросится на нее - но нет, он опустил голову и молча вышел из комнаты. Мама, едва шаги деда затихли в коридоре, опустила голову, и зарыдала, закрыв лицо руками.

Она долго плакала, подвывая, как по покойнику - может быть минут десять. Потом, тяжело вздохнув, поднялась, еще раз разрешая мне рассмотреть милые, поруганные прелести, подняла трусики, неуклюже вытерла ими измазанную спермой промежность и бросила за диван. Натянула колготки на голое тело, отряхнула и надела юбку, вышла в коридор - наверное, умываться. Я пулей выскочил из шкафа и успел спрятаться под маминой кроватью - ведь само собой, что ей будет нужна одежда, едва она вернется. И точно, мама, придя минут через пятнадцать, сразу же открыла шкаф - хорош бы я был там, залитый спермой и с членом в кулаке. Быстро собравшись, мама вышла - теперь раньше вечера ждать ее не стоило.

Я шароебился по питерским улицам до темна, часов до девяти вечера, словно бы боясь отправится домой. Еще из двора я рассмотрел свет в нашем окне - значит, мама уже пришла в себя, подумал я, поднимаясь по узкой лестнице. Едва я зашел в комнату, как увидел маму - она вытирала пыль за шкафом, закутанная в теплый плотный халат. "Вот сын, убрать сегодня решила все - она повернулась ко мне - и представляешь - поскользнулась и как грохнулась! Теперь, наверное, неделю на больничном пробуду" Ее нос и губы распухли, под глазами залегли глубокие тени, одна щека раздулась и на ней расплывался ужасный, красно-синий синяк. "Мамочка, как же тебя угораздило!" - я покачал головой, прекрасно зная - как. "Завтра подружка моя, тетя Мила, из своих Эмиратов приезжает - говорит, приютит нас, сын - а то что мы в коммуналке мыкаемся, правда - мама отвернулась, скрывая слезы и делая вид, что хочет вытереть что-то за шкафом. "Конечно, мам, - я сложил портфель у стола - конечно"

Уже следующим утром мы, собрав нехитрый скарб, переехали к тете Миле на Ваську.

Если можно бы было охарактеризовать тетю Милу одним словом - слово было бы "очень". Очень высокая, очень загорелая, очень яркая, очень длинноволосая брюнетка с очень крепкой круглой задницей. Эту задницу, я, собственно и увидел первой. Мы с мамой, волоча два чемодана, поднялись на новом, импортном лифте, мама сверилась с бумажкой, убедившись в верном номере квартиры и осторожно постучала в красивую ламинированую дверь. "Ты, Машуль? Не заперто, врывайся! - раздался из-за двери веселый грудной голос и мама, нажав на ручку, открыла дверь. И первое, что я увидел - была роскошная круглая попа, обтянутая плотными колготками так, что они почти ничего и не скрывали - я отчетливо видел все, от выдающихся, плавно, словно ртуть, двигающихся ягодиц, до обтянутых тканью нижних губок между плотными бедрами.

Тетя Мила пыталась вытащить что-то, закатившееся за шкаф для обуви, и зрелище было настолько шокирующе-сексуальным, что я скосил глаза вниз, проверить - не виден ли мой бешенный стояк. Женщина вскочила с пола, отряхивая руки, и буквально окатила нас огромными восточными глазищами. "Маша, милая моя - она белозубо улыбнулась, и бросилась обнимать маму, а я замер, не решаясь вздохнуть - на Миле, кроме обтягивающих, как вторая кожа, колготок, была только короткая белая футболка, и ее большие, с выступающими темными сосками груди просто влипли в мои глаза. Я никогда до этого не видел таких женщин - разве что в кино, но там-то они были одеты куда скромнее! Расцеловав маму в щеки, Мила обернулась ко мне, одарив ослепительной улыбкой - А вы, мужчина, кем будете? Я сглотнул, понимая, что мой стояк и буравящий ее груди взгляд Мила уж точно заметила, и промямлил - Я Сергей, теть Мила, сын. . "Никакой тети, Сергей! - она мотнула головой, почему-то напомнив мне норовистую лошадь - Людмила!"

Она протянула мне смуглую тонкую ладонь, которую я аккуратно пожал. Какая нежная, прохладная кожа!"А для друзей - Мила, - ее ладошка с неожиданной силой стиснула мою - пойдем, комнату твою смотреть! Машунь, следуй в нашем фарватере!" Она, не выпуская моей ладони, весело кивнула маме и двинулась по коридору, увлекая меня следом. "Квартира огромная, а живу одна, непривычно - Мила коротко рассмеялась, а я не отрываясь пялился на ее зад, словно живущий отдельной жизнью, перекатываясь в такт шагам под черными колготками - я в Эмиратах с тремя девченками жила, все время кто-то рядом крутился, а тут - прямо как в музее. . " Мила обернулась, серьезно глянув на меня своими огромными черными глазищами, и словно сообщая какую-то страшную тайну, прошептала - "Очень не люблю музеи!" И тут же прыснула от смеха, так заразительно, что мы с мамой тоже заулыбались.

Комната, которую мне выделила великолепная Мила была размером с две наших "квартиры" в коммуналке - огромная, с большущим окном, выходящим на Неву. В комнате было совсем немного мебели, отчего она казалась еще просторнее. Мягкий плюшевый диван, шкаф в потолок, стол со стулом и - о чудо - здоровенный телевизор. "Располагайся, Сереж - Мила развела руками, как конферансье, представляющий артиста - не царские палаты, но - сойдет же!" Ее сиськи - ну, не подходит тут слово "грудь" - буквально разорвали футболку при этом жесте, словно были готовы вывалится из глубокого выреза. "Еще как сойдет, - несмело улыбнулся я, ставя на пол потрепанный чемодан. "Еще как сойдет, Мила! - она притворно нахмурилась, уперев руки в талию. Боже, эти нежные смуглые бидоны еще чуть - и вырвутся наружу!"Еще как сойдет, Мила!" - послушно повторил я, улыбаясь. "Разбирай вещички, а я пока Марусе ее берлогу покажу! - Мила щелкнула пальцами и развернулась в элегантном танцевальном па, отчего ее волосы веером взлетели в воздух, и, оставляя за собой какой-то сладкий восточный аромат, вышла из комнаты. "Закончишь - вылезай на кухню, а то званый ужин пропустишь! - раздалось ее грудное контральто уже из коридора и я машинально кивнул, словно она могла меня видеть.

За ужином, где была каша со смешным названием "кусь-кусь" (запомнил только потому, что Мила очаровательно щелкнула своими белыми зубками, демонстрируя тот самый "кусь") и маленькие, очень пряные мясные котлетки, вечер пролетел очень быстро. Мила успела переодеться в длинный халат из какой-то струящейся белой ткани, и я то и дело отводил взгляд, который, почему-то, постоянно упирался в глубокий вырез, скорее оттеняющий смуглую грудь, чем скрывающий ее. Лифчики, как я успел понять, Мила игнорировала принципиально. Еще запомнилось, как Мила звонко расхохоталась, едва я осмелел и этак по-взрослому спросил - "Мила, а ты от МИДа в Эмиратах работала?" "Ох, - она утерла выступившие слезы, и потрепала меня по плечу через стол, - да не смущайся, Сереж, смешно просто очень. Я, конечно, не дипломат, но международную дружбу - ахахахахаха - укрепляла ре-гу-ляя-р-но!"

Я сделал вид, что обиделся, хотя на Милу было невозможно обижаться. "Эи, эи, бират! - весело вскрикнула она, пародируя кавказский акцент и невесомо вспорхнула со своего стула, мигом обернувшись вокруг стола и обняв меня за плечи, так, что я едва подавил вздох, почувствовав ее упругое тело сквозь скользкую ткань халата. - я, вообще-то, по культурной части, танцую я - веришь? Покажу как-нибудь, хотя Маша, наверное, - тут Мила зыркнула своими глазищами на маму - против будет. . " "Договорились, - пробурчал я, не поднимая глаз от тарелки. "Еще посмотрим, как вы там договорились! - мама прищурилась, делая комично-подозрительное личико, - а ну доедай и брысь спать, завтра вставать рано!" Но я понял, что она не злится - повторю, на Милу было невозможно обижаться. Едва я доел, как Мила натурально вытолкала меня из кухни - чему я был, собственно, рад, чувствуя спиной прикосновения тяжелых теплых сисек и ее жаркий шепот у моего уха - "Иди, иди, дружище, нам с Машей посплетничать надо!" И, само собой, никуда я особо и не пошел - так, протопал по коридору, хлопнул дверью комнаты и на цыпочках вернулся обратно, прислонив ухо к двери.

"Очнулась на диване, лицо разбито, голова раскалывается - тихо говорила мама. Я так понял, что они продолжали разговор, который начали еще до ужина, пока я раскладывал вещи, - в сперме вся, просто льется, не поверишь - сквозь диван протекло. Я его даже оттирать не стала - положила сверху покрывало потолще. " "Подожди, дорогая, коньячку плесну. . - это уже Мила, возбуждающее контральто, шорох шелковой ткани, звяканье стекла о стекло. "Очень залететь боялась, конечно, - мама вздохнула, - и что сын узнает. . У скотины этой внучка с ним учится, только в пятом классе. . " "Слушай, может наказать мразь хочешь? - снова Мила, - я знаю, кому позвонить можно. . " "Нет-нет, бог с ним, ты что! Не хочу в грязь эту влезать!" "Эй, подруга, ты чего - голос Милы прозвучал ласково и испуганно, - а ну-ка не реви, все уже, пройденный этап!" "Мила. . принцесса моя сказочная-я - я услышал, как мамин голос срывается в плач, - что бы я делала без тебя, Мила, родная моя. . " Шорох ткани по ткани, и вдруг мамин плач смолк и я мог бы поклясться, что услышал звук поцелуя!"Маша, Маша, Машунь. . - грудной, страстный голос Милы срывался от возбуждения, то и дело прерываясь влажными звуками поцелуев, - сладкая моя, Машенька, Машенька… " Звук расстегиваемых кнопок на маминой блузке, и снова влажные, чмокающие звуки поцелуев. Мой член, и так болезненно простоявший почти весь день, вскочил в полный рост, заставляя заболеть яйца, а рука сама потянулась под резинку штанов.

Мама глухо, сладко застонала, я снова услышал шорох одежды на фоне. "Подними попочку. . - Мила, едва слышно, снова мамин стон, уже громче, - Какая ты мокрая! Девочка моя любимая. . " И снова поцелуи, мамины стоны становятся громче, я слышу, как тяжело дышит Мила. Мама уже не может сдерживаться, сдавлено вскрикивает - и в тот же момент я разряжаюсь в трусы, исступленно дергая своего дружка. Тяжелое, сбивчивое дыхание. "Коварная… татарская наложница. . " - мама говорит устало и ласково, - а ну-ка иди сюда!" "Нет, не так дуреха! - чувствуется, что Мила улыбается, ее голос словно полон меда, - давай вот тут… " Я слышу, как скрипнул стол. "Ну что ты ее тискаешь, задирай халатик, она не укусит. . " - снова Мила, едва дыша от возбуждения. Готов поспорить, что она лежит своими огромными сиськами на столе, выпятив выдающийся зад.

Мой член снова толкает руку, он рвется в бой под звук сладких стонов. . татарской наложницы. "Ой, а что это у нас нет трусиков, Людмила Айбатовна. . - я слышу звонкий шлепок и поцелуй - Ой, какая у вас загорелая попа. . У-у-у, твердая какая! А тут у вас как все гладенько, ммм. . " Мамины слова переходят в какое-то мычание, сопровождаемое влажными звуками. Мила начинает стонать, сперва глухо, потом все громче, пока ее стоны не переходят в звонкие крики. "Ааааах! Маша, целуй, целуй! Еби меня! . . - умоляет она на выдохе, - Пальцы вставь! А-а-а! Ааах! Да в жопу, дура-а-а-аа-а!" Стол жалобно скрипит под яростными судорогами, а я снова заливаю штаны, сползая по двери. В ушах стоит торжествующий вопль Милы, рука по инерции подергивает излившийся ствол. Господи! Господи. .

Снова шорох одежды за дверью, скрип мебели по полу. "Тебе плеснуть? - в голосе Милы сытая хрипотца - тогда возьми бокал, вот там. . " "Кричишь - кошмааар, - ласковый, мурлыкающий голос мамы, - весь дом перебудили, наверное. . " "Да не живет тут никто, Машунь, - Мила прерывается, наверное отпивает из бокала - новые русские накупили квартир, а живут все кто за бугром, кто на Рублевке. . " "Сережку разбудить могли. . Эй!" "Вот так, на коленках у меня посидишь. . Разбудили, так разбудили. . поцелуй меня?" Снова влажные звуки, долго - с минуту. "Убери руку, Мил!" - мама, шепотом. "Тебе неприятно? - Мила, с улыбкой, - а мне кажется - приятно. . " Шорох ткани по гладкому телу - "Погладь их. . - хриплый голос Милы - Да, так. . хорошая моя. . " "Тяжелые какие. . мм… " - снова мама, снова поцелуй, - "нет, ну правда - Сережку разбудим, придет еще!" "Спишь с ним? Ого, как мы потекли!" "Дура ты, татарва. . Ммм. . когда люди за мозгами стояли - ты за сиськами занимала… " "Он тебя еб, Машка? - кажется, что голос Милы изливается похотью. "Н-нет. . " "Нет?" "Не знаю. . Мила… не останавливайся. . " "Не знаешь, тыкал он в тебя или нет? - Мила, с усмешкой, глухой мамин стон "Н-не знаю. . а-ах. . спермы так много было. . не останавливайся!"

"Выебал бедную мамочку, нехороший мальчишка - сладострастно шепчет Мила, - а мамочка-то течет как сучка. . Представляешь его? Что он делает? Делает тебе. . вот так!?" "Мила, а-а-ах, Мила, хорошая моя, сладкая моя, быстрее, пожалуйста, пожалуйста. . " "Что он сделал с мамочкой, шлюха моя ненаглядная?" "А-а-ах, выебал меня, выебал, выебал! Быстрее! Да! Да! Да-а-а-ааа!" Теперь мама кричит громче, чем орала Мила, кричит, кончая от движений тонких смуглых пальцев - ох, много бы я дал, что бы увидеть это!

Тяжелое дыхание обеих. "Мм-м, приятно пахнешь, - Мила, змей-искуситель, - узнаю тебя, Мария-краса. . писька в волосах! Мур-мур-мур, кто кончил, фантазируя о сыночке. .?" "Иди ты, - мама, беззлобно, - он мальчик еще. . " "На меня у него дымился, у мальчика. . - звон стекла о стекло, плеск напитка. "Тьфу, блудница вавилонская! На тебя у любого встанет! Даже у. . не знаю, у бегемота! Флиртуешь с ребенком и довольна, как кошка" - звон бокала о бокал, - а я. . " "Что - я?" "Мил, не знаю, сластолюбка ты ненасытная, понимаешь - не - зна - ю. Смотрел он на меня странно после. . после скотины этой старой. А потом. . " "Ну?" Молчание. "Ну же, дай Милочке тэээму пофантазировать холодной, одинокой ночью. . " "Не начинай! Тоже мне, фантазерка. . Потом, Мил. . Я же вся в сперме была, лилось прямо - не могу поверить, что этот. . столько бы спустил.

Там ощущение, что в меня пятеро сливало! Боюсь, вдруг Серега раньше пришел из школы своей, ну и. . А я там - ты же представляешь? Валяюсь попой к верху, писькой отсвечиваю. . И даже, кажется, помню я его лицо - но. . боюсь, Мил. " "Маленькая, испуганная птичка. . " "Мил, устала. . " "Ну прости. . я, если честно, тоже, так, рЭномЭ поддержать. . " Мама хихикнула. "Все, давай-ка закруглятся, завтра и правда тебе вставать в ужасную рань. . " Я едва успел доковылять на ватных ногах до своей комнаты и прикрыть дверь до дого, как они вышли из кухни. В штанах влажно хлюпало, я содрал их, стараясь не шуметь и зашвырнул в чемодан - потом постираю. Женщины еще немного пошептались, хлопнула дверь ванной. Я прислушивался, но так ничего и не услышал за шумом воды, хотя был почти уверен, что Мила себя проявила, и потому еще долго не мог заснуть, представляя, как она, сладко постанывая, прижимает мамину растрепанную шевелюру к раскинутым в стороны смуглым бедрам.

Утром мама действительно разбудила меня в несусветную рань - в половине седьмого или около того. Мила к завтраку не вышла - как выразилась мама - "Наша восточная принцесса - натура творческая и раньше обеда с постели не поднимается" Мы выпили импортного растворимого кофе из красивой стеклянной банки, съели сделанные мамой бутерброды и отправились на трамвайную остановку.